Max Richter - Dream 1
У него есть привычка обнимать её сзади в то время, когда она сосредоточенно что-нибудь нарезает или смешивает в миске. Эти объятия обычно переходят в ласки: он убирает волосы с её шеи и целует. Никто на это не обращает внимания, все остальные дети в этом доме, похоже, давно привыкли к подобным сценам и не реагируют, занимаясь собственными делами. Поэтому никто не наблюдает за родителями, кроме меня. А я смотрю и вижу, как он целует её, как увлекается, и это видно в позе его тела, стремящегося обернуть эту невысокую женщину со всех сторон, и как совершает то, что не укладывается уже даже и в ЕЁ рамки: он кусает её шею, чувствительную затылочную часть. Она дёргается, словно ошпаренная, хотя ясно же, что ей не больно, нет… это был укус совершенно иного характера. Отец тут же отскакивает от своей жены с виноватым лицом, и, наверное, его ждало бы распятие, если бы не мои глаза. Валерия смотрит то на своего мужа, то на меня, и хотя она ничего не говорит, негодование радирует от всей её сущности, отталкиваясь от стеклянных стен этого дома и заполняя всё его пространство.
Я умею хорошо готовить, но уже понял, что с этим умением не стоит высовываться. Кухня – запретная зона, там часть их мира, и мне в нём не место.
Но потребность в ЕЁ внимании с каждым днём растёт всё больше и больше. И я замечаю, что думаю только об одном - как найти повод, чтобы увидеть её. И желательно наедине. Прикидываюсь тугодумом – мне плевать, какого она мнения о моих умственных способностях, главное – занимается со мной дополнительно и в индивидуальном порядке, чего не достаётся ни одному из её студентов.
У Валерии нет никакой одержимости своей работой. Она любит математику, но не преподавательство. Она никого не подпускает к себе близко и никогда не интересуется успехами своих же студентов. Все они для неё – серая масса. Она великолепно читает свои лекции, но лабораторные и практикумы ведёт не она. Эта женщина не карьеристка, самое важное в её жизни – семья. Поэтому в три часа дня, ещё до того, как закончится её последняя лекция, отцовская машина уже стоит под окнами её аудитории.
Обычно неуспеваемость – проблема студента, но никак не профессора Соболевой. Но мой случай необычный. Я не знаю почему, но Валерия как будто считает себя обязанной помогать мне, и я этим нещадно пользуюсь. Она отвечает ровно на столько вопросов, сколько я задам. Иногда, правда, намекает на излишнее усердие:
- Эштон, эта теорема уходит слишком далеко за рамки программы, но если тебе интересно, я объясню.
- Мне это очень интересно! - улыбаюсь ей так, как никогда и никому не улыбался.
И я стану слушать все теоремы мира, если только её голос будет звучать в моих ушах, обволакивая полем необъяснимого кайфа…
Я стараюсь не думать о происходящем, о своих чувствах, которые, оказывается, у меня всё-таки есть. Да, именно так, ведь до этого был уверен, что их нет совсем: женщины, вернее, девушки, всегда оставались для меня существами, чьи поцелуи приятны, но ещё приятнее иные места, которые я использовал с целью удовлетворить свои физиологические потребности.
Я никогда и ни к кому не ощущал…нежности? Да, пожалуй, это именно то слово. Или как называют желание прикасаться так, как это делает отец, например? Теперь я не просто её ощущаю, теперь у меня имеется острая потребность эту нежность куда-нибудь деть… Вернее, не куда-нибудь, а вылить всё, что накопилось почти за год, на один единственный, вполне конкретный объект.
Недавно я узнал, что мой отец в своей бурной молодости дарил направо и налево деньги и недвижимость. Двухбедрумную квартиру, например, или студию за секс. Я тоже заслужил: подарили и мне квартиру - в Париже. Честно заработал - выручил его дочь, вовремя предотвратил групповое как минимум изнасилование, как максимум с последующим лишением жизни. Я думаю: а чего в Париже-то? С чего вдруг? Меня вроде тут приняли, в дом впустили, сыном назвали, наказали любить сестёр и в любое время являться к ним в гости без приглашения - потому что в семье так и поступают. И тут вдруг Париж…
- Зачем? - спрашиваю.
- Не стану врать, что в Сорбонне тебя будут учить лучше, чем здесь, - мягко объясняет отец. - Скажу честно: так будет лучше для всех.
- А все, это кто? - интересуюсь.
- Все - это все, но лучше будет тебе, твоей матери и Соне.
- Ах, Соне! - я с трудом сдерживаюсь, чтобы не блевануть от приторной отцовской любви.
- Ты и сам видишь, что она творит. Нужно вас развести на время, иначе она совершит что-нибудь непоправимое.
- Так её и отправляй! Я-то тут при чём?!
- А при том, что я не могу выпустить её из-под контроля, Эштон! Она сейчас в крайне опасном состоянии - дай ей волю, ещё с собой покончит!
- Тогда объясни мне, почему за её проступки наказание несу я?
- А ты совсем ни при чём у нас, да, Эштон?! Глупая дурочка чудит, а ты герой! Не так ли?
- Не понимаю, на что ты намекаешь?!
- Разве не ты провоцировал её? И тогда, у Алексея на вечеринке, и два дня назад на собственной!
- Зачем?!
- Тебе виднее, наверное, зачем ты это делаешь. Но метод выбрал НЕВЕРНЫЙ!
- А какой верный?
- А вот этот и верный, который я озвучил тебе раньше: не можете вести себя как взрослые люди, значит, я разведу вас по разным углам до тех пор, пока не повзрослеете. Чтобы все остались целыми и невредимыми, и те, кто дразнит, и те, кого дразнят!
- Да с чего ты, блин, взял то, что я её провоцирую?! - и вот сейчас мне действительно интересно.
- Из своего собственного жизненного опыта: ни один разумный мужик не станет заниматься петтингом с другой на глазах у влюблённой до беспамятства девчонки! В её возрасте и неудачная стрижка может привести к летальному исходу, а такое, как ты творишь…
- Я понял, - прерываю его. Достал своими нравоучениями.
Я понял и первое же место, куда меня несёт подаренный отцом же Мерседес кабриолет – остров Бёйнбридж. Сегодня у НЕЁ не рабочий день. Сегодня она дома.
Она дома, а мне сорвало крышу: я ненавижу отца, но ещё больше – Софью. Я несусь на скорости, выжимая рёв из немецкого автомобиля, чтобы не натворить каких-нибудь других глупостей, потому что моя энергия в этот момент мне кажется неуёмной…
Я вхожу в их дом, потому что у меня есть электронные ключи и доступ по скрину отпечатков пальцев. Я не предупреждал её, потому что такие визиты не требуют предупреждения. Она на кухне готовит обед, но меня не слышит – слушает музыку в наушниках, так ей больше нравится.
Валерия замечает меня только в тот момент, когда я максимально рядом, в каких-то пяти сантиметрах от неё.
По взгляду вижу – она уловила моё настроение. Мы оба замираем, мы оба ждём неизвестно чего. Вернее, я жду момента, любой провокации с её стороны, и она об этом знает, потому и не делает ничего, только смотрит в мои глаза…
Этот взгляд ни с чем не сравнить, его не описать словами, не передать его мощи и паранормального смысла, он убивает и возрождает, забирает все силы и тут же наделяет ещё большими…
Наконец, Лера поднимает руку, чтобы снять свои наушники, и успевает произнести только:
- Что случилось, Эштон?
И всё. Мои тормоза вырывает ко всем чертям с болтами. Мои руки на ней, губы тоже… Я целую так, как не целовал никогда в жизни, я хочу её так, как никогда и никого не хотел, я сжимаю её своими руками с такой силой, что у неё нет даже малейшей возможности пошевелиться, сопротивляться, остановить меня. Я целую её губы и замечаю, что она сладкая, как и те маффины, которые сейчас печёт, я целую её лицо, шею плечи, и ничего не понимаю из того, что она мне говорит одним из своих металлических голосов, которые я никогда не слышал в этом доме, но не раз в её аудитории…
В какой-то момент моя хватка ослабевает, она мастерски его ловит и вырывается, тут же залепив мне пощёчину…
О! Этот удар вряд ли можно назвать таким невинным словом, хотя он и пришёлся по щеке… Меня били девочки и не раз, и то были нежные поглаживания в сравнении с этим… На секунду мне показалось, что она вышибла своей маленькой рукой все мои мозги на хрен…
Но как только темнота в глазах рассеялась, сменившись картинкой всё той же кухни и разъярённой Валерии, я тут же испытал острейшее желание объясниться:
- Я люблю тебя! – хотелось сказать, но вышло так, что прокричал.
Она ответила не сразу. Только спустя время, когда мои мозги уже могли воспринимать то, что она говорит:
- Я знаю. Но это не даёт тебе права делать то, что ты только что сделал. Я замужем, и мой муж – твой отец. Я люблю его больше, чем ты можешь себе представить. И это не изменится никогда. НИКОГДА! Даже если он умрёт, я буду любить его до конца и своих дней тоже.
И я словно падаю на землю… с очень и очень большой высоты.
- Я знаю, что тебе больно от его решений. Но он мужчина, поэтому я обязана принимать их. Для тебя он отец, и ты тоже обязан принимать их. Иди и делай то, что он говорит. Придёт время, и ты вернёшься. А когда-нибудь мы вместе просто посмеёмся над тем, что сейчас произошло. Вдвоём! Он никогда! НИКОГДА не должен узнать об этом! Понял меня? - последнюю фразу она произнесла с такой экспрессией, что мне ничего не оставалось, кроме как дать ей тот ответ, который она хочет:
- Понял.
Только он всё равно узнает. Он всегда всё узнаёт.
А дальше три года сытой и обеспеченной жизни студента Сорбонны. Рядом мать, и это плюс. Но нет ЕЁ и это… это почти невыносимый минус. Иногда она приезжает, с отцом или дочерьми, которых регулярно привозит… ко мне! Меня вышвырнули с материка, но не из жизни, и этот факт понемногу отогревает моё сердце. Отец приезжает чаще всех, помогает получить интересную работу – я управляю стартапом строительной компании и учусь.
- Лучшая учёба – на практике, - заявил мне отец. – Я всему учился на собственных ошибках, у тебя есть теория в Вузе, практика на работе и я – чтобы давать дельные советы. Учись.
И я учусь.
Маюми привлекла моё внимание своим открытым при всех признанием в том, что девственно чиста, и что близость с мужчиной в её индивидуальном случае возможна только после брака – из-за веры. Я был заинтригован и… пойман на своей слабости – тяге к девственницам. Пришлось призвать весь свой шарм, коего в моей личности кот наплакал, и удариться в ухаживания. Мне и самому было интересно: а смогу ли я раскрутить азиатку с кукольной внешностью на секс? Разумеется, не обещая ей женитьбу. О какой свадьбе может идти речь в 22 года?! Зачем? Проходили месяцы, но результата не было, и меня охватил настоящий азарт. Я менял тактики, тратил деньги и время… И не заметил сам, как привык к ней, стал испытывать потребность в её присутствии, милом вездесущем лепете, лишённом, как правило, всякого смысла, утренних массажах – да, она легко оставалась ночевать у меня, зная наверняка, что никогда к ней не прикоснусь, если сама не позволит. И она готовила мне еду… Именно тогда я впервые понял, как много для мужчины значит забота! Жизнь и её восприятие меняются, если около тебя стабильно порхает твой ангел, всегда готовый услужить, порадовать, изнежить.
И вот, я уже почти потерял надежду добиться желаемого результата, как вдруг, совершенно неожиданно это происходит. А наутро я понимаю, что мы уже давно живём вместе…
Но я не из тех, кто дарит кольца девушкам, впервые позволившим мужчине быть с ними. Тем более что я, многократно опытный Эштон, удивился тому, насколько раскрепощённой и умелой оказалась в постели японская девственница. Она, словно считав мои мысли, предъявила пятно и признание в том, что в их роду: «…девушек обучают всему, что важно в браке. А дарить радость мужчине в постели не менее важно, чем умение крутить роллы и сушими!». С этим сложно не согласиться, единственное, на что я не спешил подписываться, это на использование слова «брак» для характеристики наших с ней отношений.
Не спешил, пока одним прекрасным утром не получил подарок – положительный тест на беременность. В то же самое утро я понял, что весь последний год был вовсе не охотником! Нет! Я был кроликом! И меня поймали. Или развели.
Я стал размышлять и понял: если опираться на собственное давнишнее понимание того факта, что на такое эфемерное чувство как любовь я не способен в принципе, и единственная женщина, к кому я испытывал нечто похожее, замужем за моим отцом, то какая разница, кем окажется моя жена? Точно так же нет принципиальной разницы в том, в каком году женщина наденет кольцо на мой безымянный палец.
Произошедшему с Валерией у меня нет объяснения. Но мне кажется, что любовь так не выглядит. Выглядит не так…
Мы решили пожениться. Вернее, я решил – ребёнок ведь.
Маюми намекнула, что в её семье очень строго относятся к соблюдению традиций, очень ценят мужские поступки. Поэтому мы вместе выбрали «достойное» её семьи кольцо. На бриллиантовое доказательство моей «любви» ушёл почти весь заработок студенческих лет. Эти деньги предназначались моей матери, но, разумно рассудив, что настоящая работа не за горами, я решил не расстраивать свою будущую супругу. Мы назначили дату свадьбы на декабрь, выбрали место – Сиэтл. Маюми захотелось, чтобы вся её родня использовала такой важный повод для того, чтобы посмотреть мир и то место, где теперь будет жить её дочь… и внучка… и правнучка – семья у Маюми большая, если не сказать необъятная.
И вот, было нечто, что-то глубоко внутри меня, что не позволило привести невесту в дом матери. Какой-то стопор, необъяснимый внутренний барьер, словно моя душа знала, что всё это – ненастоящее и скоро закончится.
Случилось то, чего я не ожидал от себя. То, чему у меня до сих пор нет объяснения. Это был пеший поход в Канаде – развлечение для всей молодёжной части семьи. И мы с Софи «случайно» отбились от группы, потерялись, оставшись наедине на двое суток. Ежу понятно, что вся эта смешная ситуация была подстроена Алексеем, но когда я понял, что у нас совсем нет никакой связи с миром, по-настоящему испугался – никто и никогда не учил меня выживать в лесу. И на моей совести была ещё и девочка Софи. Да, та самая, которая так усердно выбешивала меня в мою прошлую жизнь в Сиэтле, и из-за которой отец отправил меня в ссылку на три года в Париж.
Я так до сих пор и не знаю, была ли она причастна к организации нашего «уединения», но с её стороны больше не было никаких поползновений в мой адрес. Ни одного. Ни единого. А я их ждал, нахохлился весь, приготовился отбиваться… А когда понял, что ничего не будет, не заметил, как потянулся к ней сам. Я целовал её, и она думала, что я делаю это во сне. Ни черта я не спал - просто не мог сдержаться, делал то, чего дико хотелось в ту секунду. А вот источник и причины желания были не ясны, и это … испугало меня. Я убеждал себя в том, что просто реагирую на её красивое тело и чрезмерную близость, всё валил на свой зашкаливающий в последнее время тестостерон, пока не полез голым в её постель уже в отеле. Только тогда дошло, что меня влечёт к ней.
Я понял, что играю в её любовь, она, действительно, игрушка в моих руках, отец был прав. Не люблю её, отшвыриваю от себя, но как только она теряет интерес, меня душит желание вернуть всё обратно, также видеть влюблённые синие глаза девочки, которую уже привык считать своей тенью.
Мне стало тошно от себя, и я уехал, пока не случилось непоправимое – секс. Мы уже как минимум дважды были в шаге от него, и если бы я только раз сделал с ней это – отец бы не простил. Он бы стёр меня в порошок, у меня в этом не было сомнений. Поэтому я уехал и постарался свести эпизоды наших семейных встреч к минимуму.
И это шаткое затишье продлилось всего три месяца. Я совершил ошибку, пригласив Софи на празднование своего Дня Рождения, но и поступить иначе не мог – вся молодёжная часть семьи была в сборе.
И случилось то, что случилось: Софи словно с цепи сорвалась, такого открытого вызова на секс я не ожидал от неё. Она предложила себя, заявив, что давно мечтала, чтобы именно я был у неё первым.
Интересно, это совпадение? Неужели судьба так с нами играет? Ведь не могла она знать о моей слабости к девственницам – нет в мире ни единой души, с кем я хотя бы раз обсуждал этот свой заскок.