Люк постарался утихомирить яростное сердцебиение и кипящую от гнева кровь в жилах, прежде чем спросил у парня:
– Ты в поряде?
Парень медленно поднял голову. Он осмотрел Люка с головы до ног и задрожал. Вода с его джинсов капала на пол, но он молчал. На том конце коридора, разинув рот, стояли полицейские, не осмеливаясь подойти.
Так что Люк спросил еще раз, давая понять, что он друг:
– Ты в поряде, бро?
Мальчик по-прежнему молчал, но его глаза расширились и стали большими, как блюдца, когда он понял вопрос. Люк кивнул ему и повернулся к копам на том конце коридора:
– Принесите ему одеяло. Он весь вымок.
Они моргнули, а коп с красным лицом стал бледным, как смерть. Потом он убежал. Люк дождался, пока тот вернется с одеялом. Пока одеяло не окажется у парня на плечах.
Люк задержал взгляд на значке этого копа – на его имени и номере – и двинулся дальше. Когда они наконец скрылись из вида, Люк тут же позвонил одному из лучших адвокатов в городе, давней знакомой, с которой они вместе учились в подготовительной школе. Без лишних вопросов она пообещала приехать в участок через двадцать минут.
Люк все еще пытался избавиться от осадка после этой встречи и успокоиться, когда спросил Гордона:
– А прожектором почему нельзя воспользоваться?
– Потому что его нет.
Люк моргнул, хоть Гордон и не мог этого заметить.
– Объясните.
Гордон обвел Люка пронзительным взглядом.
Он провел перед чертовым зеркалом достаточно времени, чтобы знать наверняка, какое впечатление производит его костюм: скорее робот, чем человек. Особенно с линзами, светящимися в тон силуэту летучей мыши у него на груди. Ни следа от человека под костюмом – как он и хотел. Невозможно догадаться, кто он, кого он любит… А для врагов он хотел добиться такого же эффекта, как в «Челюстях». Гораздо ужаснее не знать, что скрывается в глубине. Воображать самое худшее.
Гордон положил на стол металлический лоток. В нем перекатывался шарик – пуля.
– Сегодня вечером кто-то в него выстрелил.
Люк подошел к потертому столу, заваленному бумагами, и взял пулю двумя пальцами.
– И куда же они хотели, чтобы я не вмешивался?
Гордон сжал губы.
– У нас нет уверенности, что преступления связаны. Но сегодня вечером произошла кража в Музее Древностей. Кто-то украл древнеегипетскую фигуру кошки, которая оценивается в один миллион триста тысяч долларов. Мы прибыли на место через пять минут после того, как сработала сигнализация. И ничего не нашли. Потом решили зажечь прожектор, и тут… Просто из ниоткуда – два выстрела. Снайперский почерк: одна пуля в прожектор, другая в блок питания.
Люк поднес камеру к лампе на столе Гордона:
– Готов поспорить, что к сегодняшней краже имеет отношение тот, кто на прошлой неделе украл из ювелирного магазина драгоценности на полмиллиона. А потом бриллиант в десять карат из Музея Готэма.
Он покрутил пулю пальцами.
– Но в музее и магазине сигнализация не сработала.
Гордон снял очки и протер их съехавшим набок галстуком.
– И что?
Люк открыл небольшой клапан кармана на левом рукаве костюма, за которым скрывался пульт управления. Он нажал несколько кнопок, отдавая команды, и линзы на его шлеме сдвинулись вперед, увеличивая пулю и считывая с нее параметры отклонения.
– И, – продолжил он, – сегодня сигнализация сработала. А нам оставили визитную карточку. Он приподнял пулю двумя пальцами. – Самодельную. Без опознавательных знаков. Чистую. – Он отпустил пулю, и она упала в лоток, слегка звякнув. – Ею стреляли из гораздо более замысловатого оружия, чем то, которым обычно пользуются наши подозреваемые.
Гордон снова надел очки.
– Она не подходит к оружию из арсенала крупных банд. Арлекин хорошо разбирается в баллистике и умеет целиться, как снайпер, но у нее нет доступа к оружию такого уровня.
Люк кивнул, и Гордон стал дальше размышлять вслух:
– Ядовитый Плющ не пользуется классическим оружием, а от Загадочника уже несколько месяцев ничего не слышно. – Он почесал затылок. – Вы считаете, в город кто-то еще пожаловал?
Люк кивнул в сторону окон опустевшего участка, по которым отчаянно хлестал дождь. Да, он так считал.
– Тот, кто ворует драгоценности и произведения искусства. Первые две кражи совершили при свете белого дня. Можно подумать, что сегодняшнее ограбление…
Он снова взял пулю и взвесил ее на ладони.
– Намекает, что мы за ними не поспеваем, и поэтому они затеяли с нами игру в поддавки, – закончил за него Гордон.
Гордон замолчал. Люк хмыкнул.
– Да…
Это все, конечно, любопытно. Он видел протоколы с места преступления. Никто не пострадал, просто украдены неприлично дорогие вещи. А если они еще и Бэт-сигнал расстреляли, то можно с уверенностью сказать, какого спящего пса они дразнят.
Или спящих ночных мышей.
– Я оставлю это себе?
Люк поднял пулю. Гордон поправил очки.
– Конечно. Наши эксперты ее уже видели. Забирайте.
Гордон указал подбородком на дверь, молча дав понять, что его посетителю пора. Приказ заставил Люка ощетиниться, но он справился с гневом.
– Кроме того, – добавил Гордон, проведя рукой по каштановым с проседью волосам, – мне не кажется, что они добиваются внимания именно со стороны ГДГП.
Именно. Эта мысль проникла в самые пыльные, давно спящие уголки сознания. За океаном он был экспертом по баллистике, и эта пуля, этот новый вор…
Давай, найди меня, – будто говорила ему пуля.
И, возможно, на него как-то подействовали вспышки молний или жара на исходе августа, но Люк склонялся принять безмолвное предложение.
* * *
Селина стояла, прислонившись к двери из резного дуба, и наблюдала, как торговец древностями вписывает в блокнот очередной столбец цифр.
Он осматривал статую Бастет уже двадцать минут, золотистые лампы в его роскошном кабинете светили тускло, и только смотровой светильник над статуей горел ярко. Она все это время стояла, прислонившись к двери. С ног до головы в черном, лицо скрыто Маской смерти и глубоким капюшоном толстовки.
«Эффектно», – сказал перекупщик, пропуская ее через черную дверь. Она ничего не ответила, рассчитывая, что тишина и кнут, висящий на боку, за нее объяснят, чего ему стоит бояться. Несмотря на то что на черном рынке работало полным-полно антикваров, найти перекупщика было легко. Разумеется, статуя, украденная из Музея древностей, это дело особого рода, но Селина исследовала этот вопрос. И знала, что этот человек наверняка найдет способ сделать так, что статуя исчезнет, а вместо нее появятся деньги.
Наконец он отложил лупу, снял латексные перчатки и провел рукой по лысой, бледной голове.
– Ну, она точно подлинная.
Селина ждала, скрестив руки на груди.
Его темные глаза-бусинки сузились.
– Вы же понимаете, как тяжело будет замести следы, если я стану ее продавать? Осторожность такого уровня дорого обходится.
– Назовите цену.
Шлем искажал ее голос, но она все равно старалась говорить низко и хрипло.
Театр обожала ее сестра, но за последние два года Селина обзавелась своими приемами. Перекупщик осмотрел статую, потом ее.
– Девятьсот тысяч.
– Она стоит гораздо больше.
– Я же объяснил: осторожность дорого стоит. Нужно подделать документы о собственности, тайно переправить ее покупателю… Все вместе выходит недешево.
Селина и бровью не повела.
– Я возьму за нее миллион двести.
Перекупщик выпрямился на стуле из зеленой кожи.
– Вы возьмете за нее девятьсот тысяч, потому что вам будет крайне сложно найти другого дилера, который осмелится даже просто прикоснуться к украденной вещи подобного рода. Особенно к украденной так публично.
Он снова окинул ее взглядом, будто оценивая, сама она ее украла или нет.
Она никак не выдала себя. Только чуть пошире расставила ноги на синем обюссонском ковре и изящно парировала:
– Вам будет крайне сложно найти другую такую вещь, так как правительство Египта закручивает гайки на рынке торговли древностями.
Перекупщик положил руки на письменный стол, сплетая пальцы.
– Миллион.
Она встретилась с ним взглядом.
– Миллион двести.
– Больше миллиона вам не получить.
Селина крадучись подошла к столу. Ее ноги утопали в толстом ковре. Она обернула статуэтку в бархатную ткань и убрала ее в продолговатую деревянную шкатулку, которую принесла с собой.
– Посмотрим, согласятся ли с этим лондонские антиквары.
Она повернулась на каблуках и направилась к двери, отсчитывая про себя.
Пять. Четыре.
Подошла к изогнутой двери.
Три. Два.
Переступила через порог.
– Подождите.
* * *
Она удостоверилась, что деньги поступили на счет в офшоре прежде, чем покинула магазин.
Она никогда не мечтала получить столько денег – никогда даже и представить не могла, что получит. Но ей все равно не хватало, по крайней мере, на то, чтобы воплотить задуманное.
Селина не сразу пошла к себе в холодный, чистый пентхаус.
К ее ногам будто прикрутили магниты, и она зашагала по тихим, мокрым от дождя улицам, стараясь держаться в тени.
Это было несложно: чем ближе к трущобам, тем реже встречались уличные фонари.
В одном из таких островков тени она остановилась, рассматривая темный лабиринт домов впереди.
Нет смысла углубляться дальше в дебри ист-эндских улиц. Нет смысла подходить к дому.
Там нет никого, кого она хотела бы увидеть. И уж точно не осталось и самого дома, куда можно было бы прийти.
На мгновение у нее в груди что-то сжалось. Что-то, что она похоронила глубоко. Деньги у нее на счету будто поднялись в воздух и нависли над ней.
Эти деньги могут помочь тем, кто здесь прозябает. Перевернуть их жизнь. Спасти.
Позже.
Все это случится, но позже.
Игра только начинается, и нужно сделать еще очень многое.
Но все равно Селина постояла на краю Ист-Энда еще немного.
Глава 7
На следующее утро отец Люка взял трубку на втором гудке.
Сегодня пятница, а значит, Люциус Фокс сейчас сидит за своим сияющим столом исполнительного директора, в сияющем кабинете исполнительного директора и готовится к встрече совета директоров в понедельник, а потом уйдет с работы пораньше, чтобы немного поиграть в гольф.
– Люк, – поздоровался отец.
Люк улыбнулся, шагая по подземной парковке. Он всегда улыбался и, наверное, всегда будет улыбаться, слыша хрипловатый голос своего отца.
– Доброе утро, пап.
Он почти слышал, как отец потягивает свой зеленый смузи. Он выпивал по одному каждый день: «Еда для мозга», – на этом настаивала мама. Она и Люка пыталась заставить и даже купила ему соковыжималку. Но у него не хватало смелости (и наглости) сказать ей, что он даже не распаковал подарок.
Отец поинтересовался:
– В офисе сегодня будешь?
– Уже еду.
Люк нажал кнопку на брелке, снимая сигнализацию с серебристого «порше-911». Прежде чем продолжить, он расположился в роскошном салоне и закрыл дверь машины.
– Я хотел узнать, найдется ли у тебя час-другой, прежде чем ты с головой уйдешь в работу?
– Новый эксперимент?
Люк снова почти увидел, как его отец выпрямился в кожаном кресле. Брюс оказал Люциусу большую (и весьма заслуженную) честь, назначив его исполнительным директором, но отец особенно не скрывал, что его истинная страсть – это отделение прикладной науки.
Люк положил телефон в пустой держатель для стакана и переключил разговор на громкую связь.
– Жаль тебя расстраивать, но нет.
Смиренный вздох. Люк ухмыльнулся, нажал на газ и стал сдавать назад.
– Мне нужно исследовать одну пулю. Оборудование еще там?
– Может, чуть-чуть запылилось, но должно быть.
– Хорошо. А ты не мог бы…
– Уже пишу в службу эксплуатации, чтобы они отправили ее на седьмой.
Что видели сотрудники «Уэйн Индастриз» на седьмом уровне… Люк знал, что его отец хорошо им платил. Но еще он знал, что в этом городе преданность продавалась и покупалась, и именно поэтому седьмой уровень чаще всего оказывался пустым бетонным залом. Пока несколько кнопок все не изменят.
– Спасибо, пап, – сказал Люк, поднимаясь на автомобильном лифте и встраиваясь в утренний поток машин. Три километра до работы наверняка придется ехать вечность. Он ждал, что отец станет расспрашивать его о пуле, поэтому следующий вопрос застал его врасплох.
– Ты в воскресенье на вечеринку придешь?
– Какую вечеринку?
– В честь Дня труда. Фейерверков не будет, – негромко добавил отец. – Даже у соседей. Я добился, чтобы в городе приняли закон о тишине, защищающий от шума местную фауну.
Люк не мог описать словами, как много для него значило, что его отец сам решил этот вопрос за него и столько сделал, чтобы удостовериться, что ему будет комфортно. Он чувствовал, как в нем растет чувство вины, когда ему пришлось ответить:
– Я не могу. Работаю.
Его отец знал, что он имеет в виду.
– Даже на один вечер?
– Тебя мама специально попросила вызвать у меня чувство вины?
Люк подавил желание посигналить водителю, который прохлаждался на полосе для поворота налево, пока зеленый свет зажигался и потухал. Даже носитель фамилии Фокс сталкивался с определенными трудностями. Например, недавно два копа приказали ему съехать на обочину, хотя он не превышал.
У него перед глазами до сих пор стояли те двое полицейских, которые обступили его «порше» с обеих сторон. Он все еще чувствовал, как швы обшивки врезаются ему в кожу: он держал руки на виду и сжимал руль, пытаясь противостоять закипающей злобе. Все еще чувствовал яростную пульсацию в теле, пока он разговаривал так четко, как только мог, сдерживая свой пыл. Медленно, очень медленно он достал кошелек и права.
Но стоило копам увидеть его имя и адрес, как их глаза округлились. Полицейский, который стоял со стороны водителя, стал красным, как рак, а губы у него побледнели прежде, чем он смог выдавить извинения, будто слова у него во рту были, как прокисшее молоко.
У Люка несколько часов ушло на то, чтобы избавиться от дрожи и бурлящего гнева – так сильно у него тряслись руки. Он и сейчас злился. И не только на себя.
– Я не пытаюсь вызвать у тебя чувство вины, – сухо сказал его отец. – Но я хорошо представляю, что будет с мамой, когда я скажу ей, что ты не приедешь. И пытаюсь этого избежать.
– Я бы очень хотел приехать, – вздохнул Люк. – Но пока Брюса нет в городе… Я не могу.
– Брюс в прошлом году на вечеринке был. И ты тоже. Кто тогда охранял Готэм? Альфред?
Люк сжал руль:
– Зачем я вам там так нужен?
Длинная пауза.
– Ну-у-у, возможно, мы пригласили несколько девушек, которым…
Люк взревел:
– Господи, пап. Правда? Опять?
Он любил своих родителей больше всего на свете, знал, что ему с ними очень повезло, но… они пытались свести его с кем-нибудь с той самой минуты, когда он ступил на взлетно-посадочную полосу. И когда им было нужно, они забывали, что он вообще не ходит на свидания.
Отец откашлялся. Люк нахмурился.
– Произошла целая серия профессиональных ограблений. День труда – идеальные выходные, чтобы нанести новый удар. Полгорода разъедется по пляжам, особенно богатые.
– Да?
– Что-то ты не очень взволнован.
Его отец хмыкнул:
– Меня скорее пугает перспектива освобождения из «Лечебницы Аркхэм» определенных лиц. Кто-то кого-то обокрал? Я, пожалуй, соглашусь на это, чем на все остальное.
Люк тоже так считал. Пока он был за океаном, в Готэме творилось черт-те что. Он не представлял, как Брюс с этим управлялся один.
– Я найду, чем загладить свою вину перед тобой. И мамой.
– Походом на бал Музея Готэма на следующей неделе.
Люк снова застонал: