— Нет, мой принц, но…
— Божественный, — прервал Ашезир Цаура. — Так ты должен меня называть, если не предатель.
— Но мы не знаем, — вклинился Тхир, — правда ли ты божественный? Ходили слухи, что ты последним видел императора. А что если ты его и…
Он не договорил, зато многозначительно оглянулся на остальных вельмож. Кто-то одобрительно закивал и выкрикнул «да», кто-то промолчал и отвел взгляд, а кто-то уставился на Ашезира в ожидании нужного знака. Пожалуй, для него и впрямь пришло время. Уже ясно, что на место регента, а может, императора метит Цаур — самый богатый ли-нессер и один из самых влиятельных.
— Это измена! — во все горло рявкнул Ашезир: так, чтобы услышали за стенами.
Если Данеска не обманывала, то сейчас там стоят талмериды и воины Ширая: она должна была провести их к потайному ходу. Жаль, что после всего случившегося из четырех скрытых ходов останутся только два: те, что в его покоях, и те, что в бывших покоях матери-императрицы. Но престол того стоит.
Несколько мгновений ничего не происходило, затем Тхир крикнул:
— Твоя измена! Ты убил императора!
А потайная дверь все не открывалась… Неужели жена предала? Если даже она, то, может, и другие, на кого рассчитывал, тоже лишь притворялись союзниками? Если так, он обречен, несмотря на императорский венец на голове.
Тхир осмелел, а вместе с ним и остальные.
— Долой! Ты самозванец! — бушевали они.
Ашезир не надеялся перекричать гомон и ждал, пока он утихнет сам собой. Хотя может и не утихнуть — либо утихнет со смертью или пленением принца-императора. Что же делать?
Придумать он не успел. Виэльди вдруг подлетел к Тхиру, рубанул его мечом по груди и отскочил к стене, готовый защищаться. Рядом с ним встали Ширай, Оссар, Рашиз и еще трое ли-нессеров. На несколько мгновений воцарилось желанное безмолвие. Затем залязгали клинки: вельможи-недруги, чувствуя численное превосходство, двинулись на Виэльди и остальных. Казалось, смельчаки обречены, но…
Дверь за спиной Ашезира заскрежетала и открылась неожиданно даже для него. В залу высыпали воины, встали вдоль обеих стен и у выхода: несколько из них натянули луки, другие обнажили мечи. Данеска не предала!
Клинки вельмож залязгали громче, да только луков у них не было.
— Преклоните колено перед божественным! — торжественно возгласил жрец.
Никто не послушался, а Цаур прорычал:
— Это не по закону! На совете нет места простым воинам!
— Как нет места и предателям! — воскликнул Ашезир. — Схватить изменника-Цаура!
Завязалась короткая схватка, особо ретивые вельможи пали, пронзенные стрелами. Остальные растерялись и, похоже, не знали, против кого сражаться и сражаться ли. Четверо мечников обезоружили и скрутили Цаура Саанхиса.
— В темницу его! — велел Ашезир.
Таких, как Цаур, нельзя прилюдно убить — только казнить, если вина доказана. Ну да придумать, а после доказать вину легче легкого.
Кое-кто из вельмож еще пытался возмущаться и сопротивляться. Их быстро угомонили и, вынудив бросить оружие, заставили преклонить колено перед императором.
Раздались возгласы:
— С возвращением, божественный!
— Мы счастливы, что ты вернулся, божественный!
Отец нередко повторял: важнее всего лишить дворцовых заговорщиков главарей — и они превратятся в льстецов. Что ж, в этом он был прав.
Обнаружив неподалеку от себя Виэльди, Ашезир пробормотал:
— Не думал, что ты такое сотворишь, Каммейра…
Виэльди шагнул к нему, встал на нижней ступеньке трона и преклонил колено.
— Я всего лишь покарал предателя, божественный.
— Благодарю, рин-каудихо, никогда не забуду твоей верности, — он улыбнулся и протянул руку.
Виэльди коснулся ее губами, затем поднял голову.
Несколько мгновений.
Глаза в глаза.
Без слов.
«Я за тебя. Пока что».
«Я тоже тебе помогу, если понадобится. Пока ты на моей стороне».
В коридоре ждали воины матери, на подворье — воины Оссара. Они должны были ввязаться в схватку, если вдруг Ашезира поволокли бы в темницу. Этого, слава богам, не понадобилось.
Он шел в свои покои, а за ним шествовали до поры смирившиеся ли-нессеры. Однако ни к чему себя обманывать: выиграна только первая схватка, но в следующие месяцы дворец превратится в змеиный клубок.
* * *
Виэльди до последнего сомневался в успехе, но в итоге все удалось. Он все сделал правильно.
Пока ехали к столице, Ширай говорил:
— В первую очередь нужно избавиться от самого говорливого из тех, кто выступит против принца. Тогда остальные на время растеряются, и нашим воинам будет проще застать их врасплох. Лучше, если говоруна убьешь ты.
— Решил сделать грязную работу моими руками?
— Ага! — ничуть не смутившись, хохотнул ли-нессер. — Ты в глазах большинства полудикарь. Никого не удивит, если именно ты вместо болтовни сразу всадишь клинок… в кого-нибудь. И вряд ли кто-то попытается тебя убить, ведь за твоей спиной каудихо. Заодно благодарность будущего императора заслужишь.
— Да он и так передо мной в долгу…
— Правда? Поясни?
— Ну… — Виэльди замялся. — Я и каудихо отдали ему Данеску.
— Пф-ф! Чушь какая! Этот брак и вам был выгоден.
Да, чушь. Просто Виэльди сначала сболтнул лишнее, а потом решил, что Шираю незачем знать о горном лагере.
Рыжик. Принц. Император… Рыжик… Император…
В голове не укладывается!
— Ты знаешь, — снова заговорил Ширай, — дурного я не посоветую, мне самому это невыгодно. Тем более по морю, наверное, уже едет твой отец, и воинов у него куда больше, чем моих и твоих вместе взятых.
— Почему ты так считаешь?
Ширай осклабился.
— Не держи меня за дурня, степнячок! А то я не понимаю, что ты сразу отправил посланца к Андио. А он после таких вестей точно на месте не усидит и далеко не с дюжиной воинов в Шахензи явится. Может, даже на нескольких кораблях…
— У талмеридов нет кораблей, старая ты башка.
— Зато в Адальгаре их полно. Твоя жена, думаю, не откажет свекру? А если и откажет: у вас, степняков, серебра навалом.
— Все это верно, если мой посланец нашел каудихо. А то, может, и не нашел. Или нашел слишком поздно. Но ладно: я убью говоруна, если буду под защитой своих воинов.
— Ну конечно будешь! Неспроста же принц просил явиться не в одиночку, а с отрядом.
Ширай ошибся. Убить болтуна пришлось до того, как появились воины. Видать, в потайном ходе что-то не так пошло, вот они и запоздали. А ждать дальше было невозможно — еще чуть-чуть, и ли-нессеры растерзали бы принца.
Виэльди рискнул — и пережил несколько ужасных мгновений, когда он и пятеро соратников оказались против толпы. Спасло то, что вельможи-недруги хоть и выхватили оружие, но не спешили им воспользоваться. Да в Талмериде в подобном случае давно завязалась бы кровавая схватка! Но шепелявые то ли то ли боялись, то ли раздумывали, что выгоднее. И эти трусы владеют почти всеми равнинными землями?! Немыслимо!
Когда все наконец закончилось, Виэльди подошел к трону, преклонил колено и сказал нужные слова, но все казалось нереальным, как болезненное видение.
Он. Преклоняет колено. Целует руку. Рыжику. Бывшему Заморышу, которого постоянно избивали, которого Виэльди защищал…
Теперь Рыжик — император. Властитель Шахензи и равнинных земель! Пока он оставался принцем, было как-то легче все осмыслить и принять.
А Данеска? Она теперь императрица…
Совет, больше похожий на дворцовый переворот, закончился, и новый император двинулся к своим покоям. За ним шли все, кто был на совете и кого не убили или не уволокли в темницы. Конечно, новоявленный император не всем позволил войти к себе: этой чести удостоились только некоторые ли-нессеры и Виэльди.
Из-за спин вельмож он видел вдовствующую императрицу и… Данеску. Обе сидели за вышивкой, обе отбросили ее, как только в покои вошли люди.
Ашезир припал к руке матери и сказал:
— Благослови, отныне я император.
Мать положила руку на голову сына, затем коснулась губами его лба.
— Правь мудро, божественный.
Ашезир поднялся, отошел от императрицы, и тут Данеска подскочила к нему, обняла за плечи, засмеялась и воскликнула:
— Ты — император! — затем будто опомнилась, отступила на шаг и поцеловала его руку. — Для меня великое счастье быть супругой божественного.
За спинами вельмож Данеска вряд ли видела Виэльди, но все-таки…
Ясно, что происходящее лишь обряд, обычай, ничего не значащий… А все равно в груди так и крутит, так и жжет! Разнести бы все вокруг! Рыжика избить, Данеску отхлестать по щекам, а потом… А потом ничего…
Запретная любовь, проклятая любовь! Найти бы избавление!
* * *
Завтра Ашезиру нужно выйти к народу… Потом «найти» убийцу отца и побеседовать с Рашизом: может, военачальник что-то знает о тех, кто пытался отравить Данеску. Затем надо казнить изменников ли-нессеров, отправленных в темницу… Надо переговорить и с главным советником отца. А еще…
Да много чего еще!
Завтра, все завтра. Сейчас из-за усталости ноги едва держат, голова тяжелая, а в душе опустошение, безразличие ко всему. Вроде ничего сложного он не делал, а тело ослабло так, будто всю ночь махал мечом. Ясно, что из-за напряжения и волнения, да только от понимания этого не легче.
Как назло, вместе с ним в покои вошли и некоторые из вельмож: чествовали, уверяли в преданности, предлагали помощь в делах… И всем надо что-то отвечать… Нет, это невозможно, только не сейчас!
Ашезир окинул взглядом подданных и улыбнулся.
— Я ценю вашу верность и не забуду ее. Завтра соберу совет, и мы поговорим о делах. А сейчас оставьте меня с вдовствующей императрицей и с моей царственной супругой.
Когда все удалились, Ашезир шумно вздохнул и плюхнулся на диван. Мать — в белых траурных одеждах, с покрытыми волосами — подошла, положила руку ему на лоб и, приятно надавливая, несколько раз провела кончиками пальцев по коже головы. Ашезир застонал от удовольствия.
— Устал, милый? — она скорее утверждала, чем спрашивала.
Он кивнул.
— Да. Но ничего, до завтра еще есть время. Отдохну. Я вот о чем хотел тебя попросить… — он помолчал, затем покосился на Данеску: ее первая радость, похоже, схлынула, теперь жена выглядела безучастной. — Раз моя супруга стала императрицей, она должна знать, как ей теперь себя вести… ну и все такое. Расскажешь?
— Конечно, а как иначе? Я и сама собиралась, — мать повернулась к невестке. — Милая, ты не против, если я посещу тебя на закате?
— Я буду рада.
— Чудесно! А теперь… деточка, ты не обидишься, если я попрошу тебя нас оставить? Я хотела бы поговорить с сы… с божественным.
Данеска без слов поднялась со скамьи и ушла в свои покои.
Как только дверь за ней закрылась, мать присела рядом с Ашезиром.
— Хочу кое о чем спросить, божественный. Меня…
— Матушка! — прервал он. — Если и ты будешь называть меня божественным, я скоро собственное имя забуду!
— Вообще-то именно это и полагается: забыть свое имя, — она по-доброму усмехнулась. — Но я понимаю… Конечно, если ты желаешь, то останешься для меня Ашезиром.
— Желаю. Так о чем ты хотела спросить?
— Меня удивили намеки в твоем письме… Словно ты опасался, что не станешь императором… И еще ты заточил в темницу самого Цаура Саанхиса! Невзирая на силы, которые за ним стоят! За что? Повод должен быть очень серьезным, — улыбка с ее лица исчезла, оно стало сосредоточенным.
— Он изменник, этого достаточно.
— В чем же его измена? Я неплохо знаю Цаура… Он властолюбив, но неглуп, он не посмел бы в открытую выступить против тебя… если бы ты сам не дал повод.
— Что ты хочешь от меня услышать? — Ашезир вскочил с дивана и прошелся по комнате. Мать осталась сидеть, теребя в руках кончик головной накидки. — Я… ну… Я думаю, что он убил императора.
А что — хорошая мысль! Ведь убийца нужен, а опальный ли-нессер как раз годится на эту роль. А уж доказательства Ашезир и придумает, и найдет.
— Но ведь это… не так?.. — прошептала мать и поднялась. — Скажи мне все, не скрывай, умоляю! Скажи: это ты? Ты сделал?
Ашезир растерялся на несколько мгновений. Видимо, матушке этого оказалось достаточно, чтобы понять. Она прижала ладони к побледневшим щекам, ее губы задрожали.
— Как ты мог?.. Ты… мой сын. Как ты мог убить собственного отца?
Сердце сковала холодная злость и растаяла, переплавившись в жгучую ярость. Удивительно: император мертв, а ненависть жива… Будет ли у нее своя могила? Или, сжившись с душой Ашезира, сплетясь с ней, она и погибнет только с ним вместе?
— Я жалею, — прохрипел он, — что не убил его раньше.
— Что такое ты говоришь? Он же твой отец!
— С таким отцом и врагов не надо! Если бы я от него не избавился, он бы избавился от меня. Хорошо, что я успел прежде….
— Нет, — мать замотала головой. — Нет-нет-нет! Он не желал тебе зла. Он… ты не поверишь, но… он тебя любил!
Ашезир едва не расхохотался и едва не накричал на императрицу. Сдержаться все-таки удалось: хоть он и в своих покоях, но говорить на такую тему надо тихо, осторожно.
— Ты издеваешься? — прошипел он. — Любил? Интересно, моих братьев он тоже «любил» так? Кулаками?
— Нет… Только за серьезные проступки мог ударить… Не как тебя… Но ведь в то время он и тебя не трогал.
— Конечно, потому что не замечал.
— У него было слишком мало времени… Однако он старался, я это видела… Я знаю.
— Да почему ты его защищаешь?
…Не кричать, не кричать… Нельзя кричать, нужно говорить тихо.
— Потому что он не всегда был… таким. Вспомни, ну же! Разве он никогда не был с тобой ласков, когда ты был ребенком? — она опустила голову, затем подняла, ее глаза блестели от слез. — Но умерли наши сыновья… один за другим… И с ним что-то случилось. Будто он намеренно ожесточил сердце, чтобы выдержать… Моя вина в этом тоже есть. Я была в таком отчаянии, что вместо того, чтобы горевать с ним вместе, начала обвинять, что не уберег моих мальчиков… Мы постоянно ссорились, а потом я отправилась в старую столицу. Добровольно. Бросила и тебя, и Хинзара… до сих пор казню себя за это. — Слезы стекали по ее щекам, она все яростнее теребила накидку. — Когда я одумалась, было уже поздно: император не позволил вернуться. Это понятно, в его глазах я была предательницей. Да я и впрямь ею была…
Ну и зачем она все это рассказывает? Хочет вызвать сочувствие к императору? Чтобы в сердце Ашезира зашевелилась вина? Нет ее и не будет! Или же мать просто решила собственную душу облегчить? Жестоко, однако.
— Зачем ты это говоришь? — он сам удивился льду, прозвучавшему в голосе.
— Ты злишься, я понимаю, — мать приблизилась, хотела коснуться его плеча, но Ашезир отшатнулся. Она вздохнула и потупилась. — Прости, но ты должен был это услышать. Раз убил, то должен знать, кого. Должен понимать, что иногда все не так, как кажется…
— О нет, все именно так, как кажется! — он все же повысил голос, но сразу спохватился. — Плевать, каким отец был раньше, важно только, каким стал. Я видел от него только унижения и побои. Он отправил меня в горный лагерь, не зная, выживу ли я. Не пытайся убедить меня в его… хм… любви. Не поверю и не пожалею о том, что сделал.
И все-таки в памяти всколыхнулись изгладившиеся, казалось бы, картинки из детства. Да… что-то такое было… Отец улыбался и гладил по спине, вручая первый меч. Утешал, когда Ашезира сбросила лошадь, и он сломал руку. Но до чего же давно это было! До чего расплывчаты воспоминания!
Мать почти добилась своего. «Почти», потому что чувство вины лишь кольнуло душу, но не задержалось в ней.
— Что ж, ты сказала, что посчитала нужным, я тебя услышал. Но… теперь сомневаюсь: могу ли я доверять тебе по-прежнему? Ты не предашь?
Императрица расширила глаза, обхватила лицо руками и расплакалась.
— Ну как ты можешь такое спрашивать?! Ты мой сын! У меня никого не осталось, кроме тебя и Хинзара! Ты имеешь право злиться, но не смей думать, будто я могу тебя предать!