– Дальше опасно, товарищ лейтенант… – Сержант втянул голову в плечи, когда просвистела мина и взорвалась в соседнем дворе с оглушительным треском. – Проедете два квартала, там еще наши, дальше будет школа… вернее, то, что от нее осталось, а за школой уже фрицы, у них там баррикада из трамваев и всякого мусора, хрен пройдешь… Зенитку выставили на прямую наводку, лупят по нашим…
– Мы знаем, сержант, спасибо, нас там ждут. – Лейтенант сложил бумаги, сунул в недра комбинезона и побежал к броневику. Его втащили наверх.
Колонна продолжала движение, максимально снизив скорость. Это был не самый респектабельный городской район. Мелкие предприятия, мастерские, бесхитростные дома для представителей рабочего класса. Здания в два-три этажа, многие разрушены, валялись вповалку деревья, столбы электропередачи, разодранные оконные и дверные переплеты. Из завалов торчали человеческие конечности. Не всегда удавалось убирать мертвых. В основном это делали местные жители – родственники, соседи погибших. Люди прятались по подвалам, по редким бомбоубежищам. Самые предусмотрительные заранее покинули город, рассеялись по окрестным лесам и поселкам. Уберечь братьев-славян от обстрелов и бомбежек удавалось не всегда. Впереди надрывался пулемет. Кто и по кому стрелял, непонятно. Впрочем, в данном ареале пока все было мирно. Колонна объезжала горы мусора, обломки мебели. Показалась вытянутая двухэтажная школа, в нескольких местах разбитая снарядами. В стенах зияли проломы, валялись парты, расколовшийся пополам глобус. Вдоль обочин прохаживались советские автоматчики – видимо, бывалые люди, уже не гнулись под минами и снарядами. Колонну ждали – на дорогу выбежал крепко сбитый офицер, укутанный в плащ-палатку, начал показывать знаками, что надо свернуть в переулок. Бронетранспортер с бойцами полковой разведки остался на дороге – лейтенант и его подчиненные задачу сопровождения выполнили. Полуторка въехала в переулок, протиснулась между покореженными стенами и через пару минут оказалась во дворе у скромного на вид костела. Водитель остался в кабине, пассажир спрыгнул на землю. Жилистый сухопарый мужчина лет тридцати пяти, с коротким «ежиком», он носил штатское (как, впрочем, и остальные члены группы) – брюки из грубой материи, сапоги, затертый пиджак, кепка со сдвинутым на лоб козырьком. За спиной болтался вещмешок и немецкий пистолет-пулемет «МР-40», повернутый стволом вниз.
– Здравия желаю! – протянул руку мужчина. – Капитан Ломакин, Алексей Борисович, зафронтовая разведка. Выполняем задание полковника Бурмистрова, разведотдел 47-й армии.
– Здравствуйте, капитан, – пожал руку встречающий офицер. – Майор Проничев, мы в курсе, ждем вас. У вас две группы?
– Так точно, товарищ майор, четверо с капитаном Каляжным, четверо со мной. В группах польские товарищи и наши разведчики, владеющие польским языком. До определенной точки на левом берегу идем вместе, дальше разделяемся – у каждой группы своя задача.
– Да, понятно, – сухо улыбнулся Проничев. – Желаю успеха. К сожалению, дальше – немцы.
– Нас обещали вывести к Висле в районе старой пристани…
– Обещали – значит, выведем, – хмыкнул майор, пожимая руку второму офицеру в штатском – тот спрыгнул с кузова и подошел пружинящей походкой. Он был пониже Ломакина, кряжист, имел открытое добродушное лицо. Впрочем, прохладный огонек в глазах присутствовал, добродушие было всего лишь маскировкой.
– Капитан Каляжный, Михаил, по батюшке Александрович, – представился второй офицер. – Надеюсь, вы знаете, товарищ майор, как нам выйти к Висле?
– Разумеется, товарищи офицеры, – кивнул Проничев, – маршрут обследовали дважды – вчера вечером и сегодня утром. Придется воспользоваться канализационной системой города – она давно не работает. Нам помог польский товарищ из Армии Людовой, до войны он работал инженером по подземным коммуникациям Варшавы и знает эти переходы, как свою расстрелянную жену. Ему можно доверять, человек проверенный, имеет к нацистам собственные счеты. Он ждет нас у колодца. Товарищ выведет вас к старой пристани, после чего вернется. Часть подземного пространства с водопроводом и канализацией немцы приспособили под свои нужды: прокладывают тропинки, чтобы отправлять диверсантов, используют шахты и коллекторы под склады и убежища. Но маршрут, проложенный товарищем Кыштовским, безопасен – это сквозная шахта, которая много лет не использовалась, и немцы про нее не знают. Когда выйдете к набережной, уже стемнеет. На старой пристани есть плавсредства, подберете нужное. Вы окажетесь в глубоком немецком тылу – дотошных проверок не будет. Как у вас с документами и немецким обмундированием?
– Есть два комплекта, товарищ майор, – сообщил Каляжный, – и документы на имя гауптмана Отто Зильберта и майора медицинской службы Генриха Рунге. Я знаю немецкий… – Каляжный со скепсисом глянул на Ломакина и добавил: – В отличие от Алексея Борисовича…
– Это правда, – смутился Ломакин. – Познания в немецком – на уровне средней школы. Так уж сложилось, товарищ майор, бывать в тылу у немцев пока не приходилось. Но остальные члены моей группы немецким языком владеют.
– Тогда вы станете потерявшим голос и оглохшим майором Рунге, – улыбнулся Проничев. – Контузия, проблемы с головой, почему нет? Направляетесь на лечение в тыл.
– Разберемся, товарищ майор, – кивнул Ломакин и посмотрел на трофейные наручные часы: – Через час стемнеет, пора в путь.
– Тогда добро пожаловать в подземное царство, товарищи офицеры…
Пассажиры покидали кузов полуторки, подтягивали брюки и лямки вещмешков, заправляли штанины в сапоги, забрасывали за спины трофейные автоматы. Вместе с офицерами их было десять, в каждой группе – по пять человек. «Сборная солянка» – русские, поляки. Несколько опытных разведчиков, двое бойцов – из Армии Людовой, недавно преобразованной в Войско Польское, местные подпольщики-коммунисты, прекрасно знающие город. Эти люди понимали и по-русски, и по-немецки, их специально отбирали для важной миссии. Инструктаж не занял много времени. За домами неистовствовал пулеметчик (у него определенно сдавали нервы) – это не способствовало беззаботному пребыванию на свежем воздухе. Появился невысокий худой мужчина – упомянутый пан Кыштовский, провел беседу с офицерами, пока остальные курили под развалинами. Группа двинулась в путь под присмотром отделения автоматчиков. Половину квартала задворками – люди перебирались через битые стенные конструкции, развалы мусора. Чугунная крышка колодца в глубине двора почти не выделялась. Трое автоматчиков выдвинулись дальше, залегли за перебитыми яблонями – до противника по прямой рукой подать. Пан Кыштовский ломиком поддел крышку, двое крепких мужиков оттащили ее в сторону.
– Ну, с богом, мужики! – напутствовал майор Проничев. – Не наш, конечно, метод – уповать на то, чего нет, но…
– А что, молитва лишней не будет, товарищ майор, – оскалился Каляжный. – Сами не оплошаем, и боженька не подведет… И вам счастливо оставаться, товарищ майор. Даст бог, еще свидимся…
Пан Кыштовский первым растворился в недрах подземелья. Поскрипывали скобы, вмурованные в кирпичную кладку. Ломакин дождался, пока тот спустится, переглянулся с Каляжным, глубоко вздохнул и скинул ноги в шахту…
Глава вторая
Тьма спустилась на Варшаву, когда сдвинулась крышка колодца, прикрытая жестью для маскировки. Возникла голова, затем плечи и все остальное. Смутный силуэт выскользнул из шахты, пробежал, затаился за бетонной плитой. Показался второй, примкнул к первому. Люди выбирались по одному, рассредоточивались на узком пятачке. С одной стороны возвышался забор, с другой – приземистое портовое сооружение. Невысокие деревья, городьба из плит. К ночи собрались облака, закрыли звезды. Дул ветер, и было слышно, как плещется вода. По макушкам деревьев плясали отблески пожаров. На западе что-то глухо рокотало. На востоке тоже было неспокойно – долетали раскаты, и явно не грома. В окружающем пространстве не было ни людей, ни источников шума. Люди выжидали, прислушивались. Закряхтел Ломакин, присоединяясь к польскому проводнику, который, вытянув шею, проницал пространство. К ним подполз Каляжный, пристроил автомат.
– Все, панове, вы на месте… – зашептал, коверкая русские слова, Кыштовский. – Это старая пристань, ее разбомбили… Немцы в стороне – на Шаволинской, а еще усиленные посты у мостов, но мы от мостов далеко… Здесь могут ходить отдельные патрули, а еще на воде катера – они иногда курсируют в городской черте… Подберете лодку там, внизу… – кивнул он. – Я их приметил еще вчера, есть целые посудины, и весла можно найти… Поймает патруль на воде – говорите, что вы с Засолья, оттуда плывете, вас течением снесло…
– Спасибо, товарищ, – поблагодарил Ломакин. – Ты молодец, дальше мы сами…
– Будьте осторожны, когда станете спускаться, – предупредил Кыштовский. – Тут парапет был, набережная в бетоне… Ваши бомбы бросали, когда немецкие катера стояли, – там все вот так… – широко развел он руками. Затем, пригибаясь, засеменил прочь – он сделал свое дело и мог удалиться.
Офицеры всматривались в темноту. Пройти по подземелью было просто. А вот дальше – уже сложнее.
– Ну что, в дорогу, капитан? – выдохнул Ломакин. – Двум смертям-то точно не бывать…
– Эй, народ!.. – Каляжный выразительно махнул рукой. – Спускаемся к реке. И не шуметь мне тут…
Люди выбирались из укрытий, перебегали. Остались во тьме посеченные осколками деревья. Старая набережная представляла собой унылое зрелище. Ранее закатанная в бетон, а ныне вздыбленная, перепаханная авиационными бомбами, она стала бы идеальной преградой для танков. Под наслоениями бетона плескалась вода. Заброшенная лодочная станция находилась справа – подойти к ней было проблематично. Спускались по одному, выверяя каждый шаг, проверяя на ощупь опорные поверхности. Каляжный вдруг охнул, замахал руками, пытаясь удержаться, когда из-под ног стал уплывать огрызок бетона. Ломакин метнулся к нему, схватил за шиворот и выругался:
– Мать твою, капитан, ты на чем там стоишь?!
– На марксистской платформе… – пошутил, отдуваясь, Каляжный. – На чем же еще? Говорили же мужики, молитва лишней не будет… Вынимайте меня отсюда, пока все кости не переломал…
Под сдавленные смешки офицера вытащили на ровное место. Люди перебегали дальше вдоль перепаханной снарядами набережной. Чуть правее обозначился вполне приемлемый спуск к воде. Просматривался уцелевший причал, несколько маломерных посудин, в том числе перевернутых. Из воды выступал остроконечный бак затонувшего военного катера – глубина не позволяла ему целиком уйти на дно. Офицеры снова спускались первыми.
– Стоять! Кто такие? – гортанно выкрикнули по-немецки.
Неприятностей не ждали – по крайней мере, сейчас. От перевернутого баркаса – он валялся на причале, словно кит, выбросившийся на берег, – отделились двое. В мутном зареве блеснули нашивки на петлицах – пехотная часть вермахта. Обычный патруль – и, что характерно, только двое. Они скинули с плеч автоматы, но окрик Каляжного на немецком остановил их:
– Отставить! – выкрикнул капитан. – Гауптман Отто Зильберт, отдел разведки 301-го пехотного полка! Возвращаемся с задания с польскими союзниками!
Можно нести любую чушь, лишь бы выиграть секунду-две, сократить дистанцию. Ничто не мешает офицеру абвера вырядиться в штатское, но все же… Дрогнули автоматы в руках, патрульные замешкались, а «незнакомцы» продолжили движение. Хорошо, товарищи сзади не открыли с перепугу огонь! Волнистая рукоятка ножа была уже в руке – Ломакин выдохнул, и тонкое лезвие без сопротивления вошло солдату под ребро. Он задрожал, выронил автомат, вцепился Ломакину в рукав. Тот не вырывался, всунул нож в человека до упора, провернул рукоятку – чтобы не вздумал взвыть. Рядом хрипел второй патрульный – Каляжный проводил зеркальную работу. У солдата подкосились ноги, он с шумным выдохом стал оседать. Ломакин выдернул нож, отпрянул. Двое незадачливых вояк рухнули одновременно.
– Браво, товарищи офицеры, – пробормотал за спиной сержант Замятин. – Вам бы в синхронном плавании участвовать…
Застыли, навострили уши. Тихо молился господу богу немногословный польский товарищ Матеуш Заремба – член подпольной организации, лояльной Советскому Союзу. Плескались волны у бетонных плит, плыли, покачиваясь, облака, словно переполненные пассажирами дирижабли. По воде доносился отдаленный гул – переправы через Вислу работали и в темное время суток.
– За работу, мужики, за работу… – забормотал Каляжный. – Алексей, переодеваемся… Остальные – тоже не стойте. Повязки – на рукава, дабы не было у господ немцев дополнительных вопросов. Ищите пригодное плавсредство. Трупы – в воду.
– Ага, где польские раки зимуют, – хмыкнул Замятин, хватая за ногу ближайшего покойника.
Но мертвые тела, брошенные в воду, отказывались тонуть. Они всплывали – то тянулись вверх скрюченные пальцы, то искаженные физиономии, бились о кромки плит, смещались по течению. Да неважно, кого удивишь в это сложное время парой-другой трупов? Офицеры начали вытряхивать плотно уложенное содержимое вещмешков, раздевались, натягивали полевую форму вермахта, любезно предоставленную разведотделом, а свое гражданское барахло утрамбовывали обратно. Остальные цепляли на рукава нашивки «Народове силы збройне» (NSZ) – прислужников гитлеровцев, уничтожающих польских антифашистов. Когда все переоделись, сразу кинулись выискивать подходящее транспортное средство. Вместительная широкая плоскодонка обнаружилась довольно быстро. Отыскали весла, пару банок, чтобы вычерпывать воду (в днище имелась пробоина). Под весом десяти человек посудина опасно накренилась, но все-таки шла. Разведчики Замятин и Ложкин исправно работали веслами, синхронно погружали их в воду, размеренно дышали. Заремба, сидя на корточках, вычерпывал воду – это требовалось делать постоянно. Остальные боялись даже дышать и с опаской поглядывали на распростершуюся водную гладь.
Капитан Ломакин сидел на корме, поглаживал затвор трофейного автомата. Форма гауптмана была чертовски неудобной, давил воротничок, постоянно хотелось чесаться. Мимо лодки проплыл задранный «клюв» утопленного катера береговой охраны. В леере застряло тело члена команды – оно уже разложилось, но пока не собиралось отцепляться. Над водой копились клочья тумана. Видимость была неважной. Туман наплывал клубами, в разрывах поблескивала вода. С удалением от берега качка чуть уменьшилась. Люди молчали, настороженно смотрели по сторонам. Членов группы Каляжного Ломакин знал плохо – двое разведчиков, обладающих навыками радиодела, двое местных подпольщиков, присягнувших на верность делу Ленина-Сталина – оба небритые, какие-то мрачные, потасканные. У Каляжного было собственное задание – проникнуть в северный район Варшавы Жолибож, связаться с местными товарищами и вывести из заблокированного района пару видных деятелей подполья, имеющих отношение к Польскому комитету национального освобождения. Деятели были авторитетные, имели влияние на значительную часть польского общества, и терять таких людей в клоаке Варшавского восстания советское командование считало неразумным. Поддержка местным населением наступающих войск была, мягко говоря, не тотальной. С самим Каляжным Ломакин пару раз пересекался, друзьями не были, но и не чурались совместных бесед с перекурами.
Восстание, поднятое Армией Крайовой по наущению лондонского правительства в изгнании, советское правительство демонстративно не поддерживало. Тому имелась масса военных и политических причин. Повстанцы задыхались в заблокированных районах, гибли тысячами, и все их дело уже дышало на ладан. Но им удавалось оттягивать на себя серьезную группировку гитлеровских войск. С подавлением же восстания вся эта масса вояк, среди которых было немало коллаборационистов, усилила бы группировку на правом берегу, что серьезно усложнило бы взятие города. Поневоле приходилось налаживать контакты с повстанцами. Неделю назад для установления связи была сброшена парашютная группа разведотдела 1-го Белорусского фронта. В группе находились трое с радиостанцией. Один погиб по приземлении – наткнулся на клык арматуры, а когда стащили с него, он уже отдал богу душу. Группу словно ждали – не прошли и ста метров, как попали в засаду! Лейтенант Аксаков принял огонь на себя, отбивался, пока не кончились патроны. Радист скатился с рацией в ближайший разлом, и, пока товарищ сдерживал натиск эсэсовцев, отстучал в эфир радиограмму: все пропало, засада, прощайте, товарищи! Попадать в плен запрещалось категорически – видимо, последние патроны эти двое приберегли для себя… Переброска Ломакина – вторая попытка. От доставки по воздуху отказались и решили объединить две группы – с условием, что на левом берегу их пути разойдутся. Пан Заремба и пан Пшиговский, идущие с ним, ранее входили в состав Армии Людовой и сохранили связи с товарищами, которые обещали свести «засланцев» с руководителями восстания. Оба скромно помалкивали в компании советских «попутчиков». Лысоватый Заремба монотонно вычерпывал воду, сидя на корточках под ногами разведчиков. Пан Пшиговский, обладатель роскошных усов и простодушной физиономии, любитель поболтать, и даже по-русски, сегодня словно в рот воды набрал. Поговаривали, что он родом с Белостока, натерпелся от бандеровцев, что под корень вырезали его семейство, воевал в советском партизанском отряде, потом кочевал по польским подразделениям, верным Польской рабочей партии…