Задержанный террорист был цел и сопротивления не оказал. При нем были обнаружены документы на имя швейцарского гражданина Алекса Миля.
Школьников, беспрерывно округляя глаза, снимал допросы этого заграничного чуда на видеокамеру. Турецкому очень хотелось верить, что вот, появился все-таки хоть один народный мститель, пусть даже швейцарский народный…
– Почему вы захватили министра юстиции?
– Я не брал его в заложники. Я просто связал его, а тут как раз вы примчались с целой армией. Откуда я мог знать, что это не его собственное подкрепление?
– Хорошо, почему вы связали его?
– Он бросил в меня стаканом только из-за того, что я заговорил о его собаке.
Турецкий не поверил своим ушам. И все-таки возразил:
– Но люди всегда защищают своих собак.
– Я сказал ему: прекратите ее бить!
А когда Миль узнал, что его любимый кот Людовик XIV все-таки не выжил, он сказал:
– Мне теперь все равно.
– Вы признаете себя виновным в убийстве Аллы Ракитской?
– Да. Только, ради бога, не курите так много, это вредно для окружающих.
– Расскажите все по порядку.
БИОЛОГ
– Вечером 23 февраля, в День Советской Армии, между прочим, или как там теперь у вас, в День защитника Отечества, в гостинице «Белград» я надел перчатки и, взяв на руки Людовика, почесал его за ушком. Кот лениво замурлыкал.
– Хороший котик, – ласково произнес я, и Людовик, мгновенно ощетинившись, вцепился когтями в кожу перчаток.
– Молодец, умница…
К Людовику снова вернулась ленивая истома, и он развалился на моих коленях, предлагая почесать свой пушистый живот.
Я извлек из тайника ампулу. На этот раз я выбрал сильный яд, получаемый сгущением экстрактов из чилибухи и других растений семейства логаниевых, который в просторечье зовется ядом кураре и при попадании в кровь оказывает нервно-паралитическое действие. Когда-то это зелье использовалось туземцами Южной Америки для изготовления отравленных стрел.
Я повторил свой опыт с перчатками.
– Хороший котик…
Людовик снова, услышав команду, мгновенно озверел и передними лапами впился в кожу. Не давая ему высвободить когти, я смазал их раствором яда и отобрал перчатку.
Когти опять спрятались в пушистые подушечки. Любая нормальная кошка после такой процедуры принялась бы вылизывать лапы, но мой Людовик не был обычным котом! Услышав от хозяина «нельзя», он тут же забыл о врожденной кошачьей чистоплотности и задремал.
Между прочим, по мнению многочисленных исследователей, кошки очень слабо поддаются дрессировке, но элементарным вещам их все же можно научить. Ибо, как сказал кто-то из классиков (не Куклачев!), кошка, однажды севшая на горячую плиту, больше не сядет на горячую плиту, но и на холодную тоже. И Людовик усвоил с рождения, что, лизнув лапу после слова «нельзя», он обязательно угостится скипидаром, а после «хорошего котика» его ждет встреча с тумаками.
Я подъехал к дому Ракитской вечером. Аккуратно приклеил себе пышные усы и бороду. Надел перчатки и осторожно вынес из машины Людовика, прикорнувшего на переднем сиденье. С котом на руках я поднялся на третий этаж и позвонил в квартиру адвокатессы. Дверь слегка приоткрылась, и на пороге появилась Ракитская в шелковом халатике, расшитом огнедышащими драконами.
– Извините, ради бога, – начал я, – я был на сеансе, спускался, а это очаровательное создание сидит у вас на коврике и так жалобно мяукает. Это, наверное, ваш красавец.
Ракитская открыла дверь пошире. Я рассчитал все точно, любительница кошек не сможет равнодушно отнестись к такому экземпляру! Она протянула руки и потрепала Людовика по шелковистой переливающейся шерстке. Биолог открыл было рот, чтобы произнести кодовую фразу, но Ракитская роковым образом опередила его и сделала все сама:
– Какой хороший котик…
Этого было достаточно. Кот, зашипев, вонзил когти в ее запястье. Женщина вскрикнула и отступила, закрывая дверь:
– Сожалею, но это не моя кошка…
В этот момент в прихожей появилась пепельная сиамская красавица, грациозно выгибая спину и топорща хвост.
– Ради бога, извините, – сказал я, обращаясь к уже захлопнувшейся перед моим носом двери, – пойду спрошу у соседей, возможно, это их сокровище…
– Что же было дальше? – спросил Турецкий после паузы.
– Кто знает? – риторически вопросил Миль. – Очевидно, Ракитская обработала глубокие царапины спиртом и, почувствовав легкое головокружение, отправилась спать…
– От кого вы получили задание убить Ракитскую?
– От того же, от кого и все остальные, – пожал плечами Миль. – От министра юстиции.
– Расскажите, при каких обстоятельствах вы с ним встретились впервые.
ДУРЕМАР
Дуремар познакомился с Милем осенью девяносто первого, находясь тогда в двух ступенях от нынешнего положения в государственной иерархии, в должности одного из трех заместителей министра и секретаря парторганизации министерства. Последнее обстоятельство отягощалось тем, что в момент путча он сориентировался на сутки позднее, чем следовало, и имел все шансы сойти с дистанции. Но не сошел. Карьеру министр начинал в госбезопасности, в центральном аппарате, кабинетным работником в подразделении, курирующем исправительную систему. К возрасту тридцати семи лет в начале восьмидесятых в родном ГБ ему ни больших, ни средних чинов не светило, и он ухватился за предложение перейти в Министерство юстиции, где был обещан рост по партийной линии.
В свои критические дни той осенью он, как обычно, «курировал» вопросы «социалистической законности» в Северокавказском регионе, где ее и в помине не было даже в былые стабильные времена. В ноябре в Москву из подведомственных ему мест приехал весьма влиятельный человек, за которым стояли собственные вооруженные формирования. Из двух страшно далеких от своего народа людей – бывшего Президента СССР и будущего Президента России этот человек выбрал последнего, так как их ближайшие цели – поменять власть, были более созвучны.
Кто-то в недрах КГБ, сохранявший верность главе Союза, посчитал, что кавказца следует убрать. Операция была задумана масштабно: в конце концов, обвинить в смерти уважаемого человека непосредственно российское руководство. Акцию поручили группе Биолога, и Биолог, как всегда, справился с самой сложной частью, но его подчиненные, прикрывавшие отход шефа, по оплошности ли, то ли, как обычно, вследствие чьих-то интриг допустили прокол. Милю по законам жанра надлежало немедленно отойти в мир иной как человеку, который слишком много знает. В ту же пламенную когорту слишком много знающих попал и гэбэшник из свиты покойного, закадычный друг Дуремара еще со времен студенческих попоек. Он сразу почуял, что потянуло могильным холодком, и примчался к старому приятелю за помощью. Будущий министр юстиции Дуремар оценил перспективность момента. Смог выйти на сторонников новых властей в комитете и даже лично принял участие в предотвращении устранения Биолога. На Миля он тогда возымел дальние планы, добился увольнения в запас и помог перебраться в Швейцарию, пока всем было не до того. А сам, уже в январе девяносто второго, стал первым заместителем министра юстиции.
УТКИН
Он по– прежнему чувствовал себя скверно. Продолжал ходить на работу, с отсутствующим видом сидел в своем кабинете, машинально перекладывал с места на место бумаги в своем кабинете и непрерывно курил. На девятый день после гибели и бесследного исчезновения Ларисы вечером к нему пожаловали незваные гости. Открыв дверь, он увидел на пороге соседа с бутылкой водки и его приятеля -замминистра внутренних дел с пустыми руками, но сочувственной улыбкой.
– Душа ее сегодня отлетела, – начал сосед, – надо бы помянуть. – Он помахал привычной бутылкой «Абсолюта» и, отодвинув Уткина, вошел в квартиру. Спутник последовал за ним.
Уткин стоял молча, с побледневшим лицом, в бессильной ярости, губы стиснуты, глаза метали молнии. Гости тем временем прошли на кухню. На столе появились стаканы, из холодильника извлекли лимоны и сыр.
– Ты что, так и будешь стоять на пороге? С нами не выпьешь? – поинтересовался сосед, откупоривая бутылку.
Уткин, все еще стоявший в прихожей, стряхнул с себя оцепенение:
– Что вам нужно?
– Хороший вопрос, только давай, может, вначале помянем все-таки рабу Божью Ларису, упокой, Господи, ее душу грешную. – Он разлил водку по стаканам. – Жаль, грибочков нет… У тебя нет грибочков? Солененьких… и чтоб хрустели.
– Нет, – резко ответил Уткин. – Нет грибочков. И я не пью.
– Что, даже по такому случаю? – насмешливо спросил сосед. – Садись, в ногах правды нет, да и разговор будет долгий. – Он почти насильно усадил Уткина на стул и сунул ему в руку запотевший стакан.
Хмурый замминистра МВД молча сидел в углу и задумчиво грел руки у батареи.
Выпили. Уткин заставил себя глотнуть обжигающую жидкость, и от полившейся по пищеводу горячей волны, как ни странно, почувствовал некоторое облегчение.
– Ну, необходимые формальности соблюдены, – подытожил сосед. – Теперь к делу. Я, с твоего позволения, не буду ходить вокруг да около. Мы помогли тебе справиться с твоими трудностями и теперь вправе рассчитывать на благодарность…
– Вы убили Ларису только ради того, чтобы меня шантажировать?
– Ты поосторожнее в выражениях. Кто сказал, что это мы? Это ты. – Он поднял вверх тонкий и сильный указательный палец. – Ты задушил ее собственным галстуком, а мы просто уберегли тебя от публичного позора. Помогли боевому товарищу. Проявили, так сказать, цеховую солидарность. Но если ты по-прежнему настаиваешь на разбирательстве, ради бога. Есть фотографии с места преступления, есть могила, можно провести эксгумацию и пригласить твою дочь на опознание тела матери.
– Сволочь, – Уткин с трудом поборол желание заехать чем-нибудь тяжелым по его физиономии. Вместо этого он грохнул о стол стакан с остатками водки. Стакан разлетелся, и осколки впились в ладонь, но он даже не почувствовал боли.
– Иван Сергеевич, – укоризненно забормотал замминистра, до того не проронивший ни слова. – Не нужно так волноваться, не думаете же вы, что наш друг настолько жесток и бессердечен. – Он извлек из кармана носовой платок и, резким движением выдернув из ладони Уткина кусок стекла, прижал платок к ране.
– Что вам нужно конкретно? Деньги? Но у вас же их и так достаточно. Мои связи? Но вы тоже не дворниками работаете. Моя отставка? Тогда зачем было замалчивать дело, вполне подходящий повод… – «Сколько живу на свете, никогда так не злился, отвратителен сам себе. Знал же, знал, что этим кончится, но, как идиот, надеялся… как слепой котенок…»
– Нет, Иван Сергеевич, вы нас не так поняли, в данный момент ничего конкретного от вас не требуется. Мы хотим сделать вам довольно выгодное предложение. Ситуация спорная, вы можете согласиться, а можете и отказаться, и наш общий друг пытается использовать загадочные обстоятельства смерти вашей знакомой в качестве аргумента, способного вас убедить. Но если вы успокоитесь и выслушаете все внимательно, я думаю, вы согласитесь. Вы же разумный человек.
– Я обратился в слух, – съязвил Уткин и только тут заметил, что кровь из царапины на ладони капает на светлые спортивные брюки.
– Речь идет о вашем сотрудничестве с некой довольно могущественной организацией, так сказать, системой в системе…
Уткин вопросительно уставился на него.
– Неужели опять путч? – устало спросил он.
– Что вы, – вяло махнул рукой замминистра внутренних дел, – никаких серых кардиналов, государственных переворотов и прочей политики. Если вы успели заметить, на этой кухне собрались руководители всех ветвей системы правосудия в нашей стране, правда, Генеральный прокурор отсутствует, но, я вас уверяю, он мысленно с нами. Вот о системе правосудия и идет речь.
Зам, произнося речь, оставался практически неподвижен, упершись взглядом в переносицу Уткина, а сосед за него молча жестикулировал. В конце концов соседу надоело слушать эти обстоятельные увещевания, и он взял инициативу на себя:
– Короче, окружающий бардак тебя должен угнетать. По своему положению ты просто вынужден стать частью структуры, которая действует, возможно, нестандартно, но гораздо более эффективно, нежели государственная машина. И опять же по своему положению ты можешь рассчитывать на кресло в совете директоров.
Уткин не верил своим ушам. Наивно, конечно, было предполагать, что повальная коррупция существует только в Италии, но чтобы в России с ее извечной анархией и расхлябанностью, когда каждый гребет под себя, самозародилась организация, аналогичная итальянскому «спруту»?!
– А членский билет мне дадут? – осведомился он, не скрывая сарказма.
Сосед налил себе еще водки и заглянул в холодильник, надеясь, что грибочки там все-таки есть.
– Ты, конечно, можешь устроить скандал и послать нас к черту, со всеми вытекающими отсюда последствиями, а возможные последствия просто неограниченны, но можешь сказать «да» и неплохо себя после этого чувствовать.
– Жизнь вообще полна сложных выборов, – философски заметил замминистра.
– Никто не заставляет тебя становиться изменником и предателем, продолжай исполнять свой долг, – наседал сосед, наклонившись к самому лицу Уткина. – Но иногда, уверяю тебя, очень нечасто, тебе придется всего лишь проявить излишнюю принципиальность.
Уткин закурил и, слишком резко затянувшись, закашлялся.
– Освободись от этого.
– От чего? – Иван Сергеевич, пытаясь справиться с кашлем, схватил со стола стакан и, сделав большой глоток, закашлялся еще сильнее. В стакане была водка.
– От курения. И от приглушенного бешенства, которое грызет тебя, жизнь прекрасна и удивительна.
– Он прав, Иван Сергеевич, это только кажется, что все кончилось, на самом деле все еще только начинается. Когда меня поставили перед таким же выбором, я даже хотел застрелиться, но вовремя одумался, и теперь, как видите, со мной все в порядке.
«А это мысль, – подумал Уткин, – спасибо, что подсказали, застрелиться – и все, не станут же они ворошить это все после моей смерти».
…Застрелиться он не смог: поднес пистолет к виску, но нажать на курок не хватило мужества. Не смог даже снять оружие с предохранителя.
МИЛЬ
"Днем, 23 февраля, спокойно пообедав в ресторане гостиницы «Белград», я отправился в Домодедово на рекогносцировку, плавно перетекающую в акцию. Базу я организовал в автомобиле в километре от объекта; слава богу, теперь в Москве, как в любом порядочном городе, можно взять машину напрокат. В «секонд-хенде» приобрел экипировку, вполне подходящую для инженера-бюджетника средних лет без дополнительных источников дохода. Затем – в двух оптиках – контактные линзы минус семь и очки плюс семь. Надетые одновременно они позволяли видеть нормально, но толстенные сильные дальнозоркие очки искажали черты почти до неузнаваемости. В особенности учитывая, что на лоб надвинута шапка, подбородок закутан в шарф и окуляры составляют единственную видимую часть лица.
В образовавшемся после переодевания чучеле меня выдавала лишь одна деталь – собака. Впрочем, объективности ради надо признать, что она в полной мере соответствовала облику своего хозяина. Я выбрал на Птичьем рынке самую отвратительную и беспородную образину. Уступила ее по цене проезда на метро взбалмошная нервная женщина лет сорока пяти. Я еле отделался от нее: гналась метров двести, пытаясь даром впихнуть еще трех четвероногих страшилок.
– Они так любят друг друга! Они совсем ничего не едят! А как они чувствуют скопления темной энергии!
Насчет еды бывшая хозяйка Муси (так называлось это чудище), без сомнения, была права – животное достаточно долгое время совсем ничего не ело. На батон у меня под мышкой оно, вернее, она не могла смотреть спокойно, хотя предназначался он по первоначальному замыслу не для утробных нужд, а для завершения картины идеально безобидного человека.
Выгуливая вокруг трехэтажного особняка Сенатора Мусю, имя которой без ее ведома было расширено до Марии Стюарт, я обнаружил все необходимое для выполнения задания: почтовый ящик и водопроводный люк. С последним повезло: он был сильно приподнят над землей, торчал из-под снега.