– Давай, дядя, поднимайся, – Максим заставил работягу встать на ноги, встряхнул хорошенько за плечи. Тот промычал что-то невразумительное и полез в карман.
– Телефон сперли, – шмыгая носом, доложил он, – и деньги.
– Сам виноват, – безжалостно констатировал Максим, – ты либо пей, либо по ночам шляйся. Одно из двух.
– Знаю я, знаю, – отозвался мужик и заговорил пьяным, плачущим, срывающимся голосом: – На поминках я был, друга сегодня похоронили. Мы с ним со школы дружили, росли в одном дворе, ему и сорока еще не было, а сегодня закопали! – И всхлипнул неожиданно тонко.
– А, тогда извини. А что с другом? Болел? – спросил Максим и посмотрел на часы. Черт, уже половина первого ночи, да и на улице как-то резко похолодало. Давно пора домой, а тут пьянчужка этот с разбитой рожей. Надо бы убираться отсюда, пока патруль не нагрянул.
– Не болел он, Петька здоровый был, как конь! Хозяин его убил, месяц почти прошел! Пока заявление, пока искать стали… В лесу его нашли, в лесу! – Дальше слова мужика слились в сплошную кашу из криков, всхлипываний и жалоб. Максим подхватил с земли горсть снега и бросил его пьяному в лицо. Тот отпрянул назад, облизнул губы и заткнулся.
– Вот и хорошо, а теперь поподробнее. Что за хозяин, за что убил, – негромко и убедительно потребовал ответа Максим. Весь рассказ длился минуты три – не больше, но этого времени хватило. Работяга – его звали Сергей – вместе с другом детства трудились на единственной в городе станции техобслуживания. Все было нормально до тех пор, пока две недели назад Петька не исчез. Он просто ушел утром на работу и не вернулся. Жена пропавшего сначала искала его сама – по друзьям и знакомым, – потом обратилась наконец в компетентные органы. Те приняли заявление и даже опросили свидетелей – остальных работников той самой станции. Поговорили и с ее хозяином – только с глазу на глаз. А еще через неделю вызвали женщину на опознание трупа – обгоревшего и без кистей обеих рук. Причем впоследствии выяснилось, что рук несчастный лишился еще при жизни. По каким уж одной ей известным признакам жена Петьки опознала в предъявленном ей трупе своего мужа, осталось загадкой. Но похороны состоялись только вчера, гроб был закрыт, и изуродованного огнем покойника никто не видел. Зато и Сергей, и все остальные точно знали, что произошло, только сказать об этом боялись. Но водка, горе, боль в избитом теле и пропажа телефона и денег сделали свое дело – Максим внимательно слушал исповедь работяги.
– У нас инструменты пропадали, а гад этот решил, что их Петька спер. Тогда хозяин его на работу в выходной вызвал, заплатить еще вдвойне обещал. А сам избил его, связал и руки ему электрической шлифмашиной отпилил. А потом мертвого уже в лес вывез, бензином облил и сжег. А нам молчать приказал, или… – связная речь снова прервалась.
– И ты молчал все это время? – Максим еще раз встряхнул мужика за плечи, и тот торопливо закивал в ответ.
– Ну ты и сволочь, – Максим еле сдерживался, чтобы хорошенько не врезать мужику меж пьяных глаз, – скотина трусливая!
– Да, скотина, да! А что я мог, что?! Да он нас всех, как Петьку, мог! Он ментам заплатил тогда – и все! – злым и неожиданно трезвым голосом проорал в ответ мужик. И добавил, только уже тише: – Это ж депутат наш местный. Он перед Новым годом в пацана из травмата выстрелил. Мальчишки в снежки играли и в спину козлу этому случайно угодили. Тот ствол вытащил и шмальнул в пацанов, одному в ногу попал, операцию потом делали. И ничего, откупился. У нас на станции все машины гадов этих из администрации бесплатно ремонтируют. И мэра, и жены его, и дочери. А в справке о смерти Петьки написали – несчастный случай, – полушепотом договорил мужик.
– Пошли, – потащил за собой протрезвевшего на морозе Сергея Максим, – тебе до дома далеко?
– Нет, я уж почти пришел, когда падлы эти налетели. – Мужичок снова шмыгнул носом и вытер лицо рукавом куртки. У нужного дома оказались быстро – во всей старой кирпичной пятиэтажке светилось только одно окно на третьем этаже.
– Все, пока. – Максим уже развернулся, чтобы вернуться назад, но остановился, окрикнул мужика: – Погоди, а фамилия того депутата как?
– Вохменцев, – охотно отозвался Сергей и добавил торопливо: – А я там больше не работаю, уволился вчера. В Москву поеду…
Дальше Максим слушать не стал, зашагал через двор к своему дому. «Вот и молодец – крутилось у него в голове – вот и правильно». Хоть и темно на улице, и полупьяный мужик вряд ли смог разглядеть лицо своего собеседника, но уже одним свидетелем будет меньше. Ни к чему они.
«Ты можешь воровать, подкупать, „оптимизировать“ целые регионы и города, сохраняя при этом должность, кресло под задницей и получая из рук подельников награды. Но стрелять, пусть даже и резиновыми пулями, по играющим в снежки детям, отрезать людям руки… По сравнению с тобой Гитлер скромно курит в сторонке и получает от дьявола люлей за проявленное мягкосердечие и пассивность». Максим взлетел по лестнице на второй этаж, открыл дверь, вломился в квартиру. Вохменцев, сука, ты не проживешь и сутки, но сначала крепко пожалеешь о том, что вообще родился на свет. Все, теперь спокойно – в душ и спать, завтра будет чертовски насыщенный день. Вернее, уже сегодня.
«Кто ходит в гости по утрам», – крутились в голове слова детской песенки, пока Максим шел через город. Осмотреться на местности, прикинуть пути подхода-отхода – это много времени не займет. Особенно отхода, пусть этих кривых троп будет несколько. И еще неизвестно, сколько придется ждать – вряд ли депутат-людоед продирает глаза раньше полудня. И на улице, как назло, холодает все сильнее – к концу сезона зима, как обычно, входит во вкус. Максим сбежал по крутому склону оврага, промчался по утоптанной тропе между высоченными глухими заборами и оказался перед мостом. Речка под ним текла быстрая, шумная, но даже ее края уже сковывал тонкий прозрачный ледок. Скоро он затянет ее полностью, и пар над водой исчезнет, а уткам, собравшимся в стаю на открытой пока воде, придется перебираться в прибрежные сугробы. Максим был уже на середине моста, когда впереди и справа, среди сухих стеблей тростника и камыша, он увидел размытые в сумерках силуэты. Четыре или пять человек цепочкой, полукругом, двигались так, словно загоняли кого-то в ловушку. Этот кто-то – очень маленького роста, тепло одетый и от этого неповоротливый – оказался уже у кромки ледяной воды. Дальше бежать ему было некуда, он топтался среди сухой травы и, кажется, плакал. Темные, согнувшиеся перед броском фигуры подбирались к загнанной жертве все ближе, они ломились через тростник, как лоси через лес, и не видели ничего, что происходит вокруг. Да чего оглядываться-то – место тихое, безлюдное, только вдалеке, там, где дорога уходит в подъем, появился еще кто-то. И быстро шел навстречу Максиму. Женщина в длинной темной шубе, надвинутой на глаза вязаной шапке и черных сапогах проскользнула мимо, перебежала по мосту на другую сторону и исчезла из виду. Максим чуть сбавил шаг, потом остановился, всмотрелся в полумрак. Движуха у реки возобновилась, и теперь до Максима долетали обрывки речи – кто-то с трудом говорил по-русски, перевирая и коверкая слова. Раздалось что-то вроде «сюда иди» и «не ори».
– Сам не ори, – Максим решительно свернул с натоптанной тропы и двинулся по снегу к людям. Те оглянулись дружно – все на одно лицо, их сам черт не отличит друг от друга. Низкого роста, головы втянуты в плечи, в прищуренных глазах читаются злоба и страх одновременно. И одеты все как инкубаторские – куртки, джинсы, обувь, шапки куплены на одной барахолке. Гастарбайтеры – дворники, уборщики, грузчики. Те, кто незаметно каждый день по пятнадцать-шестнадцать часов подряд делает самую тяжелую и грязную работу. Люди с задворков города, приезжие, выходцы из Средней Азии… Назови их как хочешь, смысл один – они не собираются интегрироваться в наше общество, им наплевать на наши ценности, им плевать на наши святыни. Ими двигают инстинкты – самосохранения, наживы, расширения территории своего народа. Их тактика схожа с тактикой захвата квартиры тараканами. Сначала их не видно, дальше они заселяют самые грязные и темные углы, затем их становится много и с ними уже тяжело бороться, в конце концов, они приходят на ваш стол и едят вашу пищу. Да еще и недовольны: скатерть не того цвета и размера, тарелки не так стоят, ложки-вилки не той длины, и вообще я суп не ем, несите мне черную икру…
«А здесь-то им что понадобилось?» – Максим стремительно шел вперед, а те отступали – бормотали что-то себе под нос, матерились, но далеко не отходили. А за их спинами топтался кто-то на одном месте, вытягивал шею и плакал – тонко, еле слышно.
– Отвали, – приказал Максим стоявшему ближе всех южанину, и тот нехотя сделал шаг в сторону, полез себе в карман джинсов. И тут же оказался на снегу, мордой вниз с заломленными за спину руками. Максим очень не любил резких движений, особенно когда дело происходило вот так – в темноте, в большой незнакомой компании и без свидетелей. Поэтому и сыграл на опережение, не давая дискуссии перейти в неконструктивное русло. Но остальные расходиться не торопились, разбежались в стороны и шипели теперь, как потревоженные гадюки. Зато и на того, мелкого, внимания больше не обращали.
– Подойди ко мне, – Максим глянул мельком в ту сторону и снова осмотрел нападавших. Те переминались с ноги на ногу, но приблизиться не решались. Лежащий на снегу дернулся пару раз, тявкнул что-то неразборчиво и заглох, получив хороший пинок по ребрам. За спиной хрустнули стебли тростника, и Максим обернулся. Девчонка – лет десяти, не больше, в светлом пуховике до колен, розовой шапке с помпоном и розовых же сапожках смотрела на него снизу вверх мокрыми от слез глазами. Розовый с белым шарф у нее на шее сбился, узел уехал в сторону плеча, ранец того и гляди свалится на снег.
– Пошли, – Максим поднялся на ноги, подтолкнул девчонку в спину, заставил идти перед собой. Та послушно затопала мимо затихших «гастров» и почти выбежала на тропинку. Максим шел следом, не оглядываясь, прислушивался только к доносившимся из-за спины звукам. Нет, эти стрелять не будут, не та порода. Да и с ножом вряд ли бросятся. Эта нация чужую силу на прочность проверять не будет, поостережется. То ли инстинкт самосохранения у них более развит, то ли генетической дури меньше. Так что можно идти спокойно. Но быстро.
– Рассказывай, – потребовал Максим, когда они поднялись вверх от моста и двинулись по хорошо освещенной улице. Девчонка – ее звали Маша – принялась рассказывать. Она живет с бабушкой и мамой вон там, в том доме – рука в розовой варежке указала на двенадцатиэтажную башню. Но к школе там идти неудобно – надо выходить на дорогу, а потом идти мимо стройки. Здесь, по мосту, ближе, хоть и страшно. В школу и обратно Маша всегда ходила здесь – утром и вечером. И людей этих видела, но те никогда близко не подходили. До сегодняшнего дня, вернее, утра.
– Понятно. А взрослые почему тебя не провожают? – не глядя на девчонку, спросил Максим. И заранее знал, что услышит в ответ. Так и есть – бабушка болеет, а мама работает в Москве, уезжает рано, приезжает поздно. О папе история умалчивала.
Дальнейший разговор не клеился, и по умолчанию решили, что в школу Маша сегодня не пойдет. Поэтому не торопились.
– Только бабушке ничего не говори. И маме тоже, – сказал ей на прощание Максим у подъезда, – больше там не ходи одна. Лучше по дороге.
Глупость, конечно, несусветная, ляпнул первое, что пришло в голову. Пойдет, и еще не раз пойдет, и не она одна. Гастарбайтеры живут где-то поблизости. Вряд ли бы они потащились на промысел в другой, дальний район города. И всем наплевать, что стаи полулюдей свободно бродят по городу и уже кидаются на детей. Этих – дворников, грузчиков и прочих – тут официально нет. В платежных ведомостях Ивановы да Петровы числятся, две трети зарплаты в карман начальству идет, остальное – «гастру», чтобы с голоду не подох. А то, что те поохотиться уже не только по ночам выходят, – так проблемы индейцев, то есть местных жителей, по традиции, шерифа не волнуют. Ну, индеец индейцу рознь.
Максим вернулся к мосту, постоял немного на тропе возле моста, осмотрелся. Уже рассвело, и весь пейзаж отлично просматривался. Вдоль реки у краев оврага лепилось множество домов – и частного сектора, и пятиэтажек, и старых длинных бараков. Жителей из них давно расселили, а строения не тронули, заколотили только окна и двери. И стояли те позабыты-позаброшены до того времени, пока не появились в них новые квартиранты. В двухэтажном, выкрашенном синей краской бараке их обитало человек двести, не меньше. Они выходили из обоих подъездов толпами, вернее, стаями – как тараканы или крысы. И разбегались так же быстро в разные стороны – на работу, на рынки, на промысел. Максим подошел к дому поближе, остановился поодаль, привалился к рассохшимся доскам стены сарая. Все окна в доме закрыты изнутри плотной тканью, листами картона и фанеры, некоторые даже заложены кирпичом. Забор рядом увешан тряпками, перед первым подъездом стоит без окон без дверей скелет «Запорожца» с осыпавшейся краской на кузове. На крыше барака – самодельные антенны, у подъездов – смердящие груды мусора. И запах соответствующий. «Что за город – куда ни глянь, везде помойки». – Максим прошел мимо барака, демонстративно отвернувшись. Все, что нужно, он уже увидел, рассмотрел и запомнил. Слишком много тут нечисти развелось, никакого дихлофоса не хватит. Нужно средство помощнее, что-то вроде ОМП, чтобы так же кучно разило и в штабеля дохлятину укладывало. Максим отошел уже довольно далеко от гадюшника с гастарбайтерами, двигался неторопливо мимо обычных домов с обычными жителями. Вот ведь соседей бог им дал, не позавидуешь. Наверняка тут что ни день – то нападение или ограбление. Или еще чего похуже. И традиционное наплевательство властей. О, а это, похоже, то, что надо. Максим остановился, разглядывая стоящее у одного из домов транспортное средство. Из подъезда резво выбежал водитель, открыл дверцу кабины, но забраться внутрь не успел.
– Здорóво, дядя, – приветствовал его Максим, – не торопись. Деньги нужны?
– Нужны, – водила проявил редкую для людей его возраста и образа жизни сообразительность и сговорчивость.
– У тебя бак полный? – спросил Максим, и краснолицый сначала закивал радостно, потом сообразил, зашепелявил в ответ:
– Нет пока, только выехал, да пропуск дома забыл, возвращаться пришлось. Часа через полтора, не раньше. Пока туда, пока пробки, пока залью… Нет, раньше не получится. Куда подъехать-то?
– А сюда и подъезжай, я подойду, – распорядился Максим и отошел от машины. Она завелась со второй попытки, осадила назад и покатила по раздолбанной колее между домов. И вернулась, но ждать пришлось дольше, чем предполагал водитель, и Максим успел основательно замерзнуть. Он уже решил, что водила передумал, и прокручивал в голове другие способы дезинсекции, когда рычащее двигателем корыто показалось из-за угла дома.
– Ну, куда? – проорал через опущенное стекло водитель.
– За мной давай, – и Максим зашагал вперед. И думал на ходу, не придется ли все делать самому – уж больно ненадежным на первый взгляд показался ему алчный красномордый водитель. К бараку подобрались с торцевой, «слепой» стены. У дверей подъездов и рядом – никого, но доносятся отзвуки дерганой лязгающей музыки, и чьи-то голоса подпевают в такт.
– Поют, сволочи, сейчас допоетесь, – проворчал водила. Максим опасался зря – мужик сразу догадался что к чему и инициативу нанимателя одобрял и поддерживал. Закрывавший окно подвала металлический лист оторвали быстро. Но мужик улегся на живот, вполз до половины в отверстие и сразу вывинтился наружу.
– Не, не пойдет. У меня тут всего пять кубов, не хватит, – забраковал он первоначальную идею Максима. И завертел головой, подыскивая новую цель.
Время уходило стремительно, ждать дольше нельзя, скоро крысы потянутся обратно в нору. И так уже две или три из них побежали мимо, но пока ничего не заподозрили. Максим рванул к подъездам, остановился перед первым и проорал водиле:
– Сюда давай, быстро! – а сам позаимствованной из кабины машины монтировкой расколотил чудом уцелевшее с незапамятных времен стекло в окне первого этажа. Осколки рухнули вниз по стене, закрывавший изнутри окно лист фанеры упал куда-то внутрь. За спиной рыкнул двигатель, и Максим успел убраться в сторону – синяя ассенизаторская бочка подъехала к бараку почти вплотную. Водитель выскочил из машины, отцепил закрепленный на боку шланг, перекинул его в окно. И повернул вентиль. Потоки нечистот полились из бочки в комнату, хлюпая и чавкая, дерьмо растекалось по дому. Первые тридцать или сорок секунд не происходило ничего – только гудел насос, откачивая содержимое синей емкости, и стучал двигатель. Потом пополз запах – густой, плотный и основательный. Он быстро перебил вонь от окружавшей дом помойки, утвердился здесь всерьез и надолго. А потом началось бегство постояльцев – они, в чем придется, выскакивали из подъездов, толкались в дверях, лезли через окна, орали, визжали. В руках они волокли узлы, коробки, ящики, чье-то вонючее барахло летело из окон на снег. Кто-то выпрыгнул со второго этажа, вскочил на ноги и рванул прочь, кто-то, наоборот, кинулся к машине. Но быстро передумал вступать в прения – монтировка в руках водилы и полученный хороший удар в грудь от Максима остудили пыл переговорщика. Музыка давно оборвалась или ее заглушили крики, вой и ругань – Максиму было все равно. Он наблюдал отстраненно за покидающими дом гастарбайтерами и слушал вполуха речь водителя «бочки»: