В конце 1914 года, после начала Первой мировой войны, Рейли уезжает в Нью-Йорк. Там он, занимаясь торговыми сделками по продаже вооружений, сумел сколотить капитал — более трех миллионов долларов. Во время поездки в Петербург в 1915 году Рейли был задержан жандармами, но быстро освобожден.
С июля по декабрь 1917 года Рейли находился в канадском городе Торонто. Там он учился в школе военного воздухоплавания № 4 при королевском авиакорпусе. Получив звание второго лейтенанта Королевских ВВС, Рейли уезжает в Англию в декабре 1917 года, где подает прошение о зачисление в английскую разведслужбу — «Сикрет интеллидженс сервис», куда он и был принят в марте 1918 года, получив кодовое имя «ST-1». Сразу же он уезжает в Россию, где проводит около полугода в Москве и Петрограде, первоначально под официальным прикрытием сотрудника военной миссии (в этом качестве он контактировал с военным руководителем Высшего военного совета бывшим генералом М.Д. Бонч-Бруевичем), а затем на нелегальном положении, под именами коммерсанта Константина Массино и сотрудника уголовно-следственной комиссии Петроградского совета Георгия Релинского (документы на это имя Рейли получил при содействии работавшего в этом учреждении В.Г. Орлова, впоследствии работавшего в белогвардейской контрразведке, видного деятеля белой эмиграции). К этому времени относится его участие в знаменитом «заговоре послов». Рейли занимал в нем едва ли не самые крайние позиции. Именно он был сторонником не только военного переворота с целью свержения советского правительства, но и убийства Ленина и Троцкого. Предложения Рейли были санкционированы английским правительством. Раскрытие ВЧК заговора вынудило Рейли бежать, через Эстонию и Финляндию он возвращается в Лондон. В Москве Верховный революционный трибунал при ВЦИК заочно приговорил Рейли к высшей мере наказания.
В конце 1918 года Рейли вновь в России. Для сбора информации для СИС о положении на Черноморском побережье и Юге России он выезжает в Севастополь и Екатеринодар. Там он встречается с политическими и военными лидерами белого движения, в том числе военным министром правительства Деникина генералом А.С. Лукомским и самим Деникиным. Побывал Рейли и на своей «малой родине» — в оккупированной интервентами Одессе. Разведывательные заслуги Рейли были отмечены английским Военным Крестом в феврале 1919 года. В 1920 году Рейли появляется в Польше, где устанавливает тесную связь с Б.В.Савинковым. Рейли был участником савинковских рейдов на территорию Советской Белоруссии.
Излишняя самодеятельность и авантюризм Рейли привели к расторжению его контракта с СИС в начале 1922 года.
После увольнения из разведки Рейли стал одним из учредителей табачной компании в Праге. Но бизнес не пошел и материальное положение Рейли было сложным. Продолжая поддерживать связь с различными белоэмигрантскими организациями, Рейли в начале 1925 года согласился на предложение своего бывшего коллеги капитана Эрнеста Бойса, руководителя разведпункта СИС в Хельсинки, о выяснении реальных возможностей антисоветской организации «Трест» (на само деле легендированной чекистами) для захвата власти в России. Приняв предложение Бойса, Рейли встретился с Николаем Бунаковым, агентом СИС, бывшим царским морским офицером, который работал под руководством Бойса в Таллине, а через него с супругами «Шульц» — представителями белоэмигрантского РОВС в России Марией Захарченко и Георгием Радкевичем. После встречи с руководителем «Треста» агентом ОГПУ А.А. Якушевым Рейли согласился побывать на советской территории, чтобы лично убедиться в возможностях заговорщиков.
С советским паспортом на имя Н.Н. Штейнберга Рейли в сентябре 1925 года успешно перешел советско-финскую границу южнее Выборга через реку Сестру. В Ленинграде, на конспиративной квартире «Треста» Рейли познакомили с Владимиром Стырне, помощником начальника КРО ОГПУ, представившимся ему «оппозиционно настроенным рабочим, депутатом Моссовета». В этот же вечер Рейли, Якушев и еще один член «Треста», настоящий белогвардеец Мукалов, в отдельном купе международного вагона выехали в Москву. Из Москвы, где Рейли также встречался с членами «Треста», том числе Н.М. Потаповым и руководящими сотрудниками КРО Стырне и С. В. Пузицким, он отправил открытку Бойсу, чтобы подтвердить свое пребывание в Москве. 27 сентября 1925 года, после того как Рейли отправил письмо и сел в автомобиль, чтобы ехать на Ленинградский вокзал, сопровождавшие его чекисты надели на него наручники, и машина поехала в главное здание ОГПУ на Лубянке. Затем Рейли доставили в камеру № 73, и с этого момента он стал именоваться лишь как «заключенный № 73», или просто «73». На Лубянке его допросы вели руководители КРО А.Х. Артузов, В.А. Стырне, В.А. Уколов, участвовали также зампред ОГПУ Г.Г. Ягода и начальник ИНО ОГПУ М.А. Трилиссер. Смертный приговор, вынесенный Верховным трибуналом еще в 1918 году, привели в исполнение 3 ноября 1925 года. Для потрясенных пропажей Рейли лиц была сложена легенда о несчастном случае на финской границе. Легенда подтверждалась статьей из петроградской «Красной газеты» и «комментариями очевидцев». Следственная комиссия «Треста», в которую вошел кутеповский представитель Радкевич, подтвердила факт гибели Рейли.
Некоторое сходство с вышеприведенными имеет операция по выводу на советскую территорию Сергея Дружиловского, также проведенная КРО ОГПУ. Сын полицейского исправника из города Рогачева Гомельской губернии, он окончил во время Первой мировой войны авиационную школу в Гатчине и служил там преподавателем. Перебравшись после революции в Москву, бывший подпоручик был арестован чекистами за спекуляцию спиртом, но вскоре освобожден. Выехав в Эстонию, он служил там в штабе армии Юденича, а затем был завербован польской разведкой и выполнял шпионские задания в Латвии. В Варшаве он некоторое время находился под арестом, но затем был освобожден и продолжил работу на польскую разведку. Переехав в Берлин, Дружиловский связался с немецкими, а затем и французскими спецслужбами. В столице Германии он занялся изготовлением фальшивых документов на бланках советских учреждений. В узких кругах бывший офицер стал известен как производитель «документов Коминтерна», из которых наиболее знаменита «инструкция болгарским коммунистам», изготовленная им по заказу болгарского посольства в Берлине. Эта фальшивка послужила в качестве пропагандистского документа во время кровавого террора против левых сил в Болгарии весной и летом 1925 года.
Чекисты обратили внимание на Дружиловского. Его «разрабатывал» разведчик Н.Н. Крошко («Кейт»). В 1926 году Дружиловский, вынужденный покинуть Берлин и переехать в Ригу (его работа на несколько разведок завершилась кратковременным заключением в берлинской тюрьме), принял предложение белоэмигрантов Воробьева и Башкирцева (Дальнего), бывших на самом деле агентами ОГПУ, установить связь с советскими спецслужбами для передачи им (за деньги) информации о польской разведке. 28 июня 1926 года Дружиловский вместе с Башкирцевым, при содействии советского агента-капитана латвийской пограничной службы, перешел советско-латвийскую границу и на следующий день был арестован. Для его задержания из Москвы приехал помощник начальника КРО ОГПУ С.В. Пузицкий. После судебного процесса в июле 1927 года, имевшего большое пропагандистское значение, Дружиловский был расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР.
Тайны 1925 года
30 декабря 1922 года I съезд Советов СССР принял Декларацию об образовании Союза Советских Социалистических Республик. Тем самым всему миру было продемонстрировано, что новая власть в России установлена окончательно. Кроме того, образование СССР должно было подчеркнуть монолитность правящей партии и поддержку РКП(б) всеми народами, населяющими страну.
Однако действительность, как это часто бывает, была далека от заявленной Декларации. И дело не только в том, что народы России далеко не всегда поддерживали новый строй. Даже в самой коммунистической элите наблюдалось брожение и сомнения в правильности избранного пути. Все это вылилось в «невозвращенчество». При этом невозвращенцами становились не только рядовые партийные и советские функционеры, направленные в командировки за границу, но и лица, приближенные «ко двору».
Так, в 1921 году, будучи направленным в Вену с поручением по линии Коминтерна, бежал в Румынию, прихватив с собой значительную сумму денег, венгерский коммунист Эндре Руднянский. Между тем он с 1918 года являлся председателем федерации иностранных групп РКП(б), принимал участие в основании Коминтерна, был послом Венгерской советской республики в Москве, а затем членом Бюро Исполкома Коминтерна. Правда, в 1926 году он вернулся в СССР, был арестован, осужден на 15 лет и умер в 1943 году. В августе 1923 года по этическим соображениям отказался возвращаться из Лондона в Москву соратник В. Ленина по эмиграции, директор «Аркоса» Георгий Соломон (Исецкий). Что же тут говорить о фигурах помельче, вырвавшихся из нищей страны и увидевших западное изобилие.
В середине 20-х годов невозвращенцами начали становиться и сотрудники спецслужб. Одним из первых был нелегальный резидент Разведупра РККА в Финляндии Андрей Смирнов, бежавший в декабре 1924 года в Бразилию. Побег Смирнова показал руководству спецслужб, что даже их сотрудники, прошедшие многоступенчатые проверки, отнюдь не так надежны, как кажется. Поэтому были приняты многочисленные меры для того, чтобы побег стал невозможен. Впоследствии, 8 июля 1934 года был принят закон, предусматривающий, что в случае бегства за рубеж военнослужащего репрессиям подвергались его родственники. Их высылали в отдаленные районы Сибири даже при условии, что они не знали о намерении родственника бежать. Кроме того, сотрудникам разведки под расписку сообщалось, что если кто-нибудь не вернется в СССР, то его близкие будут лишены свободы сроком до 10 лет. При этом, если сбежавший выдал государственные тайны, его родственники могут быть расстреляны, а он сам подвергнется внесудебному преследованию в любой стране мира. Впрочем, закон 1934 года только подводил правовую базу под давно применяемые на практике репрессивные меры в отношении перебежчиков и их семей. Свидетельство тому — судьба одного из первых невозвращенцев-сотрудников спецслужб Владимира Нестеровича, проходившего в кадрах военной разведки под фамилией Ярославский.
Владимир Степанович Нестерович родился в 1895 году в Белоруссии. Перед Первой мировой войной он работал слесарем в железнодорожных мастерских на станции Гомель, откуда в 1915 году был призван в армию. Во фронтовых окопах Нестерович проявил незаурядную личную храбрость и командирские способности, за что был произведен в офицеры. В 1916 году он окончил ускоренный курс офицерского училища и вскоре получил чин штабс-капитана.
Восторженно приняв свержение царизма, Нестерович в 1917 году вступил в РСДРП(б), был избран членом солдатского комитета своего полка, а начиная с января 1918 года активно участвовал в Гражданской войне в рядах Красной Армии. В январе-сентябре 1918 года он командовал 1-м Московским революционным полком, в сентябре 1919 — июне 1920 года был командиром бригады 42-й стрелковой дивизии. Проявив себя как способный военачальник, он уже в феврале-августе 1920 года командовал 42-й стрелковой дивизией, а в сентябре-октябре 1920 года — 9-й кавалерийской дивизией. О том, как он воевал, можно судить по приказам о награждении его в 1919 году орденом Красного Знамени и за бои в 1920 году — почетным революционным оружием. Не менее интересно рассказывает о боевом пути Нестеровича другой невозвращенец — Г. Беседовский, знавший его лично:
«Нестерович пошел в Красную Армию в 1918 году, когда Троцкий обратился с призывом к офицерам старой армии идти в ряды Красной Армии. Бригада Нестеровича сражалась на восточном и юго-восточном фронтах Гражданской войны, а в 1920 году, когда махновское повстанческое движение разлилось по Украине и не только угрожало губернским городам, но и самой столице Украины — Харькову, Нестерович был переброшен со своей бригадой на Украину. Он не мог разбить главных сил Махно, которые проходили по Украине со сказочной быстротой, делая в сутки совершенно невероятные рейды в двести-триста километров… Регулярная кавалерия Нестеровича не могла, конечно, угнаться за этими легендарными по быстроте отрядами. Но Нестеровичу удалось все же несколько раз пересечь дорогу Махно и разбить его лучших атаманов, как, например, атамана Щуся, а один раз в Харьковской губернии он настиг главные силы Махно, и только благодаря ловкости махновского штаба им удалось спастись от полного поражения».
Впрочем, сам Нестерович, вспоминая о этом времени, говорил: «Порой мне казалось, что я командую гусарами Михельсона, усмиряющими крестьянское восстание Пугачева. С той только разницей, что теперь с обеих сторон бессмысленный бунт».
После Гражданской войны Нестерович окончил Военную академию и был направлен на работу в военную разведку РККА. В 1923 году его назначили резидентом в Вену, где он находился в качестве военного атташе под фамилией Ярославский и занимался координацией работы по балканским странам. Поворотным пунктом его карьеры в советской военной разведке стал взрыв в Софийском кафедральном соборе Семи Святых, организованный офицерами из военной секции болгарской коммунистической партии при поддержке Коминтерна. Целью взрыва, произошедшего 17 апреля 1925 года, было убийство главы болгарского правительства Александра Цанкова, пришедшего к власти в результате военного переворота 9 июня 1923 года, и членов его кабинета. По замыслу организаторов этого теракта, после ликвидации членов правительства должны были начаться рабочие вооруженные выступления, неизбежно перерастающие в коммунистическую революцию.
Взрыву в соборе предшествовал ряд терактов. 8 февраля 1925 года в результате нападения на супрефектуру Годеча было убито 4 человека. 11 февраля в Софии был убит депутат Никола Милев (Гео Милев), редактор газеты «Словет» и председатель профсоюза болгарских журналистов. 24 марта был распространен манифест Болгарской компартии, в котором говорилась о неизбежности падения режима Цанкова.
В начале апреля чудом избежал покушения царь Борис III, которого коммунисты называли «Убийца болгар», а 15 апреля от пуль террориста погиб один из приближенных царя, военный губернатор Софии генерал Коста Георгиев. Через день, когда все правительство собралось в Софийском соборе на его похороны, взрыв бомбы обрушил один из куполов. Из-под обломков извлекли более 120 убитых, среди них 3 депутата, 13 генералов, 8 полковников и 8 других высокопоставленных чинов. Но при этом ни Цанков, ни царская семья, ни члены правительства не пострадали.
В результате революция не состоялась, а на коммунистов обрушился шквал репрессий. Два организатора покушения, Минков и Янков, погибли, оказывая сопротивление полиции при аресте. Другой организатор, Марко Фридман, офицер запаса и адвокат, в мае 1925 года на судебном процессе сначала педантично отстаивал идеи и деятельность компартии, но под конец все же дал показания о внутренней организации БКП и ее военного отдела. Однако это его не спасло, и он был повешен вместе с двумя другими участниками покушения. Впрочем, можно сказать, что ему еще повезло — другой террорист, Шаблин, даже не предстал перед судом, поскольку сразу после ареста был живьем сожжен в печи. Удалось бежать в СССР участнику подготовки взрыва французскому коммунисту Эжену Леже, его дальнейшая судьба неизвестна.
Нестерович, прекрасно осведомленный об истинных причинах и руководителях взрыва, решил порвать с Разведупром, и, покинув свой пост в Вене, выехал в Германию, «Взрыв собора произвел на него потрясающее впечатление, — вспоминает Беседовский, одно время занимавший должность заведующего консульским отделом полпредства УССР в Вене. — Он весь как-то изменился, похудел, ходил целыми днями мрачный, небритый. Однажды он исчез из посольства, оставив записку, что больше работать не может, что он совершенно разбит, надорван, что его совесть не позволяет ему больше оставаться на такой работе. Он добавлял, что уходит в частную жизнь, будет работать на заводе и не имеет никакого намерения разоблачать своих вчерашних товарищей по работе».