*
Много дней прошло со времени встречи с Нефрет в святилище. Сатми снова увидел царевну — и снова в святилище. Она заметила молодого жреца и заулыбалась, мешая ему исполнять свои обязанности. Он опять смутился и чуть не нарушил предписанный ход ритуала.
Он не заметил или не захотел заметить настороженного взгляда Инени. Нефрет встретила его улыбкой. Это был счастливый знак.
*
Тутмоса, храмового писаря, носившего титул младшего жреца, высоко ценили за поэтический талант. Переписывая священные тексты, Тутмос украшал их цветами своего красноречия. Однажды писарь сообщил Сатми, что царская дочь Нефрет, та самая Нефрет, которую он знал с детства и развлекал когда-то веселыми сказками, превосходит поэтическим дарованием его — Тутмоса.
Тутмос высказал эту оценку без всякой задней мысли. Просто заметил, когда Сатми похвалил его за красиво составленные тексты. Тутмос — человек почтенного возраста, однако весьма гордившийся своим талантом — прочитал вчера стихи, записанные его товарищем, придворным писарем, под диктовку царевны. Стихи Нефрет, правда, были не очень патетическими, но напомнили писцу юношеские любовные похождения — даже слезы навернулись на глаза.
Тутмос показал стихотворение, бережно переписанное им:
— И это написала девушка, которая еще вчера была ребенком, еще не испытала любви, только ждет ее и тоскует! Счастлив тот, для кого она заплетет свои косы. Но стократ счастливей тот, по ком она томится и для кого распустит волосы.
Тутмос прослезился, блеснул глазами и взволнованно окинул взглядом высокую фигуру Сатми. Жрец смотрел в даль.
— Это дар, божий дар, — сказал писарь, нежно поглаживая свиток.
— Любовь — также великий дар богов. Человек родился из слез Бога, любовь из Его улыбки.
*
Однажды Сатми проходил мимо высоких стен царского сада и услышал песенку:
Вслед за песней раздался приглушенный смех, и к ногам Сатми упал цветок. Он поднял голову — в маленьком башенном оконце промелькнула маленькая ручка. Ему показалось, что там блеснули и глаза. Окошко закрывала белая ткань, а внизу, в продолговатой прорези, и впрямь, как звезды, мерцали глаза. Сатми поднял цветок.
*
Инени появился снова. Вновь на рассвете. Сатми сражался всю ночь с какими-то растениями, обвивавшими его подобно змеям. Нефрет манила его лукаво и игриво: «Ты не оставишь меня никогда, правда?»
После этого ему снова пришлось выслушивать речения мудрости.
— Когда стоишь на страже — стой, сиди, но не поддавайся. С первой минуты да пребудет с тобой закон: «Не пошатнись, даже если тоска нашла на тебя». Ты поставлен стражем, Сатми, и долг твой — не дать бесполезной суете опутать себя. Враг хитер и жаждет украсть то, что мы плохо стережем. Твое сокровище в опасности. Запруда, устроенная тобой, дабы собрать воду с гор на время засухи, дала течь. Укрепи ее, пока еще не поздно.
…Не смешивайся с толпой, не позорь свое имя. Ты оставляешь храм, источник чистоты, и ищешь союза с теми, кто никогда не поднимается из грязи.
…Беги близости женщин! Тьмы людей пренебрегли ради них своею пользой. Обладание ими — краткий сон, постижение подобно смерти!
Сатми, привыкший за долгие годы молчать перед старцем, сейчас также воздержался от прямого ответа. Он достал из ниши в стене свиток и, найдя требуемое место, зачитал торжественно-звучным голосом:
— «Если ты склонен к добру, заведи себе дом. Возлюби его госпожу, как подобает. Насыщай ее чрево, одевай ее тело. Кожу ее умащай благовонным бальзамом, дабы была достойна тебя — своего господина. Будь нежен, не груб с нею. Услаждай ее сердце, ибо на нем держится дом твой. Не отталкивай ее, ибо это — бездна. Открой свои ладони ее ладоням. Позови ее, прояви пред нею любовь свою». За яствами, благовониями, одеждами есть место для мудрости… Я не ищу ложной любви, что сегодня отдается неведомому бродяге, а завтра пьяному ремесленнику, имени которого не знает. Я ищу любви жены.
— Любви царевны Нефрет? — тихо спросил Инени.
Сатми молчал.
Старец вышел.
*
Сатми уже несколько раз замечал в базарной суете, среди рыбаков, крестьян и пригнанного на продажу скота, недомерка-карлика, слугу Инени. Этот хромоногий престарелый человечек ростом с ребенка служил для Инени связью с внешним миром. Карлик выполнял всевозможные поручения провидца и наверняка обманывал его, совершая покупки. Господин часто колотил его, и он вопил тогда так жалобно, словно старец собирался вытрясти душу из его уродливого тела. Сатми знал его с первого дня своего служения в храме. Карлик напоминал кривого бога Беса, но улыбался совсем не так благодушно. Ему доставляло удовольствие пакостить ближним; карлику было все равно, издевался он над человеком или животным.
Неожиданно сталкиваясь с Сатми, он радостно здоровался и тотчас пропадал, пока опять случайно не выныривал перед ним. Через некоторое время Сатми начало казаться, что за каждым его шагом следят сотни двойников карлика. Прихрамывая, маленький уродец удалялся в притворном смущении, но через минуту вновь появлялся.
*
Снова песенка, еще один цветок…
Сатми опять увидел в окне руку, а с нею и лицо Нефрет, которая уже не скрывалась. Она махала ему рукой и манила улыбкой, после исчезла за светлой занавеской.
Перед Сатми вдруг вынырнул карлик и с гримасой подал ему цветок. Сатми хотелось одним ударом проломить голову уродца, но он лишь вырвал цветок из руки карлика. Тот запищал и исчез.
*
Инени велел Сатми поехать на время в Фивы, однако в тот же вечер заболел и едва смог добраться до постели. Вследствие этого старец изменил свое распоряжение: Сатми не уедет, а останется при нем.
Семь дней не отходил Сатми от ложа больного учителя. Инени не прекращал речений. Было понятно, что он торопился открыть последние, еще неизвестные ученику тайны. Сатми выслушивал предостережения, погружался в изучение тайной мудрости и, мнилось, и думать забыл о царевне. Он сочувствовал ослабевшему, изможденному старцу. Болезнь смягчила жесткий нрав старого провидца и Сатми не раз замечал в его черных уставших глазах странно-нежное выражение.
Однажды Сатми читал вслух учителю изречения из книг мудрости:
— Если ты мудр — воспитай сына, угодного Богу. Делай ему всякое добро, какое сможешь, ибо это твой сын, кровь от крови своей. Не отворачивай от него своего сердца.
Инени схватил ученика за руку. Сатми взглянул на него. Ему показалось, что глаза старика повлажнели, а на сухих губах заиграла ласковая, чужая этому лицу улыбка. Инени разжал слабые пальцы, выпустил руку Сатми. Прижал худые руки к тяжело дышащей груди и тихо прошептал, опустив глаза:
— Читай дальше.
Сатми продолжал читать слова мудрости — медленно и выразительно.
В боковом проходе святилища Сатми остановил Тутмос. Писарь на кого-то кивнул. Из-за колонны, почтительно согнувшись, выступил мужчина среднего возраста с вытянутым лицом. Его губы были приоткрыты, виднелись большие лошадиные зубы, точно он все время улыбался.
— Доверенный писец царевны, — прошептал Тутмос. — У него к тебе поручение.
— Царевна справляется о твоем здоровье и интересуется, почему тебя позавчера не было в святилище. Она также спрашивает, не сможешь ли ты после захода солнца прийти к садовой калитке у северной стены.
Сатми ответил, что придет. Он даже не заметил, как отошел писарь, как приблизился Тутмос. Не услышал, что шептали толстые губы Тутмоса, склонившего голову набок.
— Величайший дар божества — талант сочинять стихи. Царевна — избранница божья, да живет вечно Его имя. Она прекрасна: волосы ее чернее мрака ночи, уста ее слаще винограда и фиников…
Сатми, глубоко задумавшись, отвернулся от Тутмоса. Писарь закатил глаза, прижал руки к своему согбенному туловищу и прошептал:
— Груди ее — два венка…
*
Сатми ждал, пока не заснет Инени, бодрствовавший обычно с восхода до заката. Тогда он вышел из комнаты учителя. Карлик, который в последнее время вел себя не так враждебно и был занят уходом за своим господином, не поднял головы и с комическими гримасами продолжал складывать какие-то одежды.
Выйдя из храма, Сатми услышал чьи-то шаги и остановился, словно совесть его была нечиста. После зашагал к царскому саду, обогнул стену и приблизился к небольшой калитке. Несколько секунд выжидал, поглядывая, не идет ли кто; но на дороге никого не было. Заскрипевшую калитку отворили изнутри, и Сатми вошел. Кто-то, кого он не мог рассмотреть в темноте, взял его за руку и потянул за собой. Жрец шел наугад, несколько раз спотыкался, потом ощутил под ногами воду. Задетые провожатым ветки деревьев били его по лицу.
Через минуту рука, что вела его, разжалась и оставила его в одиночестве. Другие руки обвили его шею. Кто-то невысокого роста. Сатми наклонился и почувствовал близость лица, вдохнул аромат близкого тела, узнал ясные глаза царевны и услышал свое имя.
— Я так тосковала по тебе…
Сатми хотел высказать то, что подсказывало ему бешено бьющееся сердце, но вдруг услышал в темноте чей-то строгий голос. На его губах загорелся поцелуй и его снова повели его по невидимой тропинке к выходу. Калитка тихо закрылась за ним.
*
Только утром Сатми заметил, что его одежда испачкана. Инени еще больше ослабел, и в то же время в поведении старца ощущалось странное нетерпение. Карлик копался в низком сундуке с одеждой и старался обратить внимание Сатми на свою работу, как если бы она была чрезвычайно важна. Он подносил к ложу Инени различные одежды и, повернувшись вполоборота к Сатми, спрашивал, допустимо ли малейшее пятнышко на духовном облачении и можно ли в загрязненной одежде приносить жертвы божеству. Сатми ушел в себя. Он не сразу понял, что Инени собрался встать с постели и принять участие в утреннем богослужении.
Зная, как слаб был Инени, Сатми пытался отговорить его от этого решения, но Инени твердо стоял на своем. Сатми немного успокоила мысль, что речь шла о таком важном ритуале, как молитва о победе в войне, которую фараон вел уже несколько месяцев. Божество должно дать знак, принять ли предложенные условия мира или продолжать войну, изнурительную для обеих сторон.
*
Инени вышел из кельи и направился прямо в святилище. Бессильно опирался о плечо Сатми и молчал. Сатми опасался, что старец не сможет выстоять всю церемонию богослужения и осторожно высказал свои сомнения. Вместо ответа старец отпустил его плечо и твердым шагом вошел в двери святилища. Службу вел сосредоточенно и спокойно, как всегда.
Сильным голосом прочитал «Главу о возжигании огня».
Разжег огонь и так же спокойно прочитал «Главу о кадильнице».
Держа обеими руками кадильницу, Инени углубился в молитву. После этого поставил на кадильницу священный сосуд с тлеющими углями, посыпал угли порошком из затвердевшей душистой смолы. Живыми колоннами, напоминавшими стволы пальм, потянулся вверх ладан голубыми облаками.
С кадильницей в руке Инени подошел к вратам Святая святых, запечатанным глиной. Он с большим усилием произносил слова, сопровождавшие обряд. Сатми обеспокоенно шел за ним, однако Инени с неуклонной решимостью выполнял сложный ритуал, не пропуская и не изменяя ни слова.
Он снял глиняную печать с засова священных врат и сказал угасшим голосом:
— Нити сорваны, печать — сломана.
*
Инени очень долго пробыл взаперти в Святая святых. Жрецы начали уже тревожно переглядываться. Ждали, что Сатми заговорит первым, но он молчал и стоял неподвижно. Его дух устремился за Инени и остался там, за святыми вратами.
Наконец они открылись вновь и показался Инени, державшийся за притвор. Он приоткрыл врата с большим трудом и только для того, чтобы снова исчезнуть в Святая святых. Через некоторое время он вышел. Лицо Инени чуть подрагивало, и Сатми понял, что старец ослабел. Провидцу пришлось напрячь все свои силы, чтобы завершить обряд и судорожно дрожащими руками снова запечатать врата.
*
Сатми ощутил, что бессильное тело учителя, опиравшегося на его плечо, словно стало вдвое тяжелее. Тутмос — всегда сочувствовавший другим — вызвался помочь. Придерживал упавшую голову провидца, склонив к нему бритое широкое лицо, как грустная старуха. Поддерживал его, когда приходилось преодолевать высокие ступени, и вздергивал брови в знак того, что и сам страдает.
Помощи от Тутмоса было немного. Даже крепкий Сатми порядком устал. Когда Тутмос и Сатми на миг оказались за спиной старца, Тутмос легонько толкнул жреца локтем и подмигнул. Под колонной среди женских голов Сатми узнал темную головку Нефрет. Она встала на цыпочки и опиралась руками о плечи стоявшей впереди женщины. Нефрет следила за тянувшейся мимо длинной процессией учителей и учеников, пока не встретилась взглядом с Сатми.
*
Тутмос долго просидел у Инени. Прорицатель передал ему все, что открыло божество. Когда откровение перестало быть тайной, все обрадовались: божество приказало закончить войну и заключить мир.
После того, как гордый своей миссией Тутмос вышел от старца, Сатми направился к учителю.
Карлик запретил ему входить, сказав, что Инени слишком устал и нуждается в отдыхе. Но вскоре Сатми увидел, что карлик — с испуганной миной, весь скорчившись — впустил к Инени маленького и высохшего, как мумия, старика Суаамона.
Суаамон пользовался славой человека, владевшего тайными силами — посредством их можно было поддержать угасающую жизнь, вылечить болезнь, успокоить боль и даже вызвать смерть. Его все боялись и по возможности обходили стороной.
Босой Суаамон шел с опущенными глазами по каменному полу и прижимал к груди свиток, завернутый в чистую ткань. Это была книга, написанная самим богом Тотом.
Почему-то именно сейчас Суаамон произвел на Сатми отталкивающее впечатление. Инени, вероятно, послал за Суаамоном в надежде, что чары знахаря принесут ему облегчение.
Это соображение немного примирило Сатми с появлением Суаамона — молодой жрец искренне любил своего учителя. Но все же он испытывал некое внутреннее беспокойство, как при виде притаившейся в кустах гадюки или летучей мыши в сумерках.
Сатми шел к себе, отвечая на поклоны жрецов: видимо, они понимали, что близится час, когда Сатми займет место Инени.
Сатми всей душой надеялся, что сверхъестественные способности Суаамона продлят жизнь Инени. Это отсрочило бы на какое-то время его вступление в обязанности, связанное с различными обременительными хлопотами. Однако высокое положение открывало путь к будущему, при мысли о котором начинало сильнее биться сердце.
Сатми хорошо знал, как высоко ценил фараон Инени и с каким уважением выслушивал его мудрые советы и поучения. Фараон часто осыпал Инени дарами. Он наверняка согласится на брак царевны с преемником Инени. Жена Сатми получит почетный титул первой супруги божества. Жрец парил на крыльях мечтаний. Он уже видел, как Нефрет в сопровождении хора молодых женщин поет чистым звонким голосом гимны, а он в Святая святых славит молитвой властелина мира. Но благоговейное намерение посвятить все часы дня и ночи мыслям о божестве нелегко было осуществить: не только бодрствуя, но и во сне он думал только о Нефрет. К счастью, многолетняя привычка довела его действия до автоматизма: он не забывал молитв и безошибочно исполнял ежедневные обряды.