Купечество-то, хоть и перепуганное, а оправилось быстро, подсуетилось, клады отрыло, по глухим селам прошлось, сменяло на деньгу припасов разных. О боярах и речи нет, а что маленьким людям делать? Где пропитания искать? Летом-то способнее будет — и ягода пойдёт, и грибочки, поля-огородики, так ведь до лета ещё дожить надо. А как?
Народ уже будто ждал прихода баскаков — большая толпа скопилась за расколоченными и до сих пор не починенными воротами Суздаля.
— Княжье дело! — громко оповестил всех Сатмаз.
Пончик храбро въехал в город, направляясь к толпе, но тут Гийом решительно выступил вперёд.
— Здравы будьте, суздальцы, — поклонился он шумному сборищу, и люди начинали смолкать, с удивлением и неприязнью поглядывая на чужаков. — Мы баскаки, посланы ханом Батыем собрать с вас десятину, что полагается Орде…
— А вот вам! — завопила худая старуха в богатом тулупе, с распущенными седыми космами, и показала баскакам кукиш. — Вот вам, а не десятина! Ишь, чего захотели! Вы же всё, всё вынесли от нас, ничего не оставили! Десять десятин отобрали сразу, а вам всё мало?!
Пончик не нашёлся что сказать, поглядел на монахов, но те подняли очи горе.
— Доколе? — пробасил плотный купчина. — На нас напали! Лишили добра! Кто вступился за нас? Никто! А теперь заново пришли? Да что ж это такое!
— Душегубцы проклятые! — заголосили в толпе. — Креста на вас нет!
— Да откуда у них крест-то, у поганых?
— Кровь нам пустили, а которая осталась, выпить хотите?
— Мы-то думали, что всё — обобрали нас и ушли. Куда там! Они теперь всю жизнь будут из нас соки тянуть!
— Упыри!
— Вурдалаки!
— Молчать! — сказал Гийом, да с такой лютостью, что даже купчина, мужик крепкий, оробел не на шутку. — И слушать! Десятину заплатят все до единого. Вот перед вами великий баскак Амирхан, он послан Батыем следить за князем владимирским и за всем княжеством его. И никто из вас не посмеет уклониться от обложения данью! Не найдёте серебра или золота — заплатите мехами. Нет мехов — отдадите зерном, кожами, воском. Ничего у вас нет — расстанетесь с детьми своими!
Оглядев оробевшую толпу горящим взглядом ярых глаз, барон милостиво кивнул.
— Малым баскаком в Суздале, — сказал он обычным голосом, — Амирхан ставит брата Николая.
Монах скромно потупил глаза. Толпа молчала, переминаясь. В иное время люди бы просто растерзали баскаков, суздальцы — народ гонористый, драчливый, за себя всегда постоять могли. Но то буйство, тот разор, что монголы учинили при захвате Суздаля, всё ещё рождали страх и ужас, довлевшие над душами, заставлявшие горожан цепенеть и покоряться. Суздальцы посматривали на баскаков с ненавистью, с бессильной злобой — и опускали глаза, пряча их, утыкая в землю.
Тут Амирхан встрепенулся, оглядел собравшихся и что-то быстро проговорил Гийому. Тот низко поклонился и повернулся к суздальцам.
— Великий баскак владимирский не желает насильно набирать воинов в своё войско, — проговорил барон, — и предлагает охочим людям мужеска пола, здоровым и сильным, самим пойти к нему на службу.
Толпа зароптала, и даже бойцы из сотни Сатмаза переглянулись.
— А много ли достанется ратнику от Амирхана? — послышался голос из задних рядов.
— Достаточно, — увесисто сказал Гийом. — А десятникам, сотникам, тысяцким и темникам — ещё больше. Будете стараться, и великий баскак воздаст вам по заслугам и славе!
— Тысяцкие?! — охнул тот же голос сзади, и вперёд пробился крепенький мужичок, ладный и налитой здоровьем. — Это что ж, у великого баскака такое огромное войско будет?
— Будет.
— Тогда я первый! — заявил мужичок. — Записывай! Прохором меня кличут, а прозывают Дергуном.
Гийом перемолвился словом с Амирханом, и тот оскалился. Достал из-за голенища швырковый нож и протянул его Прохору, указывая на берёзу, что росла шагах в десяти.
— Ага, — принял нож Дергун. — Тогда смотри, мунгал, каково это, ножи кидать. Вона, где сучок!
Прохор подбросил нож на ладони, словно взвешивая, и с силой метнул его — клиночек вошёл глубоко в ствол, рассекая сучок пополам. Амирхан поцокал языком и кивнул: годен!
Больше никто не вышел добровольцем, и тогда Амирхан сам прошёлся вдоль неровного строя суздальцев. Люди пятились от великого баскака, а тот, не испытывая ни страха, ни смущения, придирчиво оглядывал мужиков и парней и тыкал пальцем в грудь того, кто ему приглянулся.
Всякий раз Сатмаз кричал зычно:
— Выходи! Стройся!
Новобранцы почти не сопротивлялись. Некоторые, конечно, кочевряжились, и таких дружинники выволакивали, скручивая руки до хруста.
— Сказано тебе — иди, — покрикивал Сатмаз, — значит, иди! Не кобенься зазря!
В толпе поднялся ропот, вознеслись крики, плач послышался, а рекруты Амирхана, бледные и встопорщенные, неловко строились, образуя первые десятки армии великого баскака.
— Так он и князя пригнёт, — негромко сказал Вахрамей. — Силу такую возымеет, что Всеволодыч и до ветру сходить не сможет без позволения Амирхана!
— Ты прав, — мрачно согласился Пончик, понимая, что стоит у начала создания самой настоящей оккупационной армии. Ярлык на княжение… Ха! Что проку с того ярлыка? Не великий баскак будет при князе, а князь при Великом баскаке. Не в княжеском дворце станет решаться судьба княжества, а в резиденции Амирхана.
И кто он сам, Александр Игоревич Пончев, в свете новых веяний? Слуга князев? Вроде так. А князь — слуга Орды. Простейший силлогизм получается — он, Шурик Пончев, прислужник ордынцев! Типа, полицай при оккупантах. Дожил…
Вернувшись во Владимир, Амирхан обошёл Новый город и подыскал себе ладный терем, рубленный в два этажа, с башенками по углам, с галереями-гульбищами да балкончиками. Ранее терем владыка Митрофан занимал, архиепископ владимирский. Пожар почти не затронул хоромы, лишь кое-где до стен дотянулся, лизнул пламенем.
Неудобно было Амирхану в комнатах устраиваться, непривычно, не по обычаю, но приказу Батыя перечить не станешь — надо так надо. И великий баскак решил привыкать к оседлой жизни постепенно. Для начала он приказал на ковёр, раскатанный в трапезной, уложить побольше войлоков, подушек раскидать. Чтобы можно было поесть по-человечески, сидя на полу, а не за столом, как у оросов принято. Обычай перенимать надо, кто спорит, но спешка нужна лишь при ловле блох и при поносе…
…Пончик взошёл на крыльцо епископских палат, нынче резиденции Великого баскака, и прошёл мимо хмурых стражей-копейщиков из тех, что набраны были в Суздале. Воины выглядели странно — оба в кольчугах, в шлемах-шишаках, а сверху — халаты синие, кушаками затянутые, и сабли на боку. Полуоросы-полутатарины.
Пройдя в обширную гридню, где Митрофан обычно гостей принимал да советовался с лучшими людьми города, Пончик застал там одного Гийома.
Барон сидел за столом в белой тунике да в белой же пелерине с откинутым капюшоном и пил чай — дул на него, смешно надувая щёки, и смачно прихлёбывал.
— Приятного аппетита, милорд, — брякнул Александр.
Барон покивал ему благожелательно, вовсе не походя на того злобного Кощея Бессмертного, каким предстал пред жителями Суздаля.
— И вам те же пожелания, — чопорно ответил брат Вильгельм. — Чайку?
— Не откажусь.
Брови Гийома задрались.
— Удивлён, — признался он. — Русы не знакомы с чаем и воспринимают сей благостный отвар с превеликим подозрением.
— Я знаком, — буркнул Пончик.
— Прошу прощения за то, что сделал вид, будто не признал вас, Александр, — церемонно сказал барон. — Не время было и не место. Хотя, признаться, рад был увидеть вас во здравии — и при князе. А что поделывает друг ваш, Олег?
Шурик кратко изложил события прошлой осени и истекшей зимы.
— Рад за него, — искренне выразился Гийом. — Я-то сразу приметил, что Олег к князьям вашим относился без особого уважения.
— Просто Олег привык к строгому порядку и жёсткой воинской дисциплине, — проговорил Пончик, то ли защищая, то ли оправдывая друга. — А князья… Да вы же и сами всё понимаете! Не то что в Орде… Угу.
— О, да, — кивнул Гийом. — Орда — это железная дисциплина и строжайший порядок. Чингизидам досталась самая могучая в мире армия, непобедимая и всёсокрушающая. М-да… Хотите услышать о моих приключениях?
Пончик, набрав полный рот чаю, лишь кивнул.
— Пейте, пейте, — сказал Гийом и задумался. — Чай хорош, и весьма.
Напиток и впрямь был душист и вкусен. Подвяленные листья развернулись в кипятке и слабо окрасили настой, но запах приятно щекотал ноздри. Прихватывая медку, Александр хлебал чай, а барон повёл свой рассказ.
— Когда на Днепре сошёл снег, — начал он, — я пристроился к купцам и вместе с ними доплыл до Херсона. Там-то я и повстречал брата Рогерия…
Пончик едва не подавился чаем.
— Конвентуального приора?! — воскликнул он.
— Вы знали Рогерия? — удивился Гийом.
— Я похоронил его, — увял Александр. — Он умирал от ран и холода в рязанских лесах. Надеюсь, что волки не отыщут его могилы…
Барон перекрестился.
— Тогда вам будет легче понять меня, — сказал он и продолжил: — Именно через брата Рогерия я и был приобщён к делам доминиканского ордена и принял имя Вильгельма, а зимою послали меня в Сарай-Бату, в столицу Белой Орды. Это удивительный город, где есть улицы, но нет домов, только юрты, но уже строятся храмы и дворцы. Там я пристроился к нойону Амирхану, ещё не зная, какое возвышение ждёт его. И вот я здесь.
— А что Амирхан желает делать дальше? — спросил Пончик. — Куда направиться?
Гийом понятливо кивнул.
— Нынче везти дань в Орду не получится, — сказал он. — Скоро снег рыхлеть начнёт, земля размякнет — и сани не проедут, и телеги застрянут. Ждать надо тёплых дней, лета ждать. А пока собирать «ордынский выход», копить его до времени… — Барон отставил чашку и утёрся. — Мне так кажется, Александр, или вам на самом деле не по душе служить при великом баскаке?
— Честно?
Брат Вильгельм кивнул.
— Не по душе, — признался Пончик, не ощущая особой враждебности со стороны Гийома.
— Ага, — кивнул тот. — А почему?
— Странный вопрос, — пожал Шурик плечами. — Сперва пришли захватчики, разграбили города наши, пожгли, а теперь хотят тут устроиться прочно и надолго, чтобы уже не разом добычу брать, а постепенно добро вытягивать. Вроде как десятина и не великая дань, а всё ж иго… Этак, за десяток-то лет, можно серебра больше выкачать, нежели за один набег! Угу…
— Верно, — тонко улыбнулся Гийом. — И что же вам в том не нравится?
— Мне не нравится, что всё это серебро уйдёт в Орду!
— Вот оно что… — затянул доминиканец. — Значит, если бы оно осталось во владимирской земле, лучше было бы?
— Наверное!
— Нет, не лучше! — жёстко сказал барон. — Или вы не знаете, на что князья подати тратят? Пропивают их да проедают. Прогуливают! Раздаривают! А с той десятины, что «ордынский выход» составит, часть пойдёт на содержание ямов, на устройство мостов и на прочие полезные дела. Разве князья содержали дороги? Да у них и дорог-то не было приличных! Разве не так?
— Всё так, но…
— Понимаю, понимаю! Вам не по душе, что власть ордынская распростёрлась над землями русов. Да? А вам не кажется, что пришлые владыки устанавливают свою власть там, где местные правители слабы и беспомощны? Князья русов растратили силы в кровавых дрязгах, вот их теперь и щиплют баскаки, как кур! Да, щиплют, да, отнимают яйца. Но и хорьков кровожаждущих не пропустят в курятник! Я понятно выражаюсь? Вам доступно сравнение с хорьками? Знаете, кого я имел в виду?
— Догадался, — буркнул Пончик. — А сами-то вы как, ведь вы же не монгол? Приятно ли вам служить Орде?
— Я служу не Орде, а ордену. Впрочем, и ханам я пользу приношу немалую. Вы тут убивались насчёт сожжённых городов и весей, а много ли их уничтожено ордынцами? От силы десяток крепостей. А на Руси городов и городишек — четыре сотни! Это разве война? Это разве уничтожение? Хан Батый всего лишь пугает русов, принуждая тех к повиновению, и оно им на благо, коли сами не в состоянии править в единстве! Уж мне-то можно верить. Я — англичанин. Уж кто-кто, а англичане познали, что есть иго! В давние времена на островах наших жили пикты. Воинственные бритты перебили их множество, а уцелевших загнали в северные горы, безрадостные и бесплодные. Потом пришли римляне и подмяли бриттов. Те не хотели римского порядка, но их никто и не спрашивал. А уж как бритты были против ухода римских легионов! Знали, что придёт конец миру и всем удобствам, что окружали их в период империи. И точно! Ушли легионы — и тут же случилось нашествие. Орды англов и саксов набросились на Британию. Король Артур, служивший в римском легионе, сплотил бриттов, дал отпор захватчикам, но ненадолго. Умер Артур, и англосаксы овладели Британией, превращая её в Англию. Однако и их торжество было не таким уж и долгим — Вильгельм Завоеватель высадился на наших берегах, притесняя и угнетая англосаксов. И кого мне винить? Кого счесть потерпевшей стороной? Во мне слились крови саксонская и норманнская, и капли бриттской примешаны. Так кто я? Жертва нашествия? Или потомок победителей? Нет, Александр, не вам гневить Бога утверждениями об иге! Да и кто ж вам виноват? Не сумели распорядиться своею волей — живите тогда в неволе, а распоряжаться станут за вас. Вкус свободы сладок, но не все достойны насладиться ею.
— А зачем вам тогда князь? — спросил Пончик агрессивно. — Ведь тут всем будет Амирхан заправлять! Ведь так?
— Так, — легко согласился Гийом. — Великий баскак станет приказывать, а князь — исполнять. А то, что он сам пожелает содеять, сотворит только с позволения Амирхана. Затеет князь войну, скажем, а великий баскак ему запретит. Или разрешит, это уж как получится. Вот, задумал Бату-хан войной на Венгрию идти, на Польшу и прочие страны христианские. И воины Ярослава Всеволодовича двинутся вместе с нукерами.
— И вы не противитесь угрозе нашествия, как Рогерий?
— Не говорите о том, чего не знаете, — строго сказал Гийом. — У нас с приором разные задачи, но единая цель, о коей позвольте промолчать. И вы зря истязаете свою душу видениями мук народных! Поверьте, при ханах людям будет жить не хуже, чем при князьях. Может, и лучше. Это князья думают, что власть останется у них, разве что ярлыки получать придётся. Однако хан волен и дать, и отнять ярлык, если сочтёт, что князь, отмеченный им, не достоин доверия Орды. Да и не все земли окажутся под властью князей, появятся огромные территории, где ханы станут править напрямую, а население будет избирать ватаманов и тивунов.
— Ужас… — пробормотал Пончик.
Гийом весело рассмеялся.
— Вы бледнеете от ужаса там, — сказал он, — где впору краснеть от стыда! За себя, за народ свой и правителей его! Отрешитесь от земного, Александр, и тогда вам станет доступна высшая правда. А пока готовьтесь — великий баскак желает проследовать в Юрьев-Польский.
— Всегда готов, — буркнул Шурик. — Угу…
В Юрьеве-Польском тоже хватило шуму да суматохи. Жители не слишком-то и пострадали от набега, наверное, именно поэтому и выказали всю свою строптивость. Страсти вскипели до того, что разъярённая толпа накинулась на баскаков. Однако Амирхан умел набирать бойцов в свои охранные отряды — рекруты выступили на защиту великого баскака и его подручных. Человек десять зарубили или прободали копьями, а прочие живо присмирели. И склонили голову, гадая, кто же ими правит — великий князь или великий баскак?
Ярослав Всеволодович тоже зря не сидел — укреплял власть на местах. Святослава он в Суздале пристроил, Всеволод в Ярославль вернулся. А тут как раз епископ Кирилл, проезжая из Белоозера по Сити, привёз в Ростов тело убиенного Юрия Всеволодовича и положил его в Успенском соборе. И вот израненный князь Владимир Константинович собрался с духом и силами, чтобы вернуться в Белоозеро.