Побывав однажды в чекистских подвалах, он испытывал муторное чувство, приближаясь к громадному кубу — бывшей конторе страхового общества «Россия», нынче занятой под нужды Дзержинского.
Кирилл поморщился — он не испытывал страха перед «Железным Феликсом», просто ему был неприятен этот поляк.
Нечистоплотность всегда вызывала у него брезгливость.
За входом в святая святых ВЧК обнаружилась широкая лестница в несколько ступеней, поднимавшаяся к деревянному барьеру.
Там дежурили двое чекистов с «чистыми руками, горячими сердцами и холодными головами».
— Вам что нужно? — лениво спросил один из них.
— Мне нужен пропуск для проезда в прифронтовую полосу, — ответил Авинов.
— Предъявите документы.
Внимательно изучив протянутые бумаги, чекист сказал:
— Это не здесь, а в отделе выдачи пропусков. В другом здании, гражданин, отдельно стоящем, типа особняка, здесь поблизости.
Кирилл прошёл в отдельно стоящее здание, типа особняка, у входа в которое стоял часовой с винтовкой.
Внутри тоже имелся барьер, а за ним топтались дежурные, опять-таки парочка — лысый латыш лет под пятьдесят и молодой еврей.
Авинов молча протянул документы латышу. Тот, с постным лицом, вытянув губы трубочкой, просмотрел их и сказал, растягивая слова:
— Вы отправляетесь один?
— Нет, вдвоём с помощником.
— Кто он?
— Старый рабочий.
— Заполните анкету. На обоих.
Кирилл, чертыхаясь в душе, трудолюбиво заполнил графы, описывая, чем он был занят до революции, что за профессия у него нынче, какое образование…
Матёрому шпиону этот дурацкий вопросник заполнить, что семки пощёлкать. Ну да костоломам Дзержинского и не словить такого — ума не хватит.
— Приходите завтра днём, — сказал еврей, забирая анкеты.
— Будет готово?
— Да, наверное. Только смотрите — отдел переехал в Чернышевский переулок. Это рядом с Тверской. Там и получите.
— Спасибо.
Авинов вышел на улицу, чувствуя невольное облегчение, и пошагал к Охотному Ряду.
Там находилось полулегальное кабаре «Подполье», этакая обжорка в полуголодной Москве — в данном заведении можно было найти всё, от паюсной икры до французского шампанского.
За деньги, разумеется, и немалые.
Большевики наивно полагали, что «контра» не посмеет являться в сей «шалман», боясь близости к Кремлю.
Этим «враги трудящихся» и пользовались, устроив в «Подполье» настоящее подполье. Пардон за каламбур.
В обширном зале кабаре, чей потолок подпирала масса тонких колонн, было на редкость тихо.
Только подвыпивший пианист наяривал на стареньком «Стейнвее» джазовый мотивчик да перезрелая дива тянула соло.
Алексей фон Лампе, проверенный курьер агента «Веди 05», служивший половым, тут же подлетел к Авинову, одетому по погоде — в полушубок и кубанку.
— Чего изволите? — просиял он, и впрямь походя на «Лампочку», как прозывали Алексея близкие друзья.
— Мясного чего-нибудь, — улыбнулся Кирилл, — и стопочку коньяку.
— Сей момент!
Быстренько обслужив гостя, Алексей поклонился и шепнул негромко:
— «Буки 02» на месте. Пригласить?
— Зови.
Агент, носивший оперативный псевдоним «Буки 02», возглавлял осведомительный пункт 1-го разряда в Москве и по званию значительно превосходил Кирилла — то был генерал-лейтенант Стогов, руководитель подпольного Национального центра и командующий «Добрармией Московского района».
Бородатый, с круглой, наголо обритой головой, «Буки» внушал почтение своей выправкой и вечной подтянутостью.
— Могу?.. — пробасил он, подойдя к авиновскому столику.
— Прошу-с, — сказал Кирилл. Подождав, пока его визави усядется, он продолжил с лёгкой улыбкой: — Вижу, вы здорово взбодрились.
— Есть от чего! — ухмыльнулся Стогов, приглушая голос. — Гражданская бойня идёт к концу.
Авинов кивнул.
— Хочется с вами согласиться, хотя… Сами понимаете, за красными великая сила — Троцкий согнал «в ряды» почти два миллиона красноармейцев.
— Всё равно, — упрямо мотнул головою генлейт.
Кирилл снова кивнул.
— Как там мой Исаев? — поинтересовался он.
— Гоняет молодь! Недавно целую телегу с патронами подогнал к нашему складу, тому, что в Замоскворечье. Крепкий старикан.
— Передайте ему, что надо уходить на этой неделе.
— Куда? — насторожился «Буки 02».
— На Дон. В Ростов.
Кирилл сжато передал задание Ленина и подвёл черту:
— Я бы и один ушёл, да ведь обидится старый. Всё ж таки ординарец мой!
— Это верно… — медленно проговорил Стогов, рассеянно поглаживая бороду. — Дать кого в помощь?
— Не стоит, — мотнул головой Авинов. — Главное, предупредите наших, чтобы встретили. И обязательно поставьте в известность «Фиту».
— Всенепременно, — построжел «Буки».
Полковник Ряснянский, начальник белогвардейского РОГШ — Разведочного отделения Главного штаба, — подписывался «Фитой», и только это кодовое имя не имело номера. «Фита» был в единственном числе.
К концу мерзопакостного восемнадцатого года РОГШ объединило все белогвардейские контрразведки, отобрав даже КРЧ у Особого совещания.
Сосредоточив в одних руках противодействие красным шпионам, «красно-зелёным» партизанам и прочим «революционным» элементам, Ряснянский мигом навёл порядок и добился весомых результатов — ныне в большевистском подполье зияли изрядные бреши.
— Передадите Елизару Кузьмичу, — сказал Кирилл напоследок, — что я буду ждать его завтра, ближе к трём, во 2-м Мариинском переулке.
— Так точно, — непроизвольно вырвалось у Стогова.
Хмурое утро цедило в окна кремлёвского кабинета серый, холодный свет. Тучи нависали над озябшей Москвой, голые чёрные ветви деревьев тянулись к хмари, будто в немой мольбе о свете и тепле, но небеса дышали холодом.
Авинов стоял у самого окна, словно прощаясь с Кремлём, запоминая пустяки — запакощенные тропки между сугробов, мерзкие жёлтые пятна по краям протоптанных дорожек, красноармейцев, пиливших дрова.
Вернётся ли он сюда? Или ему не доведётся более увидеть Москву из окон Большого Кремлёвского дворца? Бог весть…
Иосиф Виссарионович Сталин неторопливо набил трубку табаком и раскурил её, медленно окутываясь ароматным дымом.
— Ви, товарищ Юрковский, — проговорил он неспешно, — нэ торопитесь виполнить приказ товарища Лэнина. Нэ торопитесь. Владимир Ильич мечется, он, как смертельно больной человек, хватается за жизнь. Такой больной готов повэрить любому шарлатану, готов мощи прикладывать, даже будучи атэистом, лишь бы выздороветь…
— Ленин создал первое в мире государство рабочих и крестьян, — осторожно сказал Авинов. — Вот он и мечется. Боится, что труд всей его жизни постигнет крах.
— Нэ так, товарищ Юрковский, совсэм нэ так… — покачал Сталин головой. — Лэнин только объявил о создании пэрвого пролетарского государства, а вот для того, чтобы создать его нэ на плакатах, а в жизни, потрэбуются годы. Но Владимиру Ильичу это не удастся.
— А почему-с?
(Склонность к «словоерсам», имевшаяся у настоящего Юрковского, не хотела прилипать к его «заместителю», но Авинов старался хотя бы изредка вставлять эти идиотские «да-с» и «нет-с». Нельзя было выходить из образа.)
Наркомнац ответил с силою:
— А потому, что ему это нэ нужно! Лэнин, как и Троцкий, нэ любит Россию, не ценит её народ. Им нужна мировая революция, а РСФСР для них всэго лишь плацдарм для установлэния социализма во всём мире.
— Товарищ Сталин… — решился Кирилл. — А что нужно вам? Вам лично? Чти бы вы сами хотели создать?
Иосиф Виссарионович не удивился вопросу. Он не нахмурился, не покосился подозрительно — с некоторых пор комиссар Юрковский был у наркома на доверии. Сталин затянулся и выпустил струю дыма.
— Мнэ нужен Союз Советских Социалистических Республик! — медленно, глуховатым голосом проговорил он. — Великая, могучая страна! Страна, где мы возведём гигантские заводы, засеем тучные поля, где всэ будут работать, дети будут ходить в школу, молодёжь — овладевать знаниями в университетах, а старики — пользоваться почётом. Страна, которую друзья будут уважать, а враги — бояться. Вот что я хочу создать, товарищ Юрковский!
— Я тоже этого хочу, товарищ Сталин, — честно признался Авинов.
Где-то в полтретьего Кирилл вышел ко 2-му Мариинскому, занесённому снегом, — одна набитая тропочка вилась посередине. Кузьмич уже дожидался его.
— Здравия желаю, ваш-сок-родь, — осклабился ординарец.
— Тише ты!
— Дык нету ж никого.
— Мало ли…
— Стало быть, назад возвертаемся? Кхым-кхум…
— Выходит, что так. Рад?
— Дык ещё бы! Ядрёна-зелёна! Сколь можно-то?
— Твоя правда, Кузьмич… Пошли.
В отделе по выдаче пропусков засели десять тёток с жестоким выражением лица.
Одна из них, с неудовольствием оглядев посетителей, пробурчала:
— Подождите, вас вызовут.
В кармане у Кирилла лежал мандат за подписью Ленина, но он решил приберечь грозный документ для случая чрезвычайного.
А советскую бюрократию и потерпеть можно. Если недолго.
— При царе-батюшке, — ворчал Елизар Кузьмич, — чиновной братии в десять раз меньше было, зато работа шла. А эти только и знают, что жопы ростить…
Заняв очередь за угрюмым толстяком с пузатым, потёртым портфелем на коленях, Авинов присел на лавочку, отполированную седалищами до блеска.
Ждать пришлось не слишком долго — вышел чекист в кожаной куртке и зачитал список.
Ещё полчаса — и Кирилл с Кузьмичом расписались где надо в получении пропусков на один месяц сроком.
— Послезавтра и отправимся, — решил «комиссар Юрковский». — Соберёмся потихоньку… Да, чуть не забыл! — Он сунул руку в нагрудный карман и достал оттуда разовый пропуск в Кремль. — Держи, может пригодиться.
— Дык едем же! — подивился Исаев. — Хотя ладно, пущай будет…
Расставшись с ординарцем, Кирилл неторопливо зашагал обратно, в обрыдлый Кремль, испоганенное «гнездо царизма».
Уже проходя мимо постов Кутафьей башни, он почувствовал вдруг недомогание — потянуло в сон, сильно заболела голова.
Он едва приплёлся к Большому Кремлёвскому дворцу, но до выделенной ему квартирки так и не дошёл, свалился в коридоре.
Очнулся Кирилл внезапно — вскинулся, сел, учащённо дыша и облизывая пересохшие губы, унимая колотившееся сердце.
Голова просто раскалывалась, и он машинально приложил ладонь ко лбу. Господи, да он взмок, как цуцик в дождь!
Стоп. Где это он?
Оглядевшись, Авинов узнал палату медсанчасти, маленькую, но с высоченными потолками — кремлёвская больница размещалась в Чудовом монастыре.
Он лежал на койке в одном исподнем, укрытый колючим солдатским одеялом.
Кирилл дотянулся до полотенца, сложенного рядом на тумбочке, и вытер лицо.
Это был не обморок. И не сон…
Нет-нет, сновидение давно бы развеялось, уходя из памяти, а это… сидит в нём прочно, как вбитый гвоздь.
В груди захолонуло: всё, та жизнь, которой он жил раньше, закончилась.
Его выделили, избрали, посвятили, хотя он ни о чём не просил!
Кирилл зажмурил глаза, и воспоминания сразу нахлынули на него, беспокоя и холодя.
Они были ярки и чётки, при чём уж тут дрёма…
«Второй смысловой слой…» — подумал он и усмехнулся, памятью возвращаясь в прошедшее, в ту тревожную сентябрьскую ночь, когда встретился с Фанасом.
С пришельцем из немыслимо далёкого 4030 года.
С «попаданцем», как себя смешно называл сам путешественник во времени.
Фанас, истерзанный совестью, жаждал «выправить» прошлое, совершить «макроскопическое воздействие».
«Попаданец» был смертельно облучён в своём невероятном пути хуже, чем радием, и уже не мог сам проделать все «минимально необходимые воздействия», дабы изменить существующую реальность. Вот он и доверился Авинову.
Кирилл успел запомнить всего пару МНВ, но и этого хватило, чтобы история сменила путь.
А Фанас умер. Очень добрый, измучивший себя переживаниями, отчаянный…
Но он успел-таки поведать Авинову о том, что произойдёт с Россией в будущем.
Показал тогдашнему поручику 1-го Ударного Корниловского полка цветную, объёмную фильму о грядущих событиях. О чудовищных потрясениях и великих переменах.
Октябрьский переворот… Гражданская война… «Красный террор»… Коллективизация… И снова война…
Иногда фильма странно ускорялась — плавный показ сливался в мутную полосу, частя и смазываясь, но Фанас успокаивающе ворковал: «Ничего, ничего… Наш мозг поразительно ёмок, вы обязательно запомните и второй смысловой слой…»
Кирилл поинтересовался, что это такое, а «попаданец» слабо махнул рукой: «Чертежи, карты, схемы… Вы смотрите, смотрите…»
Он и смотрел. А теперь — вспомнил.
Отдышавшись, Авинов перевернул подушку с влажной наволочкой на другую сторону и прилёг. Да-а…
Признаться, за минувший год он успел подзабыть ту давнюю встречу. Чем дальше отступал сентябрь, тем менее реальной она казалась.
Ему уже и не верилось, что подобное вообще с ним случилось. Сознание словно выталкивало прочь странные воспоминания, замещая явью, а с осени семнадцатого столько всякого произошло, что занимало все мысли наперечёт.
И вот — как прорвало.
Чертежи танков и самолётов, искровых станций и самоходных артустановок, схема производства дюралюминия и твёрдого сплава «победит», карты, фотографические снимки, списки, формулы… Знания из будущего!
Это пугало, как всё непривычное. Глупая натура, утробное начало, впадало в тоску, чуя, как рассудок полнится завязью будущего могущества. Могущества родной державы…
Но он-то, невольный носитель тайного знания, был обычным человеком и хотел им остаться — уцелеть на войне, вернуться к любимой женщине, может быть, даже завести детей, хотя о тихом семейном счастье не думал пока.
Не желал он отличаться от других! А тут…
Зато дух торжествовал, опьяняясь размахом уготованного ему.
Внутри у Кирилла что-то затрепетало, сжимаясь, тискаясь… Наверное, те самые фибры.
Будет Россия и единой, и великой, и неделимой!
Белая гвардия разобьёт и красных, и немцев, и англичан, если те полезут! Ибо тут, в этой вот голове, теснится столько знаний, что русским всё будет нипочём.
Внезапно Авинов вздрогнул, не ощутив в себе присутствия «второго смыслового слоя». А чего ж ты испугался?
Сам же только что ныл, что обилие сведений не даст жить спокойно, как все, будет постоянно сидеть в нём, застить глаза, мешать!
А теперь… Он что… Забыл?!
Постаравшись успокоиться, Кирилл закрыл глаза и попытался припомнить чертежи танка.
Танка… как назвать-то его… Ну пусть будет Т-2. Нет, пусть лучше будет Т-12. Так солидней как-то…
И вспомнил. Сразу. До мельчайших подробностей.
Тут скрипнула дверь, и в палату на цыпочках, прижимая к себе папку для бумаг, вошла Мария Володичева, стенографистка и дежурный секретарь Ленина.
Молодая женщина одевалась излишне строго, от чего её внешность проигрывала. Не сказать что Мария Акимовна, которую Ильич порою называл «антистарушенцией», была красавицей, однако миловидной — вполне. Приятная женщина.
Заметив, что пациент пришёл в чувство, она сразу оживилась и заулыбалась.
— Виктор Павлович, вы проснулись? Ой как хорошо! — обрадовалась Володичева. — Вы нас так напугали! Лежите и бормочете что-то!