– С Петром мы подружились, когда ты уехала в Москву. Он из потомственных металлургов.
– Да, ну, – заинтересовано протянула я, – а по его телосложению не скажешь, что он стоял у мартена.
– Не ерничай, – одернул меня отец. – Не смотри, что он худ, как твой старый велосипед, зато жилист. Его предки занимались металлом еще при Демидове, который и основал этот завод. В годы перестройки, его сын, работавший вместе с ним, тут же перестроился. Он понял, что, продавая чужой труд, можно заработать больше денег. Тонкости начала его деятельности я не знаю, потому что, когда мы переехали сюда, сын Петра и Анастасии правил балом уже в Москве.
– Как жаль, что я не встретилась с ним там и не познакомилась, – вздохнула я, изображая притворное сожаление, – если он похож на папочку, то моя мечта сбылась бы.
– Тебя при рождении не Ольгой надо было назвать, а ехидной, – заметив театральность моего вздоха, сказал, улыбаясь, отец. – Ладно, слушай дальше, о твоем характере потом поговорим. Все, что я сейчас расскажу, это слова Анастасии. Она рада, что под старость, может себя чувствовать белым человеком, она бесконечно благодарна ему и без ума от него. Петр-то в начале не хотел руководить этой фирмой, стеснялся, говорил, что его теперь барыгой будут называть. Короче, стереотипное мышление старой гвардии, – усмехнулся отец. – Но сын его переубедил, попросил немного поработать, а там видно будет. Но самым веским аргументом было: «кому же мне доверится, как не отцу». Вот и пашет теперь Петр. Так что ты своим характером, старайся не обижать его.
– Ну, ты пап, и сказал! – воскликнула я в недоумении, глядя на него. Даже перестала жевать. – Как это подчиненный может обидеть шефа?
– Понимаешь, он сам был в этой шкуре, и знает, как это чувствовать себя, когда тебя ругает начальство. Он с персоналом вежлив до одурения, это мне его жена говорила. Но, сын, полная противоположность отца, без мыла хоть куда залезет, и морду может набить, не моргнув глазом.
– Так, – протянула я, – значит, мне нужно остерегаться сыночка, а не прямого моего начальства. Но сына, кажется, бояться нечего. Он в Москве, за этот месяц, я надеюсь, у него здесь не возникнут интересы или неотложные проблемы, и мы не встретимся. И как хорошо, что я не встретилась с ним в Москве, не то, вместо приятного знакомства получила бы по морде от этого грубияна. А он, что из этих новых русских получается? С толстой – претолстой цепью на шее и крестом, который через каждые два слова, говорит в натуре и трясет пальцами?
Последние мои слова отец, не дослушал и зашелся в смехе, подавившись едой. Когда он откашлялся, в начале вытер слезы, только потом заговорил:
– Да, так ведут себя, только «быки», это тоже подвид типа новых русских. А этот одевается так, что даст фору любому иностранцу – бизнесмену. Речь у него настолько правильная, что, кажется, он филологический закончил.
– Знаешь, пап, каким бы он ни был, лучше мне с ним не встречаться. Надо от таких всегда подальше держаться. Видела я таких в Москве, холодный презрительный взгляд. Поведение такое, что будто они пупы земли. Он, что часто здесь бывает?
– Когда как. Но в две недели обязательно, за отцом присматривает, чтобы не обижали.
– Ладно, один его визит, если не будет докапываться, я переживу, а там уже и уходить придется, – с оптимизмом подвела я черту под нашим разговором.
Работа и шеф мне нравились, и слова отца подтвердились впервые же дни. Петр Григорьевич за мои упущения не то, что не придирался, он даже не делал замечаний. Он так вежливо и тактично попросил меня исправить мои ошибки, что мне стало стыдно. И мне оставалось, больше не совершать их, чтобы не краснеть перед Петром Григорьевичем. Более благожелательного шефа я не желала, и потому к концу моей второй недели работы на него, мы понимали друг друга с полуслова. За это время я успела подружиться и с Анастасией Юрьевной. Несколько раз мы вчетвером встречались по вечерам, чтобы попить чай, обговорить последние новости, сыграть в лото. Первое наше знакомство с Анастасией Юрьевной мне запомнилось надолго. Она целый вечер следила взглядом за мной. Я не выдержала, и сама пристально заглянула в ее глаза. Но и смутилась отменно, не в моем характере так вести себя. Анастасия Юрьевна благосклонно улыбнулась мне. Я успокоилась, поразмыслив, что, скорее всего она присматривалась ко мне, есть ли с моей стороны ей опасность остаться без мужа.
С шефом после этого у нас установились доверительные отношения, но без всякой фамильярности. Иногда он подвозил меня на работу или на обед домой. Но всегда старался после работы отвезти домой, за что я была ему бесконечно благодарна. И так, казалось, что я нашла себе работу, о которой только можно мечтать.
Но рано я радовалась, что нашла такую приятную работу с приятным шефом. В один прекрасный день, хотя по погоде он не был прекрасен, но я была в приподнятом настроении, из-за того, что так удачно сложилось у меня с работой, все пошло на перекос.
В этот день я пришла на работу, как обычно, к восьми часам утра. Сняв верхнюю одежду, и переобувшись из отсыревших ботинок, на улице шел мерзкий моросящий мелкий дождь, в туфли, я уселась за стол, включила компьютер. Вытащив из сумочки косметичку, я решила взглянуть в зеркальце, и оценить ущерб, нанесенный моему макияжу, дождем и холодным ветром. Так и есть, один глаз поплыл сильно, черный круг от туши вокруг него делал мое лицо пострадавшим от кулака. Другой не мешало бы немного подвести. Попутно с загрузкой компьютера, я решила подправить стрелки глаз и нанести немного туши на ресницы. Из-за двери кабинета Петра Григорьевича доносились оживленные голоса. Собеседником шефа, судя по густому и поставленному голосу, был мужчина. Но мне это было не в новинку, часто было так, что до моего прихода на работу, шеф был у себя и занят.
Я успела подвести один глаз и приступить ко второму, когда дверь шефа распахнулась. Отрывая взгляд от зеркала, я смущенно улыбнулась и подняла голову, собираясь извиниться за свой вид, и тут же вскочить по первому его пожеланию. Но улыбаться мне долго не пришлось. На пороге кабинета стоял высокий красавчик шатен. В изумлении я раскрыла рот. Ладно сидевший на нем дорогой костюм, наводил на мысль, будто он в нем и родился, и от кого производителя он был, точно не могу сказать, так как не смотрела лейбл, но он был в нем ослепителен. Это был мужчина моей мечты. Я видела много мужчин – бизнесменов в Москве, но ни один из них не затронул моего сердца. А на этого взглянула и поняла, что я пропала. При том по-крупному. Видимо, мое восхищение явно отразилось на моем лице, потому что мой взгляд выхватил его губы, нижняя была чуть полновата верхней, но они так брезгливо кривились, что мой рот расплывшийся в идиотской обожающей улыбке, приподнимая уголки губ, принял тут же прямо противоположное направление.
– Чем это Вы тут занимаетесь, дорогая?
Слова были настолько вежливы и красивы, насколько был презрителен тон обращения ко мне. Он приподнял руку, посмотрел на свое запястье, на котором красовались золотые часы, скорее всего «Ролекс», потому что я впервые видела такую марку часов. Золотистый цвет браслета и часов отлично сочетался с его галстуком, на котором рисунок был вышит золотыми нитями. Я поняла, что выставила себя полной дурочкой, пристально разглядывая черный сверхмодный переливающийся костюм в мелкую белую полосочку. Растаяла в полном смысле слова от его мужественной красоты. Его нос был чуть крупноват в крыльях, но общее впечатление с пронизывающими миндалевидной формы серыми глазами, приятно очерченными губами, было очень даже ничего. Он напомнил мне актера Вельяминова, играющего председателя в фильме «Вечный зов», и который безумно в детстве нравился. Теперь осталось мне только собрать крохи своей гордости, и показать, что я не западаю на красивых и богатых мужчин.
Я уже собралась открыть рот и сказать: «А Вам какое дело?», как заметила за спиной этого любопытного «Варвары» своего шефа. Петр Григорьевич настолько был щуплым по сравнению с этим мистером, потому-то я и не увидела его в начале.
Он выступил вперед и поздоровался со мной.
– Оленька, ты как всегда вовремя, – улыбнувшись, заметил он, – вот познакомься с моим сыном, а также с вышестоящим начальством. Прошу любить и жаловать Олег Петрович. Олег, – он посмотрел на сына, – это мой секретарь Ольга, временно замещающая Инессу.
Призвав в помощь свою гордость, я холодно сквозь зубы выдавила:
– «Здрасьте».
Во время представления меня Петром Григорьевичем, я в начале застывшая от наглости или хамства моего вышестоящего, как теперь поняла начальства, а потом от удивления, сидела с тушью в руках. Отложив его, я приподнялась, и наклонила голову.
– Будут какие-нибудь распоряжения, Петр Григорьевич? – игнорируя его сыночка, спросила я у шефа.
– Нет, Оленька. Пока ничего нового, занимайся текучкой, – сказал он и направился к выходу.
Я опустила взгляд на монитор и услышала снисходительный голос главного начальника:
– Зато у меня есть. В следующий раз попрошу Вас макияж наводить дома, а не в рабочее время.
У меня от такого замечания, высказанного в презрительно ленивом тоне, перехватило дыхание. Я вскинула голову, он, что же не видит, что на улице идет дождь?
– В следующий раз, – еле сдерживая в себе бешенство, в которое он меня ввел, четко произнесла я, как на плацу сержант, говорит зеленым солдатам, – чтобы сохранить мой презентабельный вид, не сочтите за труд, подвезите меня до работы.
На последних словах я сделала ударение. Сарказм и яд так и сыпались с моих едко усмехающихся губ. В душе я вздохнула с облегчением и с радостью, что теперь он поймет, после моих слов высказанных таким тоном, что я не попала под его обаяние.
После этого несколько секунд мы мерили друг друга холодными и презрительными взглядами. О! Я хорошо поняла, что говорили мне его серые глаза, как можно мокрой курице, это я себя имела в виду, так разговаривать с таким божеством, как он. Но мои зеленые глаза, сказали ему: «Чихала я на тебя и твою работу. Могу уволиться в сию минуту, все равно работа временная». Я думала он взорвется от бешенства, до которого довела, но я его недооценила, он молча, круто развернулся и вышел из офиса. Мой взгляд выхватил, кислую мину на лице Петра Григорьевича и его глаза, смотревшие на меня с укоризной: «Что с тобой, деточка?»
После их ухода я рухнула в кресло и выдохнула:
– Фу.
Гнев кипел во мне так круто, что мне показалось, будто из моих ушей уже повалил пар.
«Каков наглец! Каков нахал! Если он такой умный, почему бы, ему не сделать один логический вывод, что от дождя все мокнет и расползается. Тьфу, ты! А, вообще, этот нарцисс видит и слышит, кроме себя еще кого-нибудь? Да, какая разница между отцом и сыном. Этому красавчику на подиум только идти, чтобы, дефилируя по нему, демонстрировать себя, – не удержав своих эмоций, я фыркнула вслух. – Вот повезло, так повезло, знакомство с начальством начать с пререканий. А ведь я, так себя никогда не вела, – я вздохнула и добавила, – нагло. И что на меня нашло? Неприязнь с первой минуты общения. А сколько он здесь еще пробудет? Так и взорваться можно, если реагировать так нервно».
Настроение у меня было в конец испорчено. Чтобы я ни делала, чем бы ни занималась, у меня из головы не выходил этот надутый индюк, вспоминая его, я мысленно в его адрес посылала нелестные эпитеты. Но в один из таких моментов, я рассмеялась вслух: «У бедняжки, наверно уши горят. Но так ему и надо, пусть не обижает беззащитных девушек. Думает, приехал из Москвы, так все тут перед ним расстилаться будут? Я сама оттуда, так что всеобщего поклонения ждать? А Петр Григорьевич, туда же, мог бы в мою защиту пару слов сказать. А, вообще, чего я так много о нем размышляю? Не много ли чести?»
Сказав так, я успокоилась, и ушла головой в работу. Обед уже был на носу, так что дела запланированные, из-за спеси некоторых (не будем показывать пальцем), невозможно было отложить.
В час раздался сигнал автомобиля, это Петр Григорьевич, дал мне понять, что ждет меня подвезти до дому на обед. В считанные секунды, я выключила компьютер, прихватила плащ и обувь в руки, не теряя времени на переобувание, и закинув сумочку на плечо, понеслась к машине.
– Ой, спасибо, Петр Григорьевич, – воскликнула я, запрыгивая на заднее сиденье. Я с благодарностью, подняла взгляд от ручки дверцы, которую захлопнула, на шефа и столкнулась с холодным взглядом своего утреннего оппонента, про которого усиленно, старалась забыть.
Он усмехнулся, и, устремив свой взгляд вперед, завел двигатель. А Петром Григорьевичем, моим непосредственным начальством, в машине и не пахло. Как только, я обнаружила это, первым моим действием было выйти из машины, что я и попыталась сделать. Но быстро нажать на ручку дверцы мне помешали, сумка, сползшая с плеча, и обувь в моей руке. Добравшись до ручки, я стала упорно на нее нажимать, но дверца почему-то не открывалась.
– Ручку сломаете, – донесся до меня ленивый бархатный голос. – Дверцы автоматически заблокированы.
– Откройте, – процедила я сквозь зубы, – или я разобью стекло.
– Бейте, – равнодушно сказал, мой похититель, и вывел со стоянки автомобиль, – Вам же и придется платить.
Метод терминатора, конечно, был мне не по карману. В этой машине, я разве только за ручку одну могла оплатить из своего кармана, поэтому я затихла снаружи, но, кипя изнутри, злясь, процедила:
– Что Вам от меня нужно?
Олег Григорьевич взглянул в зеркало заднего обзора, чтобы посмотреть на меня. Видок, я думаю, у меня был еще тот. Вся запыхавшаяся и растрепанная в битве с дверцей, и поминутно, нервно поправляющая, соскальзывающий с плеча ремешок сумочки.
– Поговорим о моем отце, – жестко заявил он.
– И надолго ваш разговор затянется? Меня дома ждет на обед отец.
– Две минуты.
Он замолчал, ну, а я, ни за что не стала бы первая затевать разговор, разве, что силой меня заставили бы. Так что я ждала, и думала, что же он мне хочет сказать о своем отце.
– Вы знаете, что мой отец женат? – тон, каким был задан этот вопрос, меня удивил, в нем была агрессия.
– Ну, да. Я и маму Вашу, Анастасию Юрьевну прекрасно знаю, – стараясь не обращать на его провокационный тон, спокойно ответила я.
– Значит, прекрасно, – протянул с ехидцей в голосе он.
– Так, мы же соседи, почему бы и нет? – недоумевая, что за допрос устроил он мне, спросила я.
– Вы яркая лицемерка, – жестко бросил он.
От такого комплимента, я в удивлении разинула рот. Придя в себя, я разозлилась, и мой мозг стал усиленно думать, как ему в ответ съязвить понаглее и нахальнее. Но ничего на ум ни шло, а он тем временем продолжал издеваться надо мной.
– Вы подбираетесь к моему отцу мелкими шашками. Бесконечная, наивная улыбочка! Смущенные красивые зеленые глазки!
«Вот, гад! Где он нашел у меня красивые глаза? За двадцать пять лет своей жизни, сколько раз смотрелась в зеркало, ни разу в своем отражении не видела никакой красоты», – подумала я, а этот нахал, продолжал обливать меня грязью дальше.
– А отец, мой. Как о Вас высказывается. Так что? Дальше осталось ждать только адюльтера? Богатства захотелось?
Я сидела словно пришибленная, ничего не говоря ему в ответ, как будто меня ударили пыльным мешком из-за угла, а он произносил дальше свою обличительную речь, как обвинитель на суде.
– Сынок, ты едешь домой, подвези, пожалуйста, и Оленьку, – тощим голоском изобразил он своего отца. – Ну, я подвезу, – зарычал он дальше, – я так подвезу его дорогую Оленьку, – здесь в его голосе уже проскользнули нотки бешенства, что мне даже стало страшно, – что ее сам дьявол не отыщет.
На мое счастье, мои глаза посмотрели в окно, и я увидела, что мы подъезжаем к моему дому.
– Остановите машину! – закричала я.
Неожиданно он резко затормозил и я, ударившись головой о переднее сиденье «Мерседеса», тихо сползла на пол, и впала в прострацию.
– Приехали, – услышала я его далекий голос, будто у меня в ушах была вата. – Была бы у меня возможность, Вы уже с обеда у нас не работали.