— Переобувайся быстрее, — торопил лейтенант Андрианов, — поведешь людей.
— Отставить! — раздался спокойный тенорок Прошо. — Исаков никуда не пойдет, пока не будет валенок.
И он повел батальон, а меня, босого, оставил в хате.
— Пока не пришлю валенки, будь здесь.
Мне ничего не оставалось, как подчиниться. Я уже привык к разрывам бомб и снарядов и при налетах больше не шарил глазами: а как другие, боятся или нет? Действовать, бить врага — вот что мне было нужнее всего. Не мог же я, в самом деле, сидеть один в пустой хате, в то время как мои товарищи шли в бой. Разодрал байковое одеяло, обмотал ноги, привязал к седлу сапоги и помчался к Головиновке. А к вечеру в батальон прислали валенки. Вот когда оценил я, что значит для солдата тепло, — и в прямом и в переносном смысле.
Бои на реке Сейм продолжались всю первую половину сентября. Мы были окружены. Соединения и части 40-й армии, в том числе и 3-го воздушно-десантного корпуса, вели бои, дававшие возможность основным силам отойти на новые рубежи. Схватки с противником продолжались и ночами. Командир 6-й бригады майор П. М. Шафаренко, умный и деятельный офицер, поставил перед нами задачу — не давать врагу ни минуты передышки, постоянно держать в напряжении, выматывать его.
— Ну, начальник штаба, как будем беспокоить противника? — спрашивал он И. А. Самчука.
Тот же вопрос обсуждался и в нижестоящих штабах. Мне его задавал И. И. Прошо. Это рождало чувство уверенности в себе: раз интересуются моим мнением, значит, и я уже стою чего-то как командир.
Нашему батальону довелось прикрывать бригаду и даже корпус. Я понял, что отходить можно по-разному: бежать, спасая собственную шкуру, или же организованно, как делали это на нашем участке, предпринимая вылазки против гитлеровцев и нанося им чувствительные удары.
Две роты — стрелковая и пулеметная, — заняв оборону на окраине села Хижки, окапывались.
Я тоже взял лопату и вырыл, как мне казалось, отличный окоп. Показал его командиру пулеметной роты лейтенанту Василию Константиновичу Цуладзе. Потом перешел к нему, взял бинокль. Неприятельские машины с солдатами неслись прямо на нас. Откуда-то ударили вражеские минометы. Одна мина угодила в мой окоп.
Фашисты попрыгали на землю и развернулись в цепь. Пулеметчики лейтенанта Цуладзе подпустили их метров на триста — триста пятьдесят, затем внезапно открыли шквальный огонь. К пулеметчикам присоединились минометчики и стрелки. Понеся ощутимые потери, гитлеровцы отошли.
Я обратил внимание на спокойствие и четкость в действиях Цуладзе. Он не суетился и не торопил бойцов. С удивительным хладнокровием смотрел на приближавшихся неприятельских солдат — словно на его, а не на их стороне было явное численное превосходство — и только когда они оказывались на расстоянии, которое он считал наиболее выгодным для ведения прицельного огня, — давал команду.
В заботах о безупречном состоянии материальной части Василий Константинович Цуладзе никогда не упускал из поля зрения подчиненных ему людей — вовремя организовывал смену, отдых, питание. В его роте всегда, а тем более в непогодь, было где просушить портянки, согреться, а если позволяла обстановка, то и попить чаю. Заваривал его Цуладзе сам, и ничего вкуснее ароматного цуладзевского напитка я ни до войны, ни после не пробовал.
С наступлением темноты мне было приказано взять из 3-й роты взвод лейтенанта Батылова и провести разведку в направлении станции Попова Слобода — командование корпуса решило пробиваться из окружения через эту станцию. Майор Шафаренко предложил простой и смелый план. В 24 часа 17 сентября передовой отряд под его командованием выдвинется к Поповой Слободе и, замаскировавшись под немецкую колонну, войдет в нее. По сигналу Шафаренко артиллерия и минометы на центральной улице развернутся вправо и влево и обстреляют населенный пункт. Затем пойдут в атаку роты и захватят его.
Главные силы бригады должны были в пешем строю следовать за передовым отрядом и к 4 часам 18 сентября подойти к Поповой Слободе в готовности поддержать его. В случае успеха передового отряда батальонам предстояло в колоннах пройти Попову Слободу и занять оборону восточнее и западнее этого населенного пункта фронтом на север.
Перед нашей группой стояла задача разведать путь.
У ближайшего к Поповой Слободе населенного пункта взвод залег. Мы с лейтенантом Батыловым и тремя бойцами подошли к крайнему дому, постучали в ставню. На стук вышел старик. Где гитлеровцы, он не знал.
— Весь день проезжали через село. У колодца останавливались, заправляли машины водой, пили сами, стреляли гусей, а сейчас не слышно.
Противника в селе не оказалось. Мы пустили ракету, что означало — путь свободен.
Передовой отряд — в его состав вошли половина нашего батальона с пулеметной ротой, артиллерия и другие подразделения — ехал на автомашинах. Другая часть батальона, под командованием И. И. Прошо, шла пешком. Ночью штаб корпуса изменил задачу передовому отряду, приказал не задерживаться в Поповой Слободе, а продолжать движение на Ворожбу. Но мы об этом ничего не знали!
С восходом солнца, войдя в Попову Слободу, наши подразделения увидели неподалеку от школы несколько горевших машин из отряда Шафаренко. Неприятель открыл огонь. Для нас это явилось неожиданностью. Ведь в населенном пункте должны были быть свои. Я не сразу понял, откуда стреляют.
Расчет ручного пулемета поднялся для перебежки. Но не сделав и двух шагов, наводчик упал, сраженный вражеской пулей. Зову санитаров, а второй номер кричит:
— Товарищ лейтенант, уже не нужно…
— Тащи пулемет ко мне, — приказал я бойцу.
От горевших машин отделилось несколько десантников, среди них были подросток-поваренок и две девушки— фельдшеры Люда и Лида. Фашисты обстреляли их, как мне показалось, со стороны школы. Я дал несколько коротких очередей по деревьям, затем по окнам. Из жилого дома по соседству выскочил вражеский солдат. Я сразил его. Оттуда же появился второй — его постигла та же участь. Это были первые фашисты, уничтоженные лично мною.
Огонь усиливался, теперь стреляли отовсюду: из огородов, садов, и трудно было разобраться, где свои, а где чужие.
Подошли другие наши подразделения. Комбат послал меня за комиссаром. Я видел, как тот несколько минут назад зашел в один из домов, и бросился туда. Однако там его не оказалось. Когда вышел на крыльцо, меня словно ошпарило — автоматная очередь! Упал плашмя на землю, почувствовал, что на голове нет фуражки. Она валялась неподалеку с разорванным верхом. Так, без головного убора, вернулся к комбату. Комиссар уже был здесь. Они решали, как прорваться через немецкий заслон. Здесь были и командиры, которых я не знал. Видимо, из других батальонов. Взвесив сложившуюся обстановку, Иван Иванович Прошо предложил частью сил, основу которых составит 3-я рота нашего батальона, при поддержке минометов атаковать противника в направлении юго-западной окраины Поповой Слободы и связать боем наиболее активную его группировку. Главные силы бригады тем временем должны прорваться через Попову Слободу.
В атакующую группу был включен и я. Руководил атакой комиссар батальона политрук Павлычев. После того как командиру 3-й роты и минометчикам была поставлена задача, десантники поднялись в атаку. Шли по огородам и садам, ноги путались в картофельной ботве; подсолнухи и садовые деревья ограничивали наблюдение. Появились убитые и раненые. Мы медленно продвигались вперед. Враг усилил огонь. Из-за домов неожиданно появилось до десяти танков в сопровождении пехоты. Десантники, имея только легкое вооружение, залегли. Бой был упорным, нам удалось отбить контратаку. Это дало возможность главным силам бригады, в том числе и части нашего батальона, во главе с комбатом выйти из Поповой Слободы. Под давлением превосходящих сил неприятеля мы вынуждены были отойти к расположенным неподалеку конюшням.
Миной ранило нескольких человек. К ним бросилась санинструктор Рая, которую бойцы ласково звали Чижиком. Оказав им помощь, она поднялась:
— Товарищи, кого еще перевязать?
И тут же свалилась, прошитая короткой очередью.
Забросав вражеского автоматчика гранатами, мы помогли раненым уползти в укрытие. У конюшен нас собралось человек сто двадцать — сто пятьдесят. Эту группу объявили ротой и командиром ее назначили лейтенанта Батылова.
В небе показались самолеты противника. Они обстреляли нас и ушли. Вскоре пошел затяжной дождь.
На душе было смутно. Мне уже приходилось видеть немало смертей, но гибель Раи, нашего Чижика, как-то особенно отозвалась в сердце. Совсем недавно, в селе Хижки, мы с ней сидели в пустом классе и она пела:
И говорила:
— Выучи, а когда меня не станет, будешь напевать и вспомнишь меня. Эта песенка — подарок тебе…
Я ответил, что петь не умею, а она:
— Тогда насвистывай мотив…
Симпатичная такая девушка. И вот нет ее больше…
Ко мне подошел комиссар. Надо было организовать разведку, чтобы с наступлением темноты прорваться сквозь немецкий заслон.
Мы тщательно готовились к прорыву. Из старшего комсостава вместе с нами оказался майор Михаил Павлович Труханов, заместитель командира бригады по тылу.
Искать путь пошли сержант Иван Яковлевич Подкопай, ефрейтор Анатолий Мазилкин и несколько бойцов. Остальные окопались в лесозащитной полосе вдоль железной дороги, определили по азимуту направление, по которому намеревались пробиться к своим войскам, и ждали наступления темноты. Всех беспокоила участь раненых. Никакого транспорта мы не имели. Надо было как-то выходить из положения.
Возвратившиеся разведчики доложили, что в ближайшем селе фашистов нет, колхозники пообещали спрятать у себя раненых. Дальние населенные пункты заняты противником. Но их можно обойти стороной.
Вечером мы переправили раненых в соседнее село, а сами под непрекращавшимся мелким дождем двинулись в направлении местечка Терны.
Чтобы обеспечить отход, майор Труханов и комиссар назначили в прикрытие 1-й и 2-й взводы.
Дождь. Черная сентябрьская ночь. Громко чавкала под сапогами грязь. Мы шли через свекловичное поле. Во тьме ноги, словно нарочно, то и дело натыкались на клубни. Но вот путь преградило какое-то болото. Понимаем, что его надо преодолеть, но не в силах сделать это. Остановились отдохнуть. Чувствую: еще мгновение— и провалюсь в небытие. И вдруг кто-то отчетливо произнес:
— Немцы!
— Где? — вырвалось сразу у нескольких бойцов.
Мы замерли. Шелестел камыш, шумел дождь.
— Я уже на суше. Болото небольшое, — послышался с противоположного берега спокойный голос майора Труханова.
Мы быстро преодолели речушку с болотистой поймой и прямо перед собой увидели овчарню. В ней оказалось сено. Выставив часового, легли спать. Но комиссар вскоре поднял нас: пока темно, надо идти.
Промокшие, облепленные комьями грязи, проголодавшиеся, мы снова поплелись полем. На ходу собирали свеклу, перезревшие огурцы, горох. Добрались до местечка Терны, повернули на Сумы, полностью оторвавшись от неприятеля.
Через некоторое время к нам присоединились прикрывавшие наш отход взводы.
Мы с комиссаром на повозке поехали в Сумы, чтобы разузнать там что-либо о своей бригаде.
Вскоре сверху послышался гул. Летел «юнкерс».
— В кювет, что ли, товарищ комиссар? — спросил я Павлычева.
— Одиночная повозка не цель для бомбардировщика, — ответил он.
Навстречу ехала телега, запряженная парой лошадей, рядом шли, пригнувшись, два мальчика-подростка.
— Наверное, думают, что это поможет, если упадет бомба…
Не успел я договорить, как раздался пронзительный свист. Мы спрыгнули с повозки и побежали прочь от дороги. Хотелось лечь в кювет — как-никак укрытие, но ноги сами несли дальше. Недалеко от дерева я упал. Прозвучали взрывы — один, другой, третий. И тишина. Уперся руками в землю, огляделся. Рядом — воронка, а я присыпан землей. Нам повезло: бомба попала в мягкий грунт и глубоко ушла в землю.
Комиссар стрелял из пистолета в валявшихся на дороге изувеченных лошадей, а я не слышал выстрелов, видел только, как дергался в его руке пистолет. Подошел ближе. Павлычев что-то говорил, а я не слышал его голоса.
Наш конь лежал с перебитыми ногами и развороченным животом. За кюветом хрипел мальчик. На губах у него пузырилась кровь. Комиссар разорвал на нем рубашку— в боку зияла дыра. Помощь уже не требовалась. Второго подростка не обнаружили. Нашли только лоскуты от его одежды.
Какая жестокость! Ни военного объекта, ни более или менее подходящей цели, просто две повозки…
В комендатуре города Сумы мы попытались уточнить обстановку. Собственно, все переговоры вел комиссар, так как я, кроме звона, в ушах, ничего не слышал. Комендант хотел было направить нас на сборный пункт, но потом дал нам место в гостинице.
Пошли с комиссаром в столовую. Еще недавно это был ресторан при гостинице. Нам подали хороший обед и даже предложили водки. С жадностью набросился я на еду. Неожиданно раздался какой-то шум, я с удивлением повертел головой и сообразил: слышу, слышу голоса людей, звяканье посуды, но лишь левым ухом.
В столовой мы встретили начальника вооружения нашей бригады и от него узнали, что соединение, в том числе и наш батальон, находится в районе города Белополье и станции Ворожба.
Насытившись, отяжелевшие, поднялись к себе в номер и завалились спать, даже не осознав в полной мере, что лежим не в окопе, не под дождем и не на ветру, а в настоящей постели — с подушкой, простынями и одеялом.
Наутро, встретив своих бойцов, направили их в Белополье. Потом я с начальником вооружения поехал в батальон.
Скромная должность помначштаба и почти полное отсутствие боевого опыта, естественно, не способствовали тому, чтобы я мог грамотно оценить масштаб такой важной операции, как прорыв корпуса из окружения. На все, что произошло, я смотрел с батальонной «колокольни», с которой видно не очень-то далеко. Но и то, что мне удалось рассмотреть, явилось для меня серьезной боевой школой. Я обратил внимание на то, как обдуманно принимал решение на бой комбат Прошо, понял его расчет: отвлечь внимание противника атакой небольшого подразделения, с тем чтобы главные силы бригады не ввязались в Поповой Слободе в затяжной бой, так как это могло быть выгодно только фашистам, на стороне которых было преимущество. Обстановка подсказывала комбату, что ради спасения всего батальона целесообразно пожертвовать какой-то частью его. Он вынужден был пойти на это. Я ни минуты не сомневался в правильности действий командира и сделал для себя вывод: в любой обстановке можно принять решение, которое приведет к успеху. Но для этого нужно хорошо знать обстановку и уметь спокойно мыслить в самых сложных боевых условиях.
«Вот у кого, — думал я, — надо учиться воевать».
Военный совет 40-й армии дал высокую оценку действиям личного состава корпуса. В донесении политотдела 40-й армии от 26 сентября 1941 года говорилось: «18–19 сентября 3-й воздушно-десантный корпус вышел из окружения и соединился с частями армии. Выход из окружения является блестящей операцией, в которой командование корпуса и бригад, партполитаппарат и все бойцы и командиры проявили исключительное мужество, стойкость и отвагу».
Политотдел армии принял меры к широкой популяризации боевого опыта 3-го воздушно-десантного корпуса.
Спустя несколько дней, примерно в конце сентября, наша бригада заняла оборону в десяти-двенадцати километрах от Белополья. Штаб батальона разместился в крестьянской хате. В полутора километрах проходил передний край немецкой обороны.
Комбат дал мне задание добыть пленного. К тому времени у нас сформировалась внештатная разведгруппа — человек семь-восемь во главе с ефрейтором Анатолием Мазилкиным. Ее-то и подчинили мне.
Подобных задач мне еще не приходилось решать. Разведчиков вооружили трофейными автоматами. Ребята должны были уточнить расположение переднего края противника, проникнуть к нему в тыл и захватить «языка».