— То что тогда? — упавшим голосом уточнил Чанёль. Потому что не блажь. Потому что… Чонин его любит, оказывается. Козёл. Хоть бы раз прямым текстом сказал, а не разворачивался с гордым видом и не сбегал, оставляя Чанёля в прострации с кучей намёков в стиле «догадайся сам». Ну, то есть, наверное, догадаться можно было, но Чанёль никогда не называл себя гением, чтобы с лёгкостью щёлкать такие шарады. И вообще, влюблённые люди всегда тормозят — это нормально.
— То… — мать опять вздохнула, — и такое бывает, что уж теперь.
— Что?! — опешил Чанёль от неожиданности ответа. — И ты не будешь против, если я… мы… ну то есть…
— Я не хочу видеть, как ты мучаешься. И не хочу видеть, как мучается он. Всё это время вы были безупречны, никому плохо из-за вас не было. Почему я должна быть против? Я хотела бы другого для тебя, но ты же моя кровиночка. Как я могу желать тебе несчастья? Неужели ты так плохо думаешь обо мне? Разве я хоть когда-нибудь оставляла тебя одного? Разве это не я всегда тебя поддерживала? И когда ты в полицию пошёл, скандал какой был, помнишь? Разве я тебя не поддержала? Ну что ж ты дурной такой? И врал мне ещё. Смотрел в глаза и врал…
Мать опять разрыдалась, и Чанёль снова успокаивал её, извинялся и уговаривал не плакать. Впрочем, худшее уже осталось позади — он знал, что мать против не будет. Это — самое важное.
Этот вечер был самым длинным в жизни Чанёля. По просьбе матери он рассказывал о Чонине. Она то улыбалась и гладила его по щеке, то снова начинала плакать и причитать, но не из-за Чонина, а из-за скрытности сына. Говорила, что они так много потеряли времени, и постоянно требовала объяснить причину такого недоверия со стороны Чанёля.
— Понимаешь… — Чанёль повертел в руках палочки и положил их на стол. — Ты знаешь, я так часто влюбляюсь. И это быстро проходит. Я всё время боюсь, что вдруг это… Вдруг я снова…
— Обычно как это бывает? Как долго?
Чанёль задумался, вспоминая.
— По-моему, дольше месяца ни разу не было.
— Сейчас дольше?
— Ну…
— И хоть раз ты таким убитым был?
— Нет, но…
— В любви, мальчик мой, правил не бывает. Уж не знаю, что там у вас такое, но тебе сейчас очень больно — это заметно. Поэтому мне всё равно, влюблён ты или любишь, просто тебе сейчас он нужен. Очень. Пусть так будет, как ты хочешь.
— Но… уже никак не будет. — Чанёль помрачнел и опустил голову. — Он же сказал тебе, что всё кончено.
— Господи! И что? Ну и что, что он так сказал? А ты что? Так просто вот смиришься и руки опустишь? И я ещё должна тобой гордиться? Ты в полиции работаешь, в конце-то концов. Узнай, где он, поговори с ним, дай в морду, если надо, чтобы мозги на место встали. Ну или дубинкой по голове, закинул на плечо — и вперёд.
— Мама… — Чанёль уставился на мать во все глаза. — Ты что такое говоришь?
— То, что положено говорить мужчине в таких случаях. Раскис мне тут. Завтра же поговори с ним. И я буду ждать вас обоих к ужину. Завтра, уж так и быть, тут покормлю вас, оболтусов. Бесстыжие! Глаза бы мои вас не видели! Старой женщине нервы мотаете!
— Какой старой женщине? Где ты старую женщи… Ой! — Чанёлю досталось сухоньким, но крепким материнским кулачком по плечу.
— Поговори мне тут! Чтоб притащил завтра свою птичку на верёвке, если потребуется.
Чанёль грустно подумал, что это, скорее, Чонин его на верёвке притащит. Мама тоже хороша — «дай в морду». Это инструктору по тэквондо в морду дать? Угу, как же…
Но поговорить с Чонином надо в самом деле.
Пусть скажет в лицо Чанёлю, что любит.
А то взял и ушёл молча.
Козёл.
Через полчаса пришёл вызов от капитана Бана: кто-то оставил мину в круглосуточном торговом центре.
========== 12. Последствия дебюта Пак Чанёля в роли парламентёра ==========
Вокруг торгового центра скопились патрульки, среди них красовались даже два фургона с характерными пометками — кинологи.
— Собак-то зачем? — удивился мимоходом Чанёль.
— А чтобы были, — огрызнулся обычно спокойный и сдержанный капитан Бан. Видимо, даже он разволновался. — Где тебя носило?
— Нигде. Я же сразу приехал. Что тут?
Они зашли в торговый центр и двинулись к лестнице.
— Этот придурок на третьем в кафе. Естественно там полно народа, и он никому не позволил уйти. На нём мина. Или это уже бомба? Короче, хрень с таймером. Пикает. Там по времени два часа. Взрывчатки на нём около пяти кило, если не больше. Требует пять миллионов в евро вот прямо сейчас, иначе взорвёт всё к чёртовой матери. Вроде бы. Такими были его требования полчаса назад. Теперь он требует…
— Человеческих жертвоприношений?
— Поязви мне тут. Человека для переговоров он требует. Хочет ещё что-то.
— Угу. И кто пойдёт?
— Ты.
— Чего? Меня в жертву? — Чанёль остановился на последней ступеньке у цифры «два», нарисованной на стене, и возмущённо уставился на капитана. — Почему я? Я же просто лейтенант. И меня не готовили к ведению переговоров. Чёрт, господин капитан, что я ему говорить-то буду? И вспомните историю — парламентёры всегда плохо кончали.
— Что-нибудь да скажешь — у тебя рот никогда не закрывается, балаболка. Тебя решили послать, потому что у тебя язык хорошо подвешен. Ты кого угодно заболтать можешь.
— Поэтому и решили. Послать. Ага.
— Не придирайся к словам. Отправить.
— Угу, а то в случае «послать» есть нюансы, — вошёл в роль парламентёра Чанёль.
— Так ты пойдёшь или нет?
— Прямо сейчас?
— А когда? Завтра после взрыва? Тик-так. Времени мало.
— Ладно, так что мне ему говорить-то?
— Куртку снимай. Смотри сам по ситуации. Дескать, деньги будут, надо подождать. И потяни время, пока ждём снайперов. Постарайся его подвести к окну, что ли. Ну и погляди, что с миной, можно ли вообще стрелять. Разберёшься, не первый же раз. Ты в полиции уже три года, не новичок. Всё снимай!
— Что значит «всё»?! — возмутился Чанёль и отдал куртку капитану.
— Свитер тоже. И пистолет отдай. Он должен видеть, что ты без оружия и не представляешь никакой угрозы. Рожу попроще и смотри ласково.
— Ласково?
— И не рычи. То должен быть обаятельным и симпатичным, расположи его к себе. Пусть вообще смотрит на тебя влюблёнными глазами. Задури ему голову, короче, и время потяни. И к окну гада, к окну. Пистолет!
Чанёль неохотно отдал оружие капитану, свитер и перчатки, поправил светлую рубашку и передёрнул плечами от озноба. В торговом центре было тепло, но поручение капитана Бана так освежало, что мороз по коже продирал.
— Готов?
— Конечно нет. Ну я пошёл?
— Надень это, — капитан вручил ему гарнитуру, которую он послушно нацепил на ухо. — Включено. Радиус — пятьсот метров.
Чанёль вздохнул, проверил телефон в кармане джинсов и стал медленно подниматься по лестнице на третий этаж, где засел террорист.
В кафе Чанёля ждала дивная картина: все посетители и персонал лежали на полу и таращились на него большими испуганными глазами, «виновник торжества» торчал в углу под прикрытием барной стойки.
Террористом оказался бодрый мужичок лет шестидесяти, коренастый и плотный, с цепкими руками и обритой, словно у буддистского монаха, головой. На нём был военный жилет, перехваченный ремнём на поясе. На ремне крепился таймер, который показывал один час и пятьдесят минут с секундами. А ещё террорист держал в руках тяжёлый пистолет с длинным стволом. Если из такого пальнуть в голову, от головы ничего не останется.
Чанёль на всякий случай поднял вверх руки, чтобы террорист убедился в его безвредности. Тот жестом велел ему приблизиться. Чанёль сделал несколько шагов по прямой, обогнул три столика и остановился в паре метров от террориста.
— Доброй ночи, — выдал он и широко улыбнулся, не придумав ничего другого. — Вы хорошо поели?
Террорист как-то странно на него уставился и моргнул.
— Я вообще не ел. Поешь тут… Ты кто такой? Тебя на улице подобрали, что ли?
— Э, нет. Лейтенант Пак, вообще-то. — Чанёль демонстративно оттянул карман на джинсах и двумя пальцами выудил корочки, протянул дедку. Тот взял, внимательно изучил документ вдоль и поперёк, нахмурился. Чанёль перестал улыбаться и попытался скопировать собственное выражение лица на фотографии в документах.
— Так лучше?
— Да, спасибо. — Террорист вернул ему корочки и напыжился. — Так, мне нужны пять миллионов евро и…
— Велосипед и фонарик? — предположил Чанёль, припомнив анекдот о террористах, захвативших винный погреб.
— Нет, вертолёт.
— Это вы зря. Велосипед не такой приметный, выследить сложнее.
— А ты юморист, как я погляжу…
— Цель не вижу. Лейтенант Пак, вы можете выманить цель из укрытия? — прозвучало в ухе у Чанёля, и он сохранил самообладание не без труда, потому что этот низкий голос принадлежал Чонину.
— Не думаю, — ответил сразу и Чонину, и террористу Чанёль.
— Не юморист? А так бодро начал, — проворчал террорист, разглядывая Чанёля ещё внимательнее.
— Мне нужно разобраться с бомбой. Она на террористе? Скорее всего, вмонтирована в жилет, так? — продолжил расспрашивать Чонин.
— Да, я тут пошутить пытался и разрядить обстановку. Вы бы поели, на полный желудок веселее дела делать. Так вы уверены, что хотите только денег и вертолёт? Велосипед точно не хотите? А фонарик?
— Таймер на час сорок шесть?
— Да, тут и вертолёт посадить проблематично. Чисто технически. А велосипед я лично могу припарковать там, где скажете…
— Посмотрите, у него есть в руках пульт или что-то похожее? Он в любой момент может взорвать бомбу сам или от него уже ничего не зависит?
— Кстати, эта штука, — Чанёль указал на жилет слегка сбитого с толка словесной атакой террориста, — вы, правда, можете взорвать её в любой момент? Или она…
— Она взорвётся либо по таймеру, либо в том случае, если со мной что-нибудь случится, — любезно ответил Чанёлю террорист.
— Чёрт, — прозвучало в ухе у Чанёля, затем Чонин кому-то приглушённо пояснил: — Трансмиттер, скорее всего. Лейтенант Пак, помимо таймера вы видите на жилете какие-нибудь мигающие детали?
— Паршиво, а что это у вас мигает на груди слева?
— Передатчик, отслеживающий мой пульс.
— Не стрелять, — резко скомандовал Чонин и вновь приглушённо велел кому-то отозвать группу захвата. Но поздно.
Чанёль затосковал, когда у лестницы замаячили тёмные силуэты, а террорист ухватил его за шкирку и упёр в подбородок холодное дуло пистолета.
— А ну стоять! Дёрнетесь — будете потом его голову по кусочкам в пакетик собирать! Ну-ка…
Террорист сдёрнул с уха Чанёля гарнитуру и рыкнул в микрофон:
— Пять миллионов и вертолёт. Через час! У меня заканчивается терпение!
Разбив гарнитуру, террорист вновь ухватил Чанёля за шиворот и потащил к другой лестнице, прикрываясь им как щитом. Положение стремительно ухудшалось, и Чанёль не знал, что делать в этой патовой ситуации. Хуже того, ему ещё никогда так сильно не хотелось опять услышать спокойный голос Чонина. Снайперы… Точно, капитан Бан говорил же, а до Чанёля не дошло. Он совсем забыл, что теперь Чонин…
— Эй! — Террорист резко дёрнул Чанёля, развернув к лестнице и больно ткнув дулом пистолета. — Брось оружие!
Они стояли на площадке малой лестницы у спуска, а на ступенях, ведущих на четвёртый этаж, стоял на одном колене Чонин и обеими руками держал лёгкую штурмовую винтовку без оптики. Простой чёрный комбинезон без нашивок, взъерошенные волосы — от ветра, наверное, спустился с крыши… Красивый… Чанёль невольно слабо улыбнулся ему.
Террорист тихо выругался и попятился, утягивая за собой Чанёля. Чонин поднялся на ноги и с той же скоростью двинулся следом. Молчание и спокойствие его заставляли террориста нервничать.
— Брось оружие, я сказал! Или пристрелю этого умника! — Чанёль поморщился, когда в него вновь ощутимо ткнули дулом пистолета. — Всё равно ты ничего мне не сделаешь. А если сделаешь, нас троих будут долго смывать с этих стен. Если стены вообще уцелеют, конечно.
Как об стенку горох. Чонин будто бы и вовсе не слушал дедка и не опускал винтовку. Спускался по лестнице с той же скоростью и ничего не говорил. Только пристально смотрел из-под тяжёлой длинной чёлки. На месте террориста Чанёль бы всё бросил и дал стрекоча, потому что под таким взглядом было жутко неуютно — до дрожи в коленях.
— Я с тобой разговариваю. Ты же не думаешь, что пока у меня бомба и заложник…
Чонин внезапно чуть опустил дуло винтовки и выстрелил.
— А-а-а, сволочь!.. — заорал от боли Чанёль и тяжело плюхнулся на пол, прижав ладонь к бедру. Пальцы и джинсы залило красным, и он застонал от боли.
— Придурок, ты не в того попал, — хмыкнул террорист и заткнулся после следующего выстрела, выбившего у него пистолет из рук и оторвавшего большой палец на правой руке. Мозгов, правда, он не растерял и кинулся вниз по лестнице. Чонин опустил винтовку и поправил слева наушник с микрофоном.
— Сядьте ему на хвост, пусть отъедет туда, где народа поменьше, тогда открывайте огонь. Заложника у него больше нет. И вызовите скорую. Ранен офицер, огнестрельное сквозное правого бедра, артерия не задета, кость тоже цела, кровотечение…
Чонин опустился на колено рядом с Чанёлем и отложил винтовку, отбросил в сторону ладонь Чанёля и осмотрел рану, потом расстегнул на Чанёле ремень и с его помощью перетянул ногу над раной, чтобы остановить кровотечение.
— Козёл. Ты меня подстрелил, — грустно пробормотал Чанёль, разглядывая Чонина. Смотрел на склонённую голову, на чёлку, завесившую глаза, твёрдо сжатые полные губы и подбородок с любимой ямочкой.
— Потому что таких идиотов, как ты, отстреливать надо. На кой чёрт ты в переговорщики полез?
— Эй! Ты. В меня. Стрелял! На минуточку, да? Всегда знал, что ты мечтаешь всадить мне пулю в задницу. Козёл ты…
— На минуточку, да? — передразнил его Чонин. — Я тебе пулю в ногу всадил вообще-то. Задница с другой стороны. Твои тылы надёжно прикрывал террорист собственной… гм… грудью. И не волнуйся, я знал, куда стреляю. Всё будет хорошо. Поваляешься немного на койке, отдохнёшь. Считай, что у тебя отпуск на две-три недельки.
— Иди ты в задницу! Ты в меня стрелял! Поверить не могу! В меня!
— Думаешь, надо было позволить ему утащить тебя с собой и потом грохнуть? И в задницу не получится, ты же меня бросил.
Чанёль понимал, что Чонин прав, и что террорист избавился бы от него в любом случае, но всё равно было жутко обидно, что его подстрелили, словно какого-то преступника.
Стоп!
— Я тебя бросил? Сдохнуть хочешь? Это ты трусливо удрал и даже не попрощался!
— Я письмо тебе написал, — возмутился Чонин.
— Исключительно для того, чтобы оставить за собой последнее слово!
— Что?!
— А то! Я, что, должен общаться с тобой посредством переписки? Ты в каком веке вообще живёшь, ископаемое? И ты даже не оставил адрес, куда слать свои возмущения и возражения! Как есть козёл! И вообще…
Чонин сжал пальцами волосы у него на затылке и прижался губами к его губам, мягко прикусил кончик языка, собственным после провёл по нижней губе, отстранился, чтобы через миг прислониться лбом ко лбу Чанёля.
— Прости… — Прикрыв глаза, едва слышно повторил: — Прости, Ёлли.
— И ещё камень погас, — с горечью в голосе пробормотал Чанёль, прижав к себе Чонина крепче, — тот, что ты подарил. И… всё плохо. Без тебя. И… ты вернёшься? Не будет больше лжи, обещаю. И я…
— Помолчи. А ещё лучше — потеряй сознание. Потом поговорим. Сейчас… не слишком удобно. — Чонин отодвинулся вовремя, чтобы набежавшие полицейские не застали любопытную картину. Следом набежали медики и всерьёз взялись за Чанёля. Он искал взглядом Чонина, но не находил, а после стало не до этого.
Чонина он увидел на третий день своего пребывания в больничной палате. Проснулся — и увидел. Чонин что-то заворачивал во влажную салфетку и пристраивал на подоконнике.
— Не прошло и года… — сонно проворчал Чанёль и зажмурился, потёр глаза пальцами и поморгал. Ну мало ли, вдруг галлюцинация.
«Галлюцинация» передвинула ширму так, чтобы перекрыть обзор всем вошедшим в палату, и присела на край койки. Горячая ладонь легла на лоб Чанёля.
— И как самочувствие?
— Так… как будто в меня стреляли и даже попали.