Великан почесал лысину, на которой, как роса, сверкали дождевые капли, затем кивнул на группу переселенцев и спросил:
— Неужто и мальчонка должник?
— Ну конечно нет! — Иршиз хохотнул. — Просто за отцом увязался, а мы позволили. Не оставлять же мальца сиротой.
— И кто же из этих его отец?
— Тот, который…
— Молчи! — прикрикнул Унрун. — Пусть сам скажет.
«Ага, попались, заговорщики!» — обрадовался Хинзар.
Как оказалось, рано обрадовался. Тощий мужичонка положил руку ему на плечо и буркнул:
— Мой это сын, мой.
Интересно, что ему пообещали за такое «признание»?
Самое время выкрикнуть: неправда, я принц, меня похитили, спасите!
Возглас почти слетел с языка, но в последнее мгновение Хинзар сдержался: правда ничего не даст. Великан либо не поверит оборванцу, либо Иршиз его подкупит. А даже если нет, то страж отправит Хинзара к своему повелителю. Правит в Адальгаре брат Данески… Данеска, конечно, хорошая, но что известно о ее брате? Ничего. Если он такой же, как каудихо талмеридов, то добра ждать не стоит. Выходит, лучше подыграть похитителям: пусть начнут ему доверять, тогда сбежать будет легче.
Хинзар прижался к тщедушному мужичонке и простонал:
— Не забирайте меня, пожалуйста! Я хочу быть с отцом!
Великан ухмыльнулся, покачал головой, затем обратился к Иршизу:
— Ладно, спускайтесь на берег, но сразу уходите из Адальгара. Приюта вам здесь нет — в дорожном указе о нем не сказано, — он снова помахал пергаментом. — Поэтому идите вдоль побережья, пока не минуете земли княжества.
— Конечно. Нам и самим медлить не с руки, — Иршиз усмехнулся. — Наместник очень любит шахензийские масла… зато шутить не любит, сожри его тысячи бездн!
В порту похитители нашли и телеги, куда погрузить ящики с маслом, и коней-тяжеловозов. Долго же готовились, раз не пожалели денег.
Хинзар всегда думал, что в равнинных землях жарко летом и тепло зимой. Еще и Данеска этим хвасталась, объясняя, почему не может лепить снежки быстро: мол, не привыкла.
Кажется, его все обманули… Тепло? Как бы не так!
Мокрый ветер проникал сквозь одежду и обжигал тело. Поношенные ботинки промокли насквозь. Пальцы рук и ног немели. Конечно, ведь он не ехал верхом, а плелся среди переселенцев. Плелся долго. Колеса телег то и дело застревали в камнях, и это замедляло путь. Как сказал Иршиз, если бы их напрямки через Адальгар пропустили, то дорога сократилась вдвое, а то и втрое. Правда, телохранитель добавил:
— И хорошо, что не пропустили, а то пришлось бы отговорки придумывать. Нам через княжество не с руки ехать, внимание привлекать.
Хинзар испугался, что мучения продолжатся, пока они не дойдут до владений наместника. Благо, он ошибся. Похитители остановились в небольшом имперском поселении неподалеку от Адальгара. Там Хинзару вернули его одежду, дали два меховых плаща, а заодно разместили в жарко обогреваемом доме. Там же перед ним поставили горячую зерновую похлебку, в которой не виднелось даже редких мясных волокон.
Хинзар вспомнил, что Шейшуриз-воитель в своих странствиях по безжизненным землям питался только сырыми корешками, и отважно зачерпнул похлебку. Поднес ложку ко рту, но само варево проглотил не так смело. Проглотив же, опустошил миску на раз. То ли он был очень голоден, то ли равнинники так вкусно готовили, что хоть вельможам на стол.
Насытившись, он осоловел и прикорнул прямо за столом. Сквозь дрему почувствовал, как Иршиз поднял его на руки и отнес на ложе.
В поселении они провели три дня. В следующие разы похлебка казалась уже не такой вкусной, но терпимой и, главное, сытной. Скучать тоже не приходилось. Хинзар поладил с мальчишками из дома, в котором его приютили. Их тут было пятеро. Двое — намного старше него, но и их он учил обращаться с мечом. Мечами, правда, служили палки, но все равно было приятно почувствовать себя наставником… Пожалуй, в этом месте он чувствовал бы себя счастливым, если не мысли о том, что его похитили.
Утром четвертого дня Иршиз сказал, наклонившись к его уху, чтобы никто не слышал:
— Мой принц, нам пора. Мы и так здесь задержались. Боялись, вдруг ты совсем замерз и захвораешь. Но ты здоров, значит, можно ехать дальше.
Вот же проклятье! А он только договорился вечером поиграть с мальчишками в бей-лови — этой игре они его научили.
— А может, завтра поедем?
— Мой принц, время не терпит.
Первым порывом было возмутиться, но потом Хинзар вспомнил: похитители должны видеть в нем послушного пленника, они должны ему доверять. Только так удастся выгадать время и сбежать. Куда сбежать? Об этом он сейчас не думал.
— Ну ладно, Иршиз…
Хинзару дали коня. Мужей-переселенцев, старых женщин и телеги с маслом оставили здесь, в имперском поселении. Молодых девиц забрали с собой. Иршиз сказал, они для наместника и его воинов.
Пятеро всадников, включая Хинзара, и шестеро пеших девиц покинули поселение.
Позади, из дымчатого сумрака выплывали верхушки прибрежных сторожевых башен, а в низких бледных тучах терялись конусные крыши княжеского дворца. Все было бурым и серо-бесцветным: и небо, и смешанный с грязью снег, и торчащие из него почернелые травы, и далекие адальгарские стены.
Хинзар отвернулся от них, и взгляд упал на переселенок, а потом на девицу немногим старше него, одетую в лохмотья. На остальных путницах были хоть плохонькие, но накидки, на ней же лишь платье. Бедная! Как ей, наверное, холодно! Если вспомнить, как мучился сам… А ведь на нем все-таки было подобие плаща, да и шел он не так долго…
— Иршиз!
— Да, господин?
— Отдай это вон той девице, — он кивнул на нее, затем скинул один из плащей и протянул телохранителю.
— Мой принц, зачем?!
— Я так хочу.
— Ты очень добрый, мой принц… Но эта девка заслужила свою участь. Не нужно ей помогать. Она — потаскуха. Пусть расплачивается.
Хинзар не очень понимал значение слова «потаскуха». Знал только, что это очень-очень плохо и что потаскухой может быть лишь та женщина, которая влюбилась в мужчину, не выйдя за него замуж.
Но ведь эта, в тоненьком платьице, наверное, уже расплатилась за свою ошибку?
— Иршиз! Почему ты называешь меня своим господином?
— Потому что ты мой господин! Ты мой принц.
— Это не так, — Хинзар вздернул подбородок. — Господинам и принцам не перечат, их приказы и желания исполняют.
— Господин… я всего лишь думал предостеречь…
— А ты не думай, а выполняй!
— Да, мой принц…
— Ну, так чего ты ждешь?! Отдай ей плащ. Долго мне держать его в руках?
Телохранитель наконец послушался и скорее швырнул, чем отдал девице плащ.
— Держи, шлюха, — буркнул он. — Возблагодари принца за великую милость.
Девица сперва опешила, потом закуталась в меха и шерсть и бросилась к Хинзару со словами благодарности. О нет, лучше не дожидаться, пока добежит: вот только дурацких девчачьих восторгов и повизгиваний ему не хватало! Пришпорив коня, он ускакал вперед. Вслед за ним понеслись и нагнали охранники.
Впереди расстилалась равнина, припорошенная снегом, на горизонте темнела роща. Может, там получится сбежать от похитителей?
Глава 10
За окнами бесилась метель с дождем — почти невиданное в Адальгаре явление. Она ледяными иглами стучала в стекла и, казалось, вот-вот пронзит их.
В покоях тихо и мерно жужжало веретено и то ли заглушало ветер, то ли подпевало ему. Заглушало оно и мысли Джефранки. Или, напротив, поддакивало им?
Хорошо, что руки чем-то заняты, это немного успокаивает. Тянется, скользит между пальцами лен, спрядается в тончайшую нить — вот бы и мысли тянулись такой же ровной нитью! Но нет, они путаются, как не вычесанная шерсть в руках неумелой пряхи.
На днях с почестями хоронили Лакора, а подданные косились на каменное лицо Джефранки. Теперь по Адальгару вновь поползут слухи, что княгиня — бесчувственная. Так же было, когда умер отец. Люди отказывались видеть, что по ее щекам стекают слезы, зато видели бесстрастное лицо и делали выводы…
За день до этого уехал Виэльди — и тоже хоронить друга.
Позавчера Изира сняли с должности советника, а заодно и еще двух, подозреваемых в сговоре. Теперь главным советником Джефранки — негласно, разумеется, — стал каудихо. А если точнее, то не советником вовсе, а скрытым правителем. Он указывал, что говорить и делать, а она, скрепив сердце, слушалась. Пусть раздражало, что должна подчиняться чужеземцу и до недавнего времени почти врагу, но все-таки хватало выдержки, чтобы справиться с чувствами. Сейчас каудихо союзник, а в политических играх разбирается куда лучше нее.
Виэльди все вопросы решал сам, зато Андио Каммейре приходилось действовать через Джефранку: хорошая возможность чему-то у него научиться. Тем более что свекр всегда объяснял свои просьбы… или приказы?
Стекающая на веретено нить истончилась — и порвалась. Оно стукнулось об пол и покатилось. От неожиданности Джефранка вздрогнула.
Вот так и жизнь обрывается. Внезапно… Боги не успевают заметить, что она истончилась… Но порванную нить можно присоединить и продолжить, а жизнь не вернуть…
Откуда эти мысли?! Много смертей в последнее время, вот и лезет в голову всякое. Она передернула плечами, подобрала веретено и, распушив оборванные концы нити, прикрутила их друг к другу. Можно было прясть дальше — это она и собиралась делать, но тут в дверь постучали. Джефранка только открыла рот, чтобы позволить войти, а дверь уже распахнулась. Ни к чему даже оборачиваться, и без того ясно, кто явился. Один только бесцеремонный каудихо вваливался в ее покои, не дожидаясь разрешения.
Все-таки она обернулась.
— Я же просила не заходить вот так… так запросто!
— О, прости, великолепная княгиня! — он хлопнул себя по лбу. — Вечно забываю! Ну извини степного дикаря и его старческую память.
Паясничает, как всегда…
— Твой сын тоже, как ты выразился, степной дикарь, к тому же мой муж, но и то не так нагло входит в мои покои!
— Ну, мой сын пообтесался в Империи, а я-то старый дикарь. Но ладно-ладно! Ты меня пристыдила, теперь-то я точно запомню.
Как же, запомнит он… Иногда кажется, будто намеренно ее дразнит.
— С чем пришел? — не очень-то любезно спросила Джефранка.
Андио Каммейра вмиг посерьезнел и нахмурился.
— Нужно, чтобы ты отправила на юг княжества людей: и адальгарцев, и талмеридов. Там затевается восстание, скоро должно грянуть. Нам нужно оказаться в тех краях раньше имперцев.
— Ну да, понимаю. Скажи, сколько людей и… Адальгарцев я отправлю, но талмеридов… Они с большей охотой слушаются тебя и Виэльди, я же для них так… Будто завоеванная. Не видят они во мне свою правительницу, — она фыркнула, но, вспомнив Имидио и кое-кого из других талмеридов, добавила: — Ну разве что дворцовые стражники воспринимают всерьез.
— Конечно, княгиня. — Каудихо прислонился к стене и побарабанил по ней пальцами. — А как они увидят в тебе правительницу, если ты им ничего не приказываешь? Так почему бы не начать приказывать? Сейчас самое время. Да, я бы и сам мог… Но разве нужны нам новые пересуды, что в Адальгаре якобы степняки всем заправляют? Нет, совсем не нужны, так что давай лучше ты. Главным над талмеридами сделай Лиредио из клана Каммейра… ну то есть из нашего клана. Он опытный воин, решительный, при этом осторожный, и люди его уважают. Справится. А там и Виэльди вернется.
— Виэльди? Что же, и он отправится на окраины? Воевать?
Этак она скоро его лицо забудет… Хотя нет, к чему себе врать? Не забудет. К сожалению.
— Уж как сам решит. Вся беда в том, что наместник слишком осмелел, поэтому моему сыну, возможно, придется… — он отлепился от стены и, словно догадавшись о мыслях Джефранки, шагнул к ней и сказал: — Да не печалься так, девонька. Догадываюсь, что мой наследник не подарок и все время в разъездах, но… все-таки он не плохой, а?
Лучше бы плохим был… Тогда Джефранку не мучили бы ни его безразличие, ни его ласка из жалости и долга.
— Вот лучше бы на мне ты женился! — в сердцах, не подумав, выпалила она. — А не своего сына заставлял! Куда легче было бы! По тебе бы я не…
Она осеклась: и как эти глупые слова вообще с губ слетели?
Внимательный и чуть насмешливый взгляд Андио Каммейры заставил ее отвести глаза.
— Что «по тебе бы я не…»? Не скучала? Не страдала? — он усмехнулся и прищурился. — Признаюсь, если бы заранее знал, что Хашарут все равно не успокоится, то женился бы. А что? Заполучил бы и Адальгар, и красавицу.
— Адальгар ты и так заполучил, — буркнула Джефранка, пытаясь не выдать смущение. — Через сына.
— Но не красавицу, а? — он снова усмехнулся, а потом снова стал серьезным. — Ты не можешь простить, что я заставил тебя смотреть на пытки, да? Что из-за этого… из-за меня ты не выносила ребенка? Поэтому я так тебе не нравлюсь?
Нет, не поэтому… Ребенка ее лишила мразь-Ишка, каудихо же Джефранке не нравился, потому что пытался управлять людьми исподтишка, иногда так, что те и не догадывались, что ведомы чужой волей. Мать, омрачившая детство, была такой же. Правда, делала это грубее, более явно…
Она так и не ответила на вопрос Андио Каммейры, спохватилась только когда он махнул рукой и сказал:
— Ладно, я понимаю… Ты права… Тем больше ценю, что умеешь отодвинуть чувства ради общего дела. Моя дочь так и не научилась этому… Хотя я сам виноват: неправильно воспитал, слишком баловал.
— Разве дочерей не матери должны воспитывать?.. — спросила Джефранка, чтобы не молчать.
— Моя Итсуль… Мать Данески слишком рано умерла.
— Почему ты еще раз не женился?
— Достойная не нашлась, — отчеканил каудихо и сдвинул брови: кажется, разозлился. — Но хватит вопросов. Я не о том пришел говорить. Присядем, княгиня. Подумаем, сколько людей отправить на запад и как скоро.
Только тут Джефранка заметила, что все еще держит в руках веретено, а пальцы лежат на льняной кудели. Отложив все в сторону, она опустилась в кресло и сказала:
— Я слушаю, каудихо.
Андио Каммейра начал говорить, но тут в дверь настойчиво застучали.
— Да что за напасть… — проворчал он. — Ладно уж, прими.
— Войдите! — сказала Джефранка.
Вошел не кто-нибудь, а глава дворцовой стражи.
— Великолепная княгиня, достославный каудихо, — он отвесил поклон. — В порт прибыл имперский корабль, а на нем — императрица Шахензи.
— О! — воскликнула Джефранка и оглянулась на Андио Каммейру. — Надо устроить ей торжественную встречу.
— Нет, не надо, — отрезал каудихо и пояснил: — Она с дороги, устала. Не стоит утомлять ее торжествами. Думаю, нас с тобой хватит, чтобы достойно встретить императрицу в порту.
Он улыбнулся, но ни в голосе радость не слышалась, ни на лице ее не было. Он что, не желает видеть собственную дочь? Но почему? Даже Джефранка рада ее приезду. Она хорошо помнит доброжелательную талмеридку, которая приютила ее, просительницу, в отдельных покоях, да еще приставила служанку.
— Виэльди будет счастлив встретить здесь сестру, когда вернется, — сказала она в надежде, что каудихо хотя бы за сына порадуется.
Не тут-то было. Он отпустил стражника, затем сощурил глаза и, покосившись на Джефранку, буркнул:
— А вернется он уже вот-вот… Не сегодня-завтра.
Андио Каммейра и возвращению сына не рад? Да что с ним такое?
* * *
Сарэнди дал Данеске столько плащей и шкур, что их тяжесть давила на плечи, зато при всем желании не получилось бы замерзнуть. Казалось — лежи и спи целыми днями, чтобы скоротать путь. Но какой уж тут сон, если мутит, да еще нетерпение с ума сводит. Вот она и стояла у борта, вглядываясь то в сизо-черные, как сажа, волны, то в размытую дождем и снегом даль.
Быстрее бы добраться! Там, впереди, ждет родная Талмерида, теплая Талмерида! Там отец, дед, вторая мать, там друзья! А в Адальгаре, куда прибудет корабль — Виэльди. И пусть рядом с ним будет распроклятая княгиня, это неважно. Хотя бы увидеть его, услышать любимый голос!
Скоро, уже скоро!