Он сразу полюбил ее.
Сказал ей:
— Ты одна живешь здесь, а я один живу там — давай жить вместе.
Уточка ответила, что согласна жить вместе, но в лодку к нему она не сядет, пока он не даст ей обещание:
— Когда мы будем ехать по озеру, что бы ты ни увидел — не удивляйся, не смотри, не замечай, даже виду не показывай, что ты что-нибудь видишь!
Парень, конечно, согласился.
Тогда она сказала:
— Вот тебе три яичка. Береги их, храни пуще глаза, держи их у сердца своего. Пусть будут теплые, не застуди!
Пейвальке яички припрятал. Он положил их за пазуху, — холодновато тут, но больше девать их было некуда.
— Согревай яички те, — сказала девушка. — А если случится беда, бросай их в меня. Не бойся, смело в меня бросай!
Сказала так и села в лодку. И вот поехали они в дом Пейвальке. Едут по озеру, смотрят, берегами любуются, острова мимо них проплывают, словно они над водой летят, вокруг рыбы играют и плещутся, круги так и ходят по воде — это рыбы играют, тут «дома рыб» находятся. Хорошо. Однако Пейвальке ни на что не глядит, он Уточкой любуется, на Уточку смотрит, Уточку только и видит.
Вдруг с неба на остров тень упала. Свет брызнул. Засияло все, свет от воды отражается, а откуда псе исходит, неведомо. Пейвальке внимания не обращает, едет себе и едет, веслом весело поигрывает да Уточкой любуется. Остром обогнули, и тут-то воссиял из воды камень. Камень не простой, тот камень был медный камень. И лицо девицы Уточки, и берег дальний, и остров ближний — все осветилось светом этого медного камня.
Тут и закричал Пейвальке Уточке:
— Смотри, смотри, краса какая перед нами открылась — медный камень явился, как огонь горит! Привернем, посмотрим, что за камень такой?
Отвечает ему Уточка:
— Ты мне обещал, что бы ни случилось, мы не видим, не слышим, не смотрим, мимо плывем.
Пейвальке смолчал, дальше поехали. Ехали, ехали, долго ехали, и опять тень мелькнула и за островом спряталась. И опять сияла земля: остров ближе — сильнее свет. Обогнули они и этот остров, а за ним камень лежит серебром так и блистает, лучи летят в небо, небо серебром переливается, и берег и острова серебряными лучами играют, а и лес-то на острове серебряный, небывалый, так и хочется между тех серебряных елей и березок прогуливаться и веточки ломать, серебряные листья собирать.
Опять Пейвальке просит Уточку:
— Смотри, как хорошо, тут бы нам и жить! Давай привернем!
Девица молчит, только смотрит с укором.
— Что тут делается? Что творится? Ехал я себе, ничего такого не видел, а еду с тобой — погляди, дивные камни из земли поднимаются, светятся, нам дорогу освещают.
Девушка ему говорит:
— Что бы ни случилось — мы не видим, не слышим, не смотрим, незачем нам ехать к этим камням!
И на этот раз послушался Пейвальке. И этот камень они миновали, остались позади камень медный и камень серебряный.
Дальше поехали.
Ехали, ехали, опять тень на остров упала. Долго плыли они, уже виден стал дом Пейвальке. Уже миновали его лучший «рыбный дом», как опять увидели: впереди свет лучами вверх летит, в небо стремится. И опять из воды камень растет, словно солнце сверкает этот камень. А камень-то не простой — чисто золотой, и свет от него идет золотистый. Все светится золотом — и берег дальний, и ближний остров, и лесок над ним, и даже вода золотится от этого света. А рыбы-то! Рыбы в озере плавают и тоже золотистые.
— Ну, уж этого камин я не миную! — воскликнул Пейвальке. — Около самого дома моего такое диво дивное живет, камень чистого золота лежит, а я буду мимо ехать и даже глазом не моргну. Не бывать тому!
— Хорошо, что ты пришел, человек, — говорит Гром. — Развяжи меня поскорее!