— Ты издеваешься? — спросил Чанёль слабым голосом — попытки отвести глаза от губ Чонина оказались тщетными.
— Нет. Всего лишь вывожу тебя на чистую воду вместе с твоими желаниями. Заставляю тебя терять голову. И как? Получается? — Ослепительная улыбка и горячие искорки в глубине тёмных глаз.
Чонин отступил от стола, крутанулся на пятке, проскочив между стулом и холодильником, и внезапно оказался прямо перед Чанёлем.
Шаг назад, спиной к стенке — и бежать Чанёлю уже некуда, только вперёд. А впереди — Чонин.
Их разделял всего один шаг. Пока Чонин не преодолел это расстояние и не прижал ладонь к груди Чанёля, надёжно зафиксировав его на месте и отрезав все возможные и невозможные пути отступления. Просто стоял и смотрел. А Чанёль смотрел на него и не представлял, что будет дальше и как. Догадывался, но не представлял. Воображение пасовало.
Ладонь Чонина издевательски медленно поползла вверх, легла на шею, потом — на затылок. Они соприкоснулись лбами и ощутили на губах тёплое дыхание друг друга. Чанёль сглотнул, потому что вдруг осознал, что прежде переоценивал разницу в их росте. Чонину не требовалось запрокидывать голову, чтобы смотреть ему в глаза.
— Помнишь, я сказал, что это глупо? — пробормотал Чонин, спрятав всё, что отражалось в его взоре, за полуопущенными веками и едва заметно подрагивающими полукружиями ресниц. — Я всё ещё так думаю. И по-прежнему разваливаюсь на части. Вряд ли я тяну на предел твоих мечтаний, но всё так же сильно…
— Что? — Чанёль не выдержал томительной паузы длиной в вечность, даже если она не затянулась дольше двух секунд.
— …хочу тебя, Ёлли, — договорил с непоколебимой уверенностью Чонин и снова прямо посмотрел на Чанёля.
— Но ты же говорил, что ты…
— Ты помнишь то, что я говорил? — Чонин тонко улыбнулся. — Мне это нравится. А ещё ты ревновал не так давно. И это мне понравилось ещё больше.
Он решительно надавил ладонью на затылок Чанёля.
— Я не…
— Ты думаешь о поцелуе. Прямо сейчас, — перебил его Чонин и облизнулся. Даже если Чанёль изо всех сил старался не думать ни о каких поцелуях, теперь это было невозможно. Хотя он пытался оклематься, но напрасно. Чонин просто не дал ему возможности ускользнуть и спастись. Сильная рука на затылке напомнила о себе, а потом Чанёль сам так же исступлённо ловил полные губы своими.
Чанёль не знал, что чувствовал Чонин, зато он сам стоял на непослушных ногах и паршиво ориентировался в пространстве. Ему всё время казалось, что он вот-вот потеряет равновесие и упадёт, поэтому он отчаянно хватался руками за Чонина. В ушах шумело и гулко стучало. Всё быстрее и быстрее. И далеко не сразу в этом бешеном стуке Чанёль опознал собственный пульс.
Чанёль не помнил, откуда брались те выступы и стены, о которые он ударялся то плечами, то спиной. И он не понял, откуда взялась кровать, на которую он рухнул. Чонин упал на него сверху, опалив жаром гибкого тела, знакомо толкнул ладонью в грудь, заставив распластаться на матрасе, и ожёг поцелуем шею. При мысли, что там останется след, Чанёль рванулся вверх, а через миг вжимал в матрас Чонина и сам помечал смуглую шею губами — устоять не смог. Целовал и притирался бёдрами к бёдрам Чонина. Ткань брюк казалась ужасающе грубой, мешала, но если бы не она, Чанёль, скорее всего, опозорился бы, потому что у Чонина отлично всё получалось.
Получалось делать так, чтобы Чанёль терял голову. И он в самом деле терял голову от осознания, что держит в своих руках настоящего Чонина, реального, не плод воображения. Терял голову, когда понимал, что лежит вместе с Чонином на одной на двоих простыне, касается губами горячей шеи, чувствует чужой пульс, когда проводит языком по бронзовой коже. И он терял голову, потому что никто не собирался его отталкивать. А ещё он был возбуждён так сильно, что это навевало воспоминания о школьно-студенческих временах. И Чанёль не помнил, когда хоть кто-то другой производил на него такое же сильное впечатление.
С глухим стоном он припал к губам Чонина, жадно сдавил бока руками и обрушился на него всей тяжестью собственного тела. Тот молча отвечал на поцелуй, просовывая руку между ними. Чанёль задохнулся, ощутив проворные пальцы, проскользнувшие за пояс его брюк и под резинку трусов.
— Ты!.. м-м-н… — Чанёль зажмурился, потому что теперь головка его члена упиралась в основание ладони Чонина, а быстрые пальцы с дразнящей лаской касались напряжённого ствола и подбирались к яичкам.
— Ещё один такой стон… — прошептал Чонин ему на ухо и на миг прихватил мочку зубами, отпустил и продолжил: — Ещё один — и я точно развалюсь на части. От бурного оргазма.
— А ты не распускай руки, — попросил Чанёль с отчётливыми умоляющими нотками. И сам поразился тому, как прозвучал его голос: хрупко и ломко, несдержанно, предельно низко и почти на грани пугающего шёпота, как в фильме ужасов. Только вместо того, чтобы пугать, этот голос возбуждал. Самого Чанёля — в том числе.
— Где твоя выдержка? — со смешком поинтересовался Чонин, дёрнулся под ним, чтобы прижаться бёдрами плотнее. Чанёль помотал головой, немного приподнялся, опираясь на локти, — не лежать же всё время на Чонине, придавливая его собой. Смотрел сверху вниз на лицо, в котором неведомый творец твёрдой рукой проводил каждую линию, создавая что-то своё, особенное, выходящее за рамки обычности. В соблазнительно блестящих и устремлённых на него глазах он видел неприкрытое желание и обжигающую страсть. И видел сильную волю, что удерживала всё это под контролем. Пока что.
Невольно он подумал вслух:
— А что надо сделать мне, чтобы голову потерял ты?
— Я потерял её окончательно в твой день рождения, — хмыкнул Чонин и пробежался кончиками пальцев от ключицы до подбородка, обвёл губы, тронул переносицу и нарисовал воображаемую линию вдоль носа Чанёля, напоследок легонько нажал указательным пальцем на кончик носа и улыбнулся, словно ребёнок, на чьи проделки взрослые закрыли глаза. — Я хочу тебя, Ёлли. Только себе. Совсем. Наверное, надо было предупредить тебя заранее…
— О чём? — Чанёль «поплыл», потому что Чонин вновь полез рукой к нему в брюки. Смысл слов при таком раскладе терялся и ускользал.
— Я жуткий собственник, — выдохнул ему в губы Чонин, — и ненавижу делиться. А ещё ужасно привязчивый. От меня трудно отделаться.
Прямо сейчас Чанёль совершенно не собирался отделываться от Чонина, к тому же, довольно проблематично отделаться от человека, который сжимает пальцами ваш возбуждённый член и точно знает, как надо прикасаться, чтобы превратить обычное удовольствие в сводящий с ума шквал из голых страстей.
С низким рычанием Чанёль яростно дёрнул светлую футболку. Прозвучал подозрительный треск, но никто не обратил на это внимания. Чанёль содрал чёртову футболку с Чонина и потянул за шнурок на поясе, ослабив его. Приподнялся, повозился немного, устроившись на коленях, и пальцами сжал мягкую ткань свободных брюк. Чонин наблюдал за каждым его действием с удивительным спокойствием на лице, но в его глазах по-прежнему горел огонь.
Чанёль старался не смотреть Чонину в глаза. Он медленно снимал брюки и завороженно пялился на каждый новый сантиметр смуглой кожи, открывающийся ему. И облизнул сухие губы, когда убедился, что нижнее бельё Чонин не потрудился надеть. Зажмурившись, он наклонился и тронул губами заметную под гладкой кожей синюю жилку, что проходила как раз поверх костного выступа над правым бедром. Чонин шумно выдохнул. Мышцы бёдер и живота ощутимо напряглись под руками Чанёля. Он прижался опять губами к смуглой коже над бедром и улыбнулся, потом пометил поцелуем низ живота, снова бедро, ещё — немного ниже, и ещё, и опять, добрался до правого колена, смял пальцами складки ткани и избавил Чонина от одежды. Совсем. На гибком теле не осталось ни единого клочка ткани. И Чанёль, усевшись на пятки, мог вволю любоваться Чонином, видеть его полностью и в деталях.
Чонин вытянул руки над головой и потянулся, выгнувшись всем телом, потом подложил руки под голову и приподнял левый уголок рта в немного надменной усмешке. Он знал, насколько хорош, и явно не собирался ломать комедию, изображая ложную скромность и невинность.
— Зараза, — с осуждением пробормотал Чанёль, пытаясь побороть возбуждение.
— Это к тому, что я земной, — тихо пояснил Чонин. — Совсем-совсем. Не небесный. Куда ты пялишься?
— Да так… — Чанёль торопливо отвёл глаза. — Проверял, насколько верными были приметы.
— И как? — Чонин не удержался от смешка.
— Ты знаешь сам, — смущённо буркнул Чанёль, коснувшись ладонью тонкой лодыжки Чонина. — И да, ты совсем не небесный. Сейчас. Сейчас ты как грех, но, кажется…
— Что кажется? — хриплым шёпотом уточнил Чонин, высвободил лодыжку из пальцев Чанёля и внезапно прижал ступню к низу его живота, медленно поглаживая сквозь тонкий хлопок футболки, легко нажимая то подвижными пальцами, то пяткой.
Чанёль с низким стоном зажмурился и накрыл ступню Чонина ладонью, лишь бы немного замедлить и чуть-чуть уменьшить это острое удовольствие.
— Кажется… — тоже прошептал он и тоже хрипло, — кажется, я вполне готов гореть в аду. Из-за тебя. Коснуться тебя — согрешить. Подумать о тебе — согрешить. Возжелать тебя — согрешить вдвойне. Потому что ты всё равно небесное существо, лишённое воспоминаний о земных страданиях. Ангел. И… убери свою ехидную улыбочку с рожи, пока я не приложил об неё кулаком! Я дурак, несу лирическую чушь, и я это знаю. Но пока я хочу нести чушь, ты должен тихо лежать и внимать с благодарностью и почтением!
Запрокинув голову, Чонин расхохотался. Он уже не пытался скрыть неуместное — исключительно с точки зрения Чанёля — веселье.
— Что смешного? Я тебе тут, между прочим, душу открываю, а ты ржёшь? — возмутился оскорблённый в лучших чувствах Чанёль.
— Чёрт… — выдохнул умирающий от смеха Чонин. — А я думал, это я романтик и сентиментальный дурак. Ну да, ну да…
Чонина скосил новый приступ смеха. Удар подушкой по голове впечатления на него не произвёл — он продолжал почти что кататься по кровати.
— У меня всё упало от твоего ржача, — посетовал Чанёль, отбросив бесполезную подушку в сторону. — Так у нас ничего не…
Он умолк, потому что Чонин одним гибким движением сел на кровати, и их лица оказались так близко, что они улавливали губами выдохи друг друга. Чанёль не успел ничего ни подумать, ни сделать, а Чонин уже отпрянул и знакомо прижал ступню к низу его живота, потёрся, сдвинул ещё ниже и поддел подвижными пальцами футболку. Ступня через пару секунд коснулась кожи Чанёля и медленно поползла вверх, утягивая за собой ткань. Когда ступня добралась до груди, и пальцы коварно потревожили сосок, Чанёль перевёл взгляд на Чонина. Сначала полюбовался на тонкую лодыжку, голень, «украшенное» синяками колено, затем только посмотрел Чонину в лицо и машинально облизнул губы. На него никто никогда не смотрел так, как смотрел сейчас Чонин. Тот выглядел как маленький ребёнок, которому подарили на день рождения именно то, о чём он долго-долго мечтал.
Это — воистину — заставляло терять голову.
Чанёль ухватился за лодыжку Чонина и дёрнул к себе. Тот издал короткий приглушённый звук от удивления и неожиданности, упал на спину, но почти сразу приподнялся на локтях. Чанёль сжал ладонями его бёдра и потянулся за поцелуем, удовлетворённо замычал, ощутив, что Чонин обхватил его ногами и всем телом подался навстречу, опираясь уже на выпрямленные руки, а не на локти.
Поцелуй разорвал Чонин спустя несколько жалких секунд. Чанёль возмущённо и протестующе застонал, попытался прижать Чонина к себе, но тот воспротивился и ухватился за футболку, потянул вверх, скомкал и кинул куда-то Чанёлю за спину, после чего вцепился пальцами в пуговицу на поясе брюк и…
И в соседней комнате требовательно затрезвонил телефон.
Они оба рухнули на простыни с разочарованными вздохами.
— Чёрт…
— Чтоб тебя…
Немного тишины и надрывные трели.
— Я не буду отвечать, — решил Чанёль и протянул руку, чтобы подгрести Чонина себе под бок. Разбежался. Чонин без особого труда ускользнул, перевернулся на живот и опустил подбородок на скрещенные руки.
— Чёрта с два. Ты ответишь, после чего вырубишь его. И сотовые тоже. Оба. И тогда мы продолжим.
— Но можно быстренько…
— Нельзя, — отрезал Чонин. — Мы же не школьники уже. Или на все сто, или и начинать не стоит.
Чанёль умилился новой открывшейся ему черте Чонина — тот любил комфорт и был жутким перфекционистом.
Он кое-как сполз с кровати, добрался до телефона и снял трубку. Звонила мама с добрыми вестями. Вскоре должна была приехать из Сеула сестра Чанёля, поэтому мама хотела, чтобы Чанёль явился с «тем чудесным мальчиком», которого приводил на день рождения. Мама постоянно забывала имя Чонина и называла его «птичка» или «жаворонок».
Чанёль терпеливо выслушал материнские восторги и причитания, клятвенно пообещал притащить «птичку» на верёвке, если потребуется, и обречённо закатил глаза, различив незатейливую мелодию, что стояла на звонке у Чонина на телефоне. Чанёль не мог одновременно беседовать с мамой и подслушивать, о чём там говорил по телефону Чонин.
Закончив беседу с мамой, Чанёль метнулся в комнату Чонина и застал его полностью одетым у распахнутых створок шкафа. Чонин как раз смотрелся в зеркало и пальцами пытался придать взлохмаченной чёлке более или менее презентабельный вид.
— Куда ты собрался? — возмущённо спросил Чанёль, рассчитывавший на другое продолжение этого дня.
Чонин плавно развернулся, позволив Чанёлю оценить длинные ноги, обтянутые светлыми джинсами, и то, как голубой свитер толстой вязки красиво облегает широкие плечи. Чонин с нарочитой медлительностью приблизился к Чанёлю, провёл рукой по обнажённой груди, шее, накрыл левую щеку ладонью и мягко поцеловал.
Как в первый раз.
Точно так же.
Без спешки и напора, с уверенной нежностью, проходясь кончиком языка по кромке зубов и проскальзывая дальше, чтобы потревожить лёгкими касаниями язык Чанёля и приласкать чувствительную кожицу нёба.
Поставил точку в поцелуе он тем же способом — внезапно отпрянул и ослепил лучезарной улыбкой.
— Мне нужно в школу. Один из старших наставников приболел, заменить некому. Это недолго, всего два часа.
— Но у тебя выходной, — проворчал Чанёль, не сводя глаз с губ Чонина и сожалея, что за последние полчаса так мало целовал их. Надо было больше. Чтобы каждый, кто взглянул бы на Чонина, понял, чем именно Чонин занимался недавно.
— Это всего два часа. И они мне точно пойдут на пользу.
— Неужели? — Чанёль сердито прищурился, обхватил Чонина руками за пояс и забрался пальцами под свитер. На ощупь нашёл неровный рубец и прижал к нему ладонь. — По-моему, кое-что другое тебе бы тоже пошло на пользу.
— Кто знает, — фыркнул Чонин и убрал его руку от рубца осторожно, но с железной непреклонностью. — Не делай так.
— Почему? Я же…
— Это… — Чонин помолчал, но всё же признался: — Это неприятно. Дело не в тебе, если что. Просто это выглядит как дешёвая жалость. Поэтому не делай так.
— И если я скажу, что…
— Это будет бесполезно, — покачал головой Чонин. — Всегда есть вещи, с которыми мы ничего не можем поделать даже тогда, когда знаем, что они безосновательны. Я тоже знаю, что жалость, нежность и забота — разные вещи. Но когда кто-то так делает, как ты недавно, первой вспоминается всегда именно жалость. Ладно, мне надо идти.
Чонин выскользнул из рук Чанёля и выудил из шкафа спортивную сумку.
— Послушай, птичка моя…
— Сдохнуть хочешь?! — взвился Чонин, бросив сумку на пол и стиснув кулаки. — В каком это месте я тебе птичку напоминаю?
— Не мне, моей маме, но в этом что-то есть, — осклабился Чанёль, удовлетворённый реакцией Чонина в этот раз — наконец-то ему удалось достойно подколоть этого мерзавца. — Ты маме жаворонка напоминаешь. Знаешь, жаворонки — это такие певчие птички…
Чанёль заткнулся, получив подушку в лицо и несильный, но чертовски точный тычок кулаком в живот, из-за чего дыхание немедленно сбилось к чёрту.
— Перестань! — просипел он, прячась от разъярённого Чонина за выставленную перед собой подушку. — Ну хватит! Я спросить же хотел! Чонин!!!