Владыка Ледяного Сада. Конец пути - Гжендович Ярослав 5 стр.
Вуко развел руки в стороны и толкнул коня коленями. Ядран двинулся вперед, ломая копытами ограду цветных перьев и стуча холодными подковами о лед дороги.
Перед мостом Драккайнена уже ждало трое всадников в черной наборной броне, украшенной сложными узорами из меди, в глубоких шлемах с широкими наносниками. Тот, что был впереди, медленно снял шлем, отдал его сидящему справа, а потом соскочил в снег и медленно пошел по мосту.
У него были старательно расчесанные волосы и светлая борода, заплетенная в две косички, продернутые в серебряные кольца, а на спине был синий плащ, подбитый белым мехом. Выглядел он достойно и официально, даже сапоги с меховыми отворотами казались дорогими и элегантными. Драккайнен в своем маскирующем анораке и закопченном полупанцире чувствовал себя вымотанным и похожим на грязную зебру.
– Не нужно было выбрасывать те блестяшки, – проворчал Вуко, сходя с коня. – По крайней мере, нужно было оставить корону.
Встретились на середине моста. Представительный мужик сплел руки на груди, но предусмотрительно: правая рука на левом предплечье, в результате его ладонь оказалась над рукоятью меча в ножнах. Стоял так, будто бы спокойно и равнодушно, но в случае чего легко мог перейти к атаке.
Драккайнен отбросил капюшон и слегка поклонился, одним движением головы, полагая, что не стоит перегибать с вежливостью.
– Те три стрелы ударили в мой щит, – сказал он тоном приятельской беседы. – Будь у меня реакция похуже, я бы сейчас лежал здесь.
– Я потерял немало людей, – напряженно ответил элегантный. – А вы чужаки. Те носят черное, вы – белое, и то, и другое странно. У вас даже щиты белые, без гербов. Откуда бы нам знать? Хотя у тебя что-то просвечивает… Суслик?
– Должен был быть волк, – пояснил Вуко с легким раздражением. – Но не получился, и я его закрасил. Я – Ульф Ночной Странник. Чужеземец, но живу среди Людей Огня, вверх по Драгорине. Позвольте нам пройти. Те Змеи недалеко, и мы очень спешим. У них наши люди и кое-что, что нам принадлежит. Они довольно опасны, с ними Деющий.
– Ты разговариваешь с Кунгсбьярном Плачущим Льдом, стирсманом Людей Воронов. Это моя земля и мои люди, – обронил тот высокомерно. – Змеи, прошедшие этим путем, – мое дело. Они мои, как олени в лесах и рыбы в ручьях, и золото у корней гор. Ты говорил, что у них кое-что твое. Что именно?
– Тебе оно не слишком пригодится, – заметил Драккайнен. – Ценность его скорее сентиментальна. Это гроб.
Кунгсбьярн Плачущий Льдом, стирсман Людей Воронов, на миг растерялся.
– Что?
– Гроб, – повторил Драккайнен терпеливо. – Полный. То есть с содержимым. Это… того… моя тетушка. Любимая тетушка.
Элегантный оглянулся немного растерянно, когда Вуко вспомнил, что на Побережье Парусов принято трупосожжение. Решил не погружаться глубже.
– У Змеев нет ничего, что могло бы тебя обогатить. Если же ты решишь нас перестрелять, мы станем пробиваться. В конце концов погибнем, но мы – умелые люди. Подставишь своих совершенно зря, а Змеи продолжат странствовать твоими землями.
– Они украли у тебя гроб? – осторожно спросил Кунгсбьярн.
Драккайнен вздохнул, мысленно ругая себя за тот «гроб».
– Не мой, теткин. То есть получается, что и тетку украли. Отпусти нас, человече! Что тебе за дело? Хочешь плату за проезд? Мы заплатим. Пройдем туда и назад и исчезнем, словно нас и не было. Заплатим тебе даже за то, что поохотимся на кроликов, только дай мне добраться до тех Змеев. Вверх по дороге, к западу отсюда, они напали на смолокуров и перебили их, а часть прихватили с собой. Скольких ты еще хочешь потерять? В худшем случае мы со Змеями поубиваем друг друга.
– Вас шестеро, – заметил Плачущий Льдом. – И вы хотите встать против Змеев, которых ведет Деющий?
– Когда они шли в ту сторону, было их куда больше, – скромно заметил Драккайнен. – Это – недобитки. Вот только они каждую минуту от нас уходят. И во всякую минуту могут перебить твоих смолокуров. Там женщины и дети!
– Они уже мертвы, – сказал Кунгсбьярн загадочно. – Даже я не сумею вырвать жертв Шепчущим-к-Тени.
– Это всего лишь Змеи, – пожал плечами Драккайнен. – Проткни их мечом – умрут точно так же, как и другие люди. Даже Деющие. Мы уже вырвали у них не одну жертву. Вот только пока мы болтаем, они уходят все дальше.
– Я говорил не о Змеях. Слушай, Странствующий Ночью. Мы – Люди Вороны. Другие обычно хвастаются, что не ведают тревог. Но они – глупцы, которые быстро узнают, как сильно ошибаются. Мы не боимся никого из людей и никого из чужеземцев. Ни амистрандингов, ни меднокожих из Кебирстранда, ни Людей Огня, ни Змеев. Мы не боимся штормов и морских чудовищ. Не боимся горных нифлингов, призраков холодного тумана и даже богов. Но мы боимся Прожорливой Горы, ее урочища и безумных монахов, Шепчущих-к-Тени, которые там обитают. Я знаю, куда отправились твои Змеи, и могу показать короткий путь. Но даже если не задержи я тебя, ты не успел бы перехватить их до Каменных Клыков. А дальше – урочище. Там начинается сила Шепчущих-к-Тени. Никто из ушедших на перевал не выживет. Прожорливая Гора не выпускает никого.
– Покажешь нам короткий путь? – спросил Драккайнен. – И расскажи мне больше о тех монахах. Что именно хотят от них Змеи? И отчего Шепчущие их не поубивают?
– Этого я не ведаю. Но если Змеи снова похитили людей, это значит, что они ведут с собой жертву для Прожорливой Горы.
– Эти монахи похищают людей? И ты это позволяешь?
– Монахи не могут покидать Прожорливую Гору. Вне ее они теряют силу. Если бы они вышли, мы бы наверняка их перебили. Но там, в своей долине, которая выбита в скале, они неуязвимы. Сама Гора их охраняет. Однако они умеют сбивать людей с толку так, чтобы те сами пришли на перевал Каменных Клыков и накормили собой Гору. Охотников, странников, сбившихся с пути. Но сами они никогда из долины не выходят. Не скажу, что ты отважен, Ночной Странник, потому что тот, кто не знает, против чего встает, не обладает мужеством – он просто глуп. Я говорю тебе: возвращайся на свое Побережье и забудь о тех, кого у вас похитили. Или идите в Землю Змеев и там отмерьте месть. Но не идите за Каменные Клыки, поскольку с тем же успехом можете броситься на мечи.
– Спасибо за совет, – ответил Драккайнен. – А я тебе говорю: нам придется идти. Эти Змеи не имеют права вернуться домой. Если они вернутся, весной они займут все Побережье Парусов, и не останется никого, кто бы их остановил. Просто покажи нам, прошу тебя, короткую дорогу – и дело с концом.
«Слово о мире», Ледяной Сад
Возвращение к свету означает боль.
Когда я выполз из пещеры, успел увидеть всадников на высоких лошадях, в странно кованных доспехах, с забралами на шлемах, будто морды ящериц, в черненом железе и с древками флажков за спинами; те трепетали, как пламя. Увидел мигом.
Были они как из моего сна в Долине Скорбной Госпожи.
А потом я развернулся к дыре между скал, зиявшей, словно разверстая в снегу пасть, та, что летом позволила мне выйти на свободу прямо к большому чужеземцу со странным лицом, который должен был стать частью моего предназначения, к тому, кто звался Ночным Странником. Развернулся, чтобы выкрикнуть предупреждение.
А потом свет померк.
Я чувствовал, как это приближается, слышал, как вращается железо, как режет со свистом воздух, а потом на меня пал удар – и все исчезло.
Но память вернулась позже. А когда я очнулся, перевешенный, будто подстреленный олень, через спину идущего легким галопом коня, в тот миг я знал и помнил только боль. Понятия не имел, где нахожусь и даже кто я такой. Был лишь болью. Начиналась та от моего опухшего на виске черепа, стекала густыми, словно воск от горящей свечи, каплями из раны над бровью, гнездилась в животе, в груди, в точке, где каждый шаг коня отдавался мощными толчками хребта животного.
Удары копыт о землю я ощущал точно пинки, конь словно несся по мне галопом. Давила мне лука седла, голова распадалась на куски, и мало до чего было мне дело, без разницы было, что со мной произошло и куда меня везут.
Я даже не знаю, как долго это продолжалось. Видел лишь мелькающую перед глазами заснеженную землю и конские копыта.
В какой-то миг я сумел чуть передвинуться и добился, что живот мой теперь болел чуть в другом месте, чем раньше, но эта боль несла и облегчение.
Через какое-то время мы въехали в лес и замедлились. Я заметил также, что между нами все еще бегут несколько пеших, пыша паром и звякая плитами нагрудной брони, а это означало, что езда наша вовсе не была столь уж безумной, как мне казалось.
А потом тот, кто вез меня, остановился и рывком за шиворот послал меня на землю.
Я свалился как мешок. Я просто лежал в снегу, окруженный болью и ничем больше. Не было сил даже перевернуться на бок, я просто лежал, как упал, как брошенный мусор.
Но тогда-то, после долгого перерыва, я начал размышлять. Немного. Лицо мое было в снегу, и я начал есть этот снег, но потом вспомнил, что говорил Ульф: не делать такого ни при каких обстоятельствах, потому что он слишком холоден и свернет мне кишки. Потому я лишь набрал его в рот, терпеливо подождал, пока растает, – и только после этого проглотил. Сделал так несколько раз, а потом меня стошнило.
Голова и ребра продолжали болеть, но я уже мог двигаться. Сунул больную голову в ледяной пух и ждал, пока пульсирующая боль, вспыхивающая под черепом при каждом движении, сделается чуть тише. Руки у меня были связаны сзади, но ноги – свободны. Странствующий Ночью учил нас биться со связанными руками и даже показывал, как плавать – в бассейнах в бане Ледяного Сада.
Знание и память об этом возвращались ко мне – медленно, как вода, наполняющая пустой сосуд. Я еще лежал лицом в снегу, но уже перестал быть брошенной тряпкой. Добычей. Тем, что нужно просто перевозить, как подстреленного козла. Я был членом дружины Странствующего Ночью. Где-то там, позади, остались мои люди. Змеи убегали, спешили, а следовательно, Люди Огня и Братья Древа все еще живы. По крайней мере, часть из них.
«Все уходят и все возвращаются, – сказал Ульф. – Мертвые тоже. Никто не будет брошен. Никто не останется позади».
Они были там, позади, и шли за мной. Наверное.
Пока же я лежал, страдая от боли, – только это мне и оставалось. Пересчитал зубы. Губы и щеки кровоточили, но зубы остались целы. Мой пояс с мечом и ножом забрали, нашли и плоскую перевязь с метательными «звездочками», что шла через грудь. Содрали с головы шлем, который наверняка спас мне жизнь. Но на мне осталась меховая одежда и обувь. Белая куртка и штаны делали нас невидимыми в снегу, но с испода были черными, чтобы мы могли прятаться в сумерках. Под курткой на мне все еще была кольчуга мелкого плетения.
«Мы никогда не отступаем, – говорил Ночной Странник. – До конца. Пока ты жив – ты сражаешься. Пока можешь думать – сражаешься. Сознание – это оружие. Остальное лишь инструмент. Не имеет значения. Его можно раздобыть, сделать или заменить».
На шее я все еще чувствовал цепочку с маленьким кастетным ножом, что остался у меня от Бруса. Они не слишком тщательно меня обыскали. Я был без сознания, а у них не было времени. Когда речь о таких, как мы, можешь быть уверен, что у нас не осталось оружия, только если мы голые, и то не всегда. С внутренней стороны пояса штанов, как у каждого в дружине, были вшиты ножны, а там – крохотный нож, выкованный из кусочка стали. Длиной с большой палец руки, острый, как бритва, с кольцом у торца рукояти, куда можно всунуть палец. Нож висит там, куда связанный человек может дотянуться. Вдоль нижнего края куртки была спрятана цепь в три локтя, с мелкими звеньями, с грузами на обеих концах. Еще один клинок, размером с лист дерева, был укрыт под каблуком правого сапога.
Оружия у меня было достаточно. Нужны лишь сила и воля, чтобы его использовать.
А еще удобный случай, чтобы сунуть руку под куртку, нащупать пояс на штанах, а потом осторожно найти кольцо на рукояти и зацепиться за него пальцем.
А потом еще минута, чтобы разрезать ремни на моем запястье.
Пока же я лежал лицом в снегу, слушал хруст шагов Змеев, хриплый шепот, лязг железа и звон упряжи. Боль в голове стала потише. Мне все еще казалось, что череп – расколотый на куски кувшин, но боль уже не ослепляла и не убивала всякую мысль.
Я осторожно перевалился набок и медленно приподнял облепленное снежными комками лицо.
Они были высокими, как и все люди в Смарсельстранде, как они называли свою страну, но Змеи отличались от остальных. Казались худощавее и смуглее, а каждую открытую часть их тел покрывали зигзагообразные татуировки, подобные полосам на спинах здешних ядовитых змей. Носили они длинные волосы, сплетенные в тонкие косички, зачесанные назад, намазанные чем-то черным и лоснящимся. Говорили на том же языке, что и остальные обитатели Побережья Парусов, но слова выговаривали чуть по-другому, а потому в первые минуты я их не понимал.
Я быстро осмотрелся, пытаясь увидеть и запомнить как можно больше, а потом снова положил голову на снег, чтобы не обращать на себя внимания, но так, чтобы наблюдать из-под сомкнутых век.
У них осталось трое тяжеловооруженных всадников в доспехах и шестеро или семеро пеших. Тот, который вез меня, вел себя как предводитель – и был это тот самый, который метнул в меня топорик. Когда он снял шлем с забралом в виде морды ящерицы, я заметил, что движения у него странно-сонные, выражение лица – отсутствующее, словно он надышался дымом хархаша. Казалось, будто он движется под музыку, которую никто, кроме него самого, не слышит, а еще казалось, что он не чувствует мороза. В тот день, может, было не так холодно, как обыкновенно в эту пору года на побережье, но этот Змей ходил в куртке нараспашку, светил голой грудью, покрытой татуировками. Не носил прикрепленных за спиной крыльев из флажков, как остальные, вместо этого была на нем странная пелерина из тонкой материи, прикрепленная на плечах и бедрах; она раздувалась, будто парус, при каждом движении и порыве ветра, открывая узор из сплетенных змей. Что странно, в ней торчало несколько стрел, словно они так и не смогли пробить материю – тонкую, точно ярмакандский морской муслин.
Постой сделали на краю леса. Между стволами деревьев и заснеженными кустами виднелась поляна, на которой стояли палатки, горели костры и крутились люди. Двое пеших Змеев опустились на колени, а потом поползли по снегу к краю леса, следя за поселением. Остальные присели и застыли так, опершись спинами о деревья, попивая из баклаги, которую пустили по кругу.
Я думал, что это короткий постой и что сейчас они отправятся дальше, обойдя поляну, но скоро понял, что Змеи готовятся к нападению. Видел, как после хриплого, оброненного полушепотом приказа пешие неохотно встают со снега, затягивают ремни доспехов и надевают шлемы, а потом берут в руки странные копья с длинными, широкими наконечниками, щетинящимися серповидными выступами – удобными для того, чтобы стягивать всадников с лошадей. Два всадника снова сели верхом, один приготовил якорек на веревке, второй раздал пешим несколько глиняных шаров на коротких цепях.
Я смотрел на все это и чувствовал, как колотится сердце. Все еще лежал в снегу, словно мертвый, и любой ценой старался быть незаметным, но понял, что это – мой шанс. Не слишком ясно было, зачем они хотят напасть на людей на поляне, но, что бы ни произошло, я должен это использовать. Пока же я ждал.