- А я знаю? Ты припёрлась, вот и живём!
Девушкам нельзя говорить подобные вещи, я в курсе. Но мне плевать. И по большей части потому, что я знаю: Янг не обидится. Она вообще уже очень давно разучилась обижаться, её интересует только одно: получит ли она вовремя то, что ей так нужно. И она получит, потому что у меня это есть. И хватит нам обоим надолго.
Дрейф беззаботного вольного художника длился недолго. В один прекрасный день происходит то, что я, в сущности, предвидел и чего ждал, я получаю сообщение:
«Ещё 5 миллионов»
Еду в Париж к матери, продаю подаренную отцом квартиру, выручив за неё 800 тысяч евро, повторяю всю известную уже процедуру со счетами, но мой далёкий «друг» не удовлетворён:
«Ещё 4 миллиона»
« У меня их нет!»
« Это твои проблемы, парень. Срок – неделя».
А у меня нет денег даже на билет до Сиэтла.
Я в тупике и отчаянии. Настолько беспомощным не чувствовал себя даже в то время, когда одна за другой операции не приносили желаемого результата, оставляя мне перспективу хромого. Я прожил часть своего детства в боли, госпиталях и страхах, но так как в этот момент мне ещё не было страшно, как и не было такого засасывающего в депресняк чувства безысходности.
Rhodes - Home
Я долго не мог подсчитать разницу во времени: в Сиэтле на 18 часов меньше, чем у нас – этот город одним из самых последних завершает наши земные сутки. Я звонил ночью, так, чтобы у них было десять утра – рабочее время.
- Здравствуй, отец.
- Здравствуй, Эштон.
- Мне нужна помощь.
Он некоторое время молчит
- Деньги?
- Да.
- Сколько?
- 4 миллиона.
- Много.
- Да, много.
- Зачем, скажешь?
- Меня шантажируют.
Отец некоторое время молчит, затем спрашивает изменившимся голосом:
- Сколько у тебя времени?
- Неделя.
- Подожди, не вешай трубку.
Я слышу, как отец зовёт свою помощницу Хелен, о чем они говорят разобрать сложно, но спустя некоторое время он уже обращается ко мне:
- Я буду в Брисбене через двое суток. В это время оставайся в своей квартире, ни с кем не контактируй и не принимай никаких телодвижений. Это ясно?
- Да.
- Очень хорошо. Просто дождись меня.
Спустя двое суток, как он и сказал, мы встретились в Старбаксе, расположенном на пятом этаже торгового центра на побережье. Отец приехал не один - с Пинчером. Этого следовало ожидать.
- Выкладывай, - требует без приветствий.
- Всё дело в видео, снятом служебными камерами в клубе. На нём я и Софья.
Отец с шумом выдыхает.
- Все записи той ночи удалены со всех носителей, - Пинчер знает всё.
- Это я удалил.
- Мы так и думали. Так в чём проблема тогда?
- Проблема в том, что его успели увидеть и сохранить копию… скорее всего, охрана. Те парни, что должны были работать в ту ночь.
- Разве не ты их уволил?
- Нет. Когда я приехал, их уже не было. Клуб был пустой.
- Тааак… - тянет Пинчер. – И когда они впервые связались с тобой?
- Примерно месяц спустя… после эпизода.
- Ты поэтому продал свою квартиру в Сиэтле?
- Да, поэтому. И в Париже тоже.
Отец разочарованно качает головой, но ничего не говорит – для этого у него есть Пинчер:
- Слушай, парень, почему ты сразу не обратился ко мне с этой проблемой?
- Потому что хотел сам разобраться. Надеялся, что смогу.
- Для решения ТАКИХ вопросов у твоего отца существует служба безопасности, и в нашу сферу входят все члены семьи, включая и тебя и Софью! Мы с тобой эти моменты обсуждали и не раз! Так я повторяю свой вопрос, почему ты не поставил меня в известность об этой вопиющей ситуации?! Ты хоть понимаешь, кого под удар поставил?
- Почему?
- Да! Почему?!
- Стыдно было. Стыдно, что отец увидит видео.
И он, отец, медленно проводит рукой по лицу, изо всех сил стараясь смять свои эмоции.
Пинчер нервно выдыхает и добавляет, глядя на отца:
- Детсад какой-то у тебя, ей Богу!
- Сможешь это решить? – с невероятным спокойствием спрашивает отец.
- Ну, разумеется! Какие могут быть сомнения? – с улыбкой. – Это ж песочница для моих ребят! Сам что ли не знаешь?!
- У него ещё пять дней осталось.
- Уже завтра у меня будут данные этих ублюдков. Через трое суток вопрос будет решён.
- Как вы их найдёте? – спрашиваю.
- Эштон, ни один человек не принимается в нашу охрану, если у него нет нитей, привязывающих к земле: это семья, девушка, родители, дети, спорт, увлечения.
- И эти люди выдадут своих родственников в такой срок?
- Даже в меньший. Всё зависит от профессионализма того, кто будет спрашивать. Если я – то уже через час, если мои ребята – то ещё быстрее! - смеётся.
- Я в тебе не сомневаюсь, Пинч. Могу я с сыном наедине поговорить? – спрашивает отец.
- Само собой, босс!
Пинчер удаляется, а я, глядя ему вслед, обдумываю тот факт, что отец назвал меня сыном…
- Давно ты колешься? – вопрос в лоб.
Я оторопел настолько очевидно, что отец не посчитал нужным дожидаться моего вопроса, ответил сам:
- Суженные зрачки, заметная заторможенность и одежда.
- Что не так с моей одеждой?
- А много ли ты видишь здесь людей в одеянии с длинным рукавом? В этом пекле и в трусах можно заживо свариться, а в джинсах и рубашке… мне дурно на тебя смотреть.
Я отворачиваюсь, потому что он прав – я весь взмок в этом одеянии. Синяк на руке всё ещё виден, да и следы от других инъекций если присмотреться, то легко можно обнаружить.
- Какого чёрта ты это делаешь?
- А какого чёрта ты это делал?! – в моих глазах вызов.
- От дури. От жалости к себе. От недостатка ума и настоящей мужской выдержки. Ты?
- Вероятно, по тем же самым причинам.
Я и сам толком не знаю, зачем сел на иглу, ведь раньше только нюхал и то, крайне эпизодически.
- Как давно? – и это уже строгий голос заботливого отца.
Заботливого?! Может ещё любящего?!
- Полгода.
- Как часто?
- Каждый день.
- Чем?
- Героин.
- Чистый, я надеюсь?
- Да.
- Не мешай с кокаином ни в коем случае!
- Я знаю, не дурак.
Отец никак это не комментирует.
- Деньги есть?
Я молчу.
- Я открою на твоё имя счёт. Найду толкового врача – тебе нужна помощь.
- Деньги не нужны. Я продаю картины – нам хватает.
- Нам, это кому?
- Мне и … моей девушке.
- И она, естественно, тоже колется!
- Почему естественно?
- Потому что ни одна НОРМАЛЬНАЯ девушка никогда не допустит, чтобы её парень это делал. Но тебя же нормальные не интересуют?
- Почему не интересуют? Я почти женился на одной… Если бы не одно небольшое недоразумение! - скалюсь.
Зачем я упрекаю его? Затем, что его дочь так и не понесла никакого наказания за то, что сделала с моей жизнью. Он прощает ей всё и позволяет тоже всё.
- Ты любил Маюми?
- Какая разница?! Я её выбрал!
- Большая разница, Эштон! Очень большая! Поэтому я повторяю: ты любил Маюми?
- Да любил. Мне было с ней хорошо.
- Ни черта ты её не любил.
- Ты откуда можешь знать?
- Достаточно давно по земле хожу, сын.
Опять «сын»?! Что это на него нашло? Неужели пожалел своего нелюбимого ребёнка?
И мне вдруг становится так сладко… Точно так же, как в детстве, когда из дома сбежал и знал, как матери плохо, и как жалеет она о том, что притащила в дом того мужика… И тут же вспомнилось, как стало потом гадко и мерзко от самого себя, когда увидел её поседевшие волосы. Точно так же гадко и мерзко мне от себя сейчас, потому что продолжаю желать Софье… А разве я продолжаю? Я, как истинный «нарик», заглядываю вдруг внутрь себя… и больше ничего не вижу: ни ненависти, ни злости, ни ревности. И на отца напал не из-за чувств своих ущемлённых, а просто по… инерции? Потому, что привык винить отца и его дочь в своих неудачах?
- О чём думаешь? – внезапный голос отца вынимает меня из состояния «зависания».
- Думаю, что ты прав. Настоящее так легко не развалилось бы.
- Слава тебе, Господи! Хоть одна умная мысль!
Меня «улыбнуло» упоминание Бога в речи этого отъявленного атеиста: это присказка Валерии. Он говорит её фразами…
- На самом деле, если б у тебя были чувства к той японке, ты бы не дал ей уйти. Но ты даже не шелохнулся. Я не заметил страданий на твоём разъярённом фейсе, зато видел на нём злобный оскал, удовлетворение и довольство тем, что Соня всё-таки сделала глупость, достойную наказания. И у меня в итоге сложилось чувство, что ты нарочно приволок эту несчастную японку, чтобы подразнить Софью и спровоцировать её на очередной косяк! Я не знаю, что там было в том лесу вашем, но не сомневаюсь, что ты, Эштон, дал ей повод. Вот руку на отсечение даю!
Чёрт… он что? Ведьмак? Как он это делает? И снова отец угадывает мои мысли:
- Слишком давно живу и притом «весело». «Дыма без огня не бывает» – так моя Лерочка говорит в подобных случаях.
«Моя Лерочка» - он даже не стесняется выглядеть подкаблучником.
- Я хочу сказать тебе «спасибо», - внезапно заявляет.
- За что?!
- За то, что позаботился о Соне. Если бы это видео попало в сеть, она не вынесла бы такого удара. Соня – достойная дочь своей матери, для них обеих подобное равносильно концу света.
Да, ни его самого, ни меня не смутило бы видео своих сексуальных подвигов в интернете, но для хороших, правильных девочек это катастрофа.
- Спасибо, что позвонил мне. Иногда продать квартиру бывает легче, чем переступить свою гордыню. Ведь так?
Я подавлен… Какого он мнения обо мне? Теперь это очевидно: он считал и считает меня ублюдком и искренне удивлён, что его сын способен на нормальные поступки.
- Ты думал, что я способен спустить всё это на тормозах?
- Ничего я не думал. Благодарю, потому что считаю нужным. А ты не додумывай то, чего нет – это плохая привычка.
На его смартфон приходит сообщение.
- Мне нужно лететь обратно. Пинчер уже в аэропорту. Пишет, что личности шантажировавших тебя людей уже установлены. Похоже, мы закроем этот вопрос даже быстрее, чем предполагали. Пожелания есть?
- Есть. Не смотри видео.
- Я бы не смог. Там двое моих детей в самой отвратительной ситуации, какую можно себе представить.
Вот это «двое моих детей» выводит меня на какую-то совершенно новую орбиту.
- Мне нужно встретиться с ней. Хотя бы раз! - прошу.
- Зачем?
- Зачем?! Чтобы извиниться!
- Эштон… извиняются, когда на ногу наступят! А такие поступки как твой извинений не предполагают. Что сделал, то сделал, главное - результата добился. Теперь просто забудь и живи дальше, устраивай свою жизнь!
- Какого ещё результата?!
- Она успокоилась, как ты и хотел. Ты ведь этого добивался? Чтобы с дороги твоей ушла, чтобы не мешала, не создавала тебе проблем своими необдуманными поступками. Многое в ней изменилось, и, несмотря на… мои чувства по этому поводу, твой метод оказался эффективным. Но если позволишь себе ещё раз нечто подобное – я убью тебя, и это не угроза. Это твоя перспектива.
- У неё кто-то есть?
- Да, конечно.
- Ты доволен?
- Сложно сказать, но на данном этапе - это лучшее из доступного.
И в голове эхом: «доступного...».
- Она любит его?
- Думаю, да. Но не так, как любила тебя.
- Любила?
- Всё прошло у неё, Эштон. После твоего лечения больно ей было, но и легко в тоже время. Призналась мне, что словно очистилась, будто тяжелую ношу скинула. Да я и сам это вижу, то, насколько легче ей теперь дышится. Так что… ты и в этом преуспел. Поздравляю!
И это «поздравляю» сквозь зубы.
- Позволь мне увидеть её хотя бы раз! – прошу, как побитая собака.
- С каких пор тебе требуется моё позволение?
- С тех самых. Сколько ни пытался – её охрана не подпускает ближе ста метров.
Он выгибает брови, поджимая при этом губы, скорее в разочаровании, нежели возмущённый тем фактом, что я всё же пытался приблизиться к его дочери, хоть он и запретил.
- Я в своё время совершил почти невозможное – нашёл свою жемчужину среди тысяч камней. У меня ушёл на это год. Целый год: ни адреса, ни телефона, ни даже фотографии. Только имя и город, не мегаполис, конечно, но и шестьсот тысяч – немало для одного ищущего.
- Что?! – моё лицо вытягивается. – Ты искал её?
- Да, целый год.
- Подвиг?
- Вряд ли. Скорее, акция по спасению самого себя.
Я так и не понял его последней фразы, а уточнить не успел – отец уже поднялся, приняв от официанта счёт, поблагодарил его за обслуживание.
- Эштон, у меня через час вылет. Боюсь, мне пора.
Поднимаюсь. Он не протягивает мне руки, и мы оба какое-то мгновение чувствуем эту неловкость. Он поворачивается, чтобы уйти, и я не выдерживаю:
- Отец!
Он возвращает мне свой карий взгляд, а я тяну руку, и это не русская традиция мужского прощания, нет: это немая просьба о прощении.
И мой отец жмёт мою руку, не прерывая диалога наших глаз, в котором за эти мгновения сказано больше, чем за весь последний час, чем за всю историю нашего знакомства.
Глава
10.
Прощение
Not every mistake deserves a consequence. Sometimes the only thing it deserves is forgiveness.
Не всякая ошибка заслуживает наказания. Иногда всё, что ей нужно - прощение.
Luca Fogale – Shelter
Спустя месяц я получаю сообщение от Лурдес.
Lu: Привет, Эштон. Как ты?
Ash: Привет, Лу. Замечательно, а ты?
Lu: А я очень скучаю по тебе, брат. Очень. Хочу увидеть, но, увы… Я наказана.
Ash: За что?
Lu: За тот случай с Маюми.
Ash: ?!
Lu: Принимай исповедь: это я всё подстроила, Эштон. Я подпоила Соньку и надоумила её переспать с тобой. И это я сказала Маюми о том, что у вас наверху происходит.
Ash: Зачем ты это сделала?
Lu: Потому что меня бесила твоя… эта японская девушка. Прости. Мне просто очень хотелось, чтобы у Соньки шанс был. Она очень любила тебя, очень… Как безумная. Я много раз влюблялась, но ни разу так, как она… Это больше на папу похоже, чтобы вот так вот, одержимо. Хотелось помочь ей, а вышло… а вышло, что наоборот ещё хуже сделала. Не вини её, пожалуйста. По крайней мере, так сильно постарайся не ненавидеть…
Ash: Не парься, сестра. Всё нормуль, все обиды давно в прошлом. И я не ненавижу Софи.
Lu: Ладно. Я чего пишу-то… Предки сейчас рядом с тобой, в Байрон-Бэе отдыхают.
Пауза.
Lu: С ними Софья.
Ещё большая пауза.
Lu: Я не знаю зачем, но отец попросил позвонить тебе и сказать об этом. Вот. Поэтому пишу… Ну и потому что соскучилась. Когда ты приедешь?
Очень хочется ответить: «наверное, никогда», но что-то останавливает.
Они здесь, всего в двух часах езды от меня. Отец привёз её ко мне сам, чтобы дать возможность извиниться и показать ей, что я не такой мудак… и животное.
Меня сковывает странная боль в груди, давящая, щемящая. Чувствую, как щиплет в носу, и знаю: пора наведаться к Гере.
Отвечаю сестре:
Ash: Спасибо, что сообщила.
Звоню Янг, спрашиваю, когда та явится домой – часа через три. Отлично, время есть, и этот кайф я хочу отхватить в полном покое, в тихом одиночестве. Повышаю дозу, потому что прежняя уже не так эффективна, а мне очень нужно кайфануть, очень.
Мне больно, внутри больно, оттого, что нужно ехать и сделать самое большое в моей жизни дело – вернуть девушке, моей сестре, отцовской дочери веру в людей и… мужчин.
Я знаю, что физическая зависимость развилась уже почти в полной мере, что у меня при отмене все признаки абстинентного синдрома, известного в простонародье под ёмким термином «ломка». И почему-то в этот момент очень хочется вернуть всё обратно: свою жизнь, своё сильное и здоровое тело, не страдающее от внезапных приступов насморка, проблем с пищеварением, дикого для меня состояния подверженности таким эмоциям как плач и беспричинный смех. Я потерял почти пятнадцать килограмм веса, мне не так просто даются физические нагрузки как раньше, и я уже не подниму свою девушку на руки.