В ночь на 4 июня 1928 года спецпоезд Чжан Цзолиня отправился из Пекина в Мукден. Когда состав подошел к пригородам Мукдена, под вагон-салоном Чжан Цзолиня раздался мощный взрыв, в результате которого он был смертельно ранен в грудь и через несколько часов скончался в мукденском госпитале. Кроме него во время взрыва погибло еще 17 человек, в том числе и генерал У Цзяншен. В Мукдене на похоронах маршала присутствовали его сын генерал Чжан Сюэлян, глава делегации японского правительства генерал барон Хаяси, командующий японской армией в Маньчжурии генерал Хондзе, военный советник покойного японский генерал Нанао, его адъютант полковник Кэндзи Доихара (двое последних в ночь на 4 июля провожали Чжан Цзолиня на пекинском вокзале). Председатель правления японской акционерной компании Южно-Маньчжурской железной дороги Сюмэй Окава на похоронах не присутствовал вследствие нервного потрясения.
Поскольку мина была заложена в виадуке на стыке Пекин-Мукденской и Южно-Маньчурской железных дорог, который охранялся не китайскими, а японскими солдатами, все посчитали, что покушение было организовано японцами, которые, дескать, были недовольны контактами Чжан Цзолиня с Вашингтоном через ставшего его советником американца Свайнхэда, опасаясь потерять контроль над Маньчжурией. Называлось даже имя японского офицера, который привел в действие электрический детонатор — майор Томи. Впрочем, сами японцы обвинили в убийстве маршала гоминьдановских партизан.
Долгое время версия о ликвидации Чжан Цзолиня японцами никем не оспаривалась. Более того, в 1946-48 годах на Международном военном трибунале над японскими военными преступниками в Токио эта версия даже получила подтверждение в показаниях свидетелей. Так, свидетель адмирал Кэйсукэ Окада (бывший военно-морской и военный министр, в 1934–1936 годах — премьер-министр) показал, что руководители штаба японской армии в Маньчжурии во главе с генералом Хондзе, недовольные Чжан Цзолинем, стремились к скорейшей оккупации Маньчжурии. Группа офицеров штаба, по словам адмирала, организовала взрыв поезда, причем для свободы действий якобы «изолировала» генерала Хондзе. Также, по показаниям адмирала, премьер Танака, военный министр генерал Сиракава и сам Окада, крайне недовольные гибелью маршала, настаивали на расследовании убийства, но из-за оппозиции со стороны руководства генштаба вопрос был закрыт.
Другой свидетель генерал Рюкити Танака, в годы войны возглавлявший бюро военной службы и дисциплины военного министерства, говоря об убийстве Чжан Цзолиня, утверждал:
«Убийство Чжан Цзолиня планировалось старшим штабным офицером Квантунской армии полковником Кавамото… Целью являлось избавиться от Чжан Цзолиня и установить новое государство, отдельное от нанкинского правительства (Чан Кайши — авт.) во главе с Чжан Сюэляном…
В результате 4 июня 1928 года поезд, шедший из Пекина, был взорван… В этом покушении, в котором использовался динамит, участвовали часть офицеров и неофицерский состав из двадцатого саперного полка, прибывшего в Мукден из Кореи, и среди них капитан Одзаки».
Однако уже в конце 40-х годов японцы категорически отказались от своей причастности к убийству Чжан Цзолиня, утверждая, что для ликвидации маршала у них не было никаких причин. Более того, выяснилось, что генерал Рюкити Танака, находясь в советском плену, был завербован в качестве осведомителя МГБ СССР, а на Токийском процессе давал показания, продиктованные советской стороной, за что был переведен из обвиняемых в свидетели. Делалось это следующим образом:
«Приступая к следствию, сотрудник (госбезопасности — авт.) определял, кто из группы обвиняемых должен стать основным разоблачителем, при этом учитывались психические и моральные качества человека. Зачастую таковым становился агент (секретный сотрудник, осведомитель). В течение определенного времени заготовлялся так называемый „ключевой протокол допроса“, в котором разоблачитель признавал свою руководящую роль в группе, называл ее участников и преступные цели, ставившиеся ею… Готовый документ тщательно корректировался руководящим составом Управления НКВД так, чтобы „комар носа не подточил“. Лишь после этого он считался окончательным, и разоблачитель подписывал его. Черновые записи, сделанные на предыдущих допросах, следователь уничтожал».
Таким разоблачителем на Токийском процессе и был Рюкити Танака. Что же до убийства Чжан Цзолиня, то в начале 90-х годов историк Д. Волкогонов, имевший доступ к самым закрытым советским архивам, говоря об организаторе убийства Льва Троцкого Н. Эйтингоне, признал, «что в его биографии есть эпизоды, связанные с „делом Чжан Цзолиня“». Впрочем, Британская энциклопедия (и вслед за ней ряд других изданных на Западе справочников) в 90-х годах в статье о Чжан Цзолине продолжали возлагать ответственность за его убийство на «японских экстремистов», которые якобы надеялись спровоцировать таким образом японскую оккупацию Маньчжурии.
Однако ликвидация Чжан Цзолиня не принесла Москве желаемых результатов. Преемник маршала, его сын Чжан Сюэлян в январе 1929 года вступил в союз с Чан Кайши, признал нанкинское правительство, а в августе начал подготовку к вооруженному столкновению с СССР, которое произошло 17–20 ноября 1929 года в районе КВЖД. Более того, потеряв после смерти Чжан Цзолиня контроль над Северным Китаем, Япония в 1931 году оккупировала Маньчжурию и создала на ее территории марионеточное государство Маньчжоу-Го, получив тем самым возможность развернуть Квантунскую армию у самых границ СССР.
Готовясь к вооруженному столкновению с СССР, Чжан Сюэлян сквозь пальцы смотрел на активизацию белоэмигрантского партизанского движения. Между тем в начале 1929 года в Харбин прибыли представители РОВС во главе с капитаном К. Шубертом. Встретившись с Н. Мартыновым, Шуберт обсудил с ним способы проведения диверсионных операций на советской территории, после чего у него состоялись переговоры с генералом Н. Сахаровым, во время которых был поднят вопрос об объединении всех партизанских отрядов под единым командованием. Но из-за разногласий между партизанскими командирами дальше обсуждения дело так и не сдвинулось. Например, глава находившейся в Маньчжурии группировки «Центр действий» полковник Ф. Назаров настаивал на том, чтобы именно он руководил партизанами и требовал от Шуберта и Сахарова только денег и оружия. Пытаясь доказать обоснованность своих претензий, Назаров со своим отрядом дважды проникал на советскую территорию, но каждый раз с большими потерями был вынужден бежать в Китай. В июне 1930 года отряд Назарова вновь совершил рейд на советскую территорию, но 17 июня был окружен войсками ОГПУ. Видя, что плен неизбежен, Назаров покончил жизнь самоубийством.
Плачевно закончились и другие попытки Шуберта и Сахарова организовать партизанские рейды в СССР. Так, в октябре 1929 года в Приморье, в горах Сихотэ-Алинь войсками ОГПУ был уничтожен отряд бывшего командира Омского стрелкового полка полковника Мохова.
Тогда же в Амурской области пограничники разгромили отряд полковника В. Дуганова. Всего же только пограничниками в период с января по октябрь 1929 года было ликвидировано шесть вооруженных белогвардейских групп, проникших на советскую территорию с разведывательно-диверсионными целями.
Неудачи партизанского движения во многом связаны с отличной работой советских спецслужб, которые своевременно добывали информацию о планах белой эмиграции. Так, например, в докладе Разведупра Штаба РККА руководству страны от 20 сентября 1929 года говорилось:
«Белые продолжают деятельность по формированию отрядов. Базами формируемых белых отрядов являются Харбин (генерал Сахаров, Савич), Муланские копи (ст. Мулан) по всей линии КВЖД и Маньчжурско-Хайларский район. Количество всех активных белых в Северной Маньчжурии достигает 5–6 тысяч человек. Работу по формированию белые ведут в основном с белокитайцами или пытаются создать партизанские отряды для переброски на нашу территорию. Случаи таких перебросок в составе небольших отрядов уже неоднократно имели место, но нашими контрмерами быстро ликвидировались. Переброски в составе крупных отрядов в последнее время не отмечались. Белых формирований как самостоятельных отрядов в китайских войсках не обнаружено. Отмечаются лишь небольшие группы белых и китайских войсках и совместные действия против наших пограничников. В штабах китайских войск имеются белые офицеры в качестве советников.
По последним данным, в связи с появившейся возможностью для безработных устроиться на службу на КВЖД и с нашими ответными мероприятиями (решительный отпор всем попыткам белоотрядов проникнуть на нашу территорию) среди белобанд наблюдается развал, приток добровольцев в белоотряды идет слабо. Имеются сведения о прибытии в Шанхай для следования в Маньчжурию белых офицеров из Парижа.
Следует отметить, вместе с тем, ряд случаев вынесения китайским населением пограничной полосы резолюций с просьбой о применении арестов в отношении белобандитов и прекращении их активной деятельности. В Харбине по приказу из Мукдена 28 августа распущена фашистская белая организация по борьбе с Коминтерном».
Однако еще об одном моменте, подорвавшем партизанское движение, до сих пор стараются не говорить. Дело в том, что в сентябре 1929 года по приказу Москвы Управлением пограничной охраны и войск ПП ОГПУ Дальневосточного края был сформирован спецотряд, состоящий из агентов ОГПУ, жителей приаргунских казачьих станиц. 1 октября отряд совершил рейд на поселения казаков-эмигрантов в районе Трехречья, после которого мобилизационная база партизан значительно сократилась. Какими методами это было достигнуто, можно судить по воспоминаниям чудом оставшихся в живых казаков-эмигрантов, в частности, некой жительницы станицы Тынхе, даже через несколько десятков лет не пожелавшей назвать свое имя:
«Всех выгоняли из землянок. Строили отдельно мужчин, отдельно женщин и детей. Крикнули нам в окно: „Выходи!“ Муж вышел раздетым.
Я пошла за ним с одеждой. Один из них сказал: „Не понадобиться ему одежда. Сейчас тепло“… Всего забрали 64 человека, среди них 6 мальчиков двенадцати лет. Моя сестра видела, что их повели в распадок. Страшно, а виду показывать не надо. Я пошла доить коров.
Услышала выстрелы. Мы с соседкой Аникеевой побежали туда. Навстречу нам бежал окровавленный мальчик. Он сказал, что всех перебили. Лицо у него свело судорогой, больше говорить он не мог, побежал дальше. Следующим навстречу попал Иван Герасимович Волгин. Весь залитый кровью, но не раненый. У него убили взрослого сына и старика отца.
Он был как помешенный. Ни слова не говоря, он запряг телегу и привез трупы сына и отца. Привез их и сложил друг на друга в кладовку. Дальше мы увидели, как несут на потниках Ивана Матвеевича Гаськова. Он был живой. На нем было восемнадцать ран. Потом он умер по дороге в больницу в Хайлар.
Он сказывал: „Когда нас пригнали в распадок, поставили всех около рытвины на колени по обеим сторонам. Мальчишки кричали: „Не убивайте нас!“ Потом предложили напоследок закурить. Потом подали сигнал бить по головам. Я упал раненый. Выстрелы стали тише и тише. Я приподнял голову. Один заметил и говорит: „Ой, один живой, в черном полушубке“. Он вернулся и ударил меня кинжалом в живот. Я почувствовал, что у меня внутри все перевернулось. Я чужим кулаком заткнул себе рот и не выдал боли. Они ушли“».
После оккупации японскими войсками в 1931 году Маньчжурии и создания там марионеточного государства Маньчжоу-Го белоэмигранты вновь попытались организовать партизанское движение. Так, назначенный начальником Дальневосточного отдела РОВС генерал М. Дитерихс обратился к эмигрантам в Китае с призывом сплотиться для борьбы против советской власти, но по утверждению Балакшина «большого энтузиазма его призыв не встретил». Кроме того, отношение японских властей к Дитерихсу и его помощнику генералу Г. Вержбицкому было более чем прохладным, хотя главой японской военной миссии генералом Комацу-бара им было предложено сформировать не отряды, а целую партизанскую дивизию со специальными техническими частями. Вержбицкий от имени Дитерихса принял японское предложение, но выдвинул неприемлемые для Токио условия, после чего был выдворен за пределы Маньчжоу-Го. Таким образом очередная попытка реанимировать партизанское движение завершилась ничем.
В то же время выдвижение японской Квантунской армии к границам СССР и отказ Японии в декабре 1931 года от предложения советского правительства подписать японо-советский пакт о ненападении заставили резидентуры ИНО ОГПУ в Китае и разведотдел Дальневосточного ПП ОГПУ не только активизировать работу по сбору сведений о военно-политических планах кабинета премьер-министра Танака, но и усилить деятельность по нейтрализации белой эмиграции. Так, в директиве ИНО ОГПУ, направленной в резидентуры на Дальнем Востоке, в частности, говорилось:
«Желательно получать от вас периодические краткие обзоры настроений и планов белогвардейских группировок. Вскрывайте посредством более глубокого анализа действительную подоплеку тех или других мероприятий „белых вождей“, специально заостряя внимание на командирах-партизанах, учитывая их конкретную работу по подготовке диверсионных и террористических актов… Выявляйте нити связи с Европой — какие оттуда поступают директивы, кто заинтересован в их осуществлении и т. д. Всегда надо пытаться выяснить, кто стоит за спиной той или иной белой группировки. Надо выявлять среди враждебно настроенной белой эмиграции английскую, французскую и особенно японскую агентуру».
Практически все положения этой директивы вскоре были воплощены в жизнь. Уже в 1931 году на территории Маньчжурии сотрудниками разведотдела Дальневосточного ПП ОГПУ был захвачен и выведен в СССР крупный монгольский политический деятель Мэрсэ (Го Даофу). С начала 20-х годов он являлся лидером так называемого «Движения молодых монголов» и даже входил в руководство Профинтерна. Возглавлявшаяся им Народно-революционная партия Внутренней Монголии при поддержке властей Монгольской Народной Республики периодически устраивала вооруженные выступления в Северном Китае. Но в конце 20-х годов Мэрсэ вошел в состав гоминьдановского Комитета по делам Монголии и Тибета, а после оккупации японцами Барги вновь сменил хозяев, став сторонником Токио. Тогда нелегальная резидентура Дальневосточного ПП ОГПУ в Маньчжурии под руководством Николая Шилова («Кук») провела спецоперацию по нейтрализации Мэрсэ. Косвенным результатом этой операции стало снятие с поста руководителя японской разведки в Манчжурии полковника Уэда.
В 1932 году Иностранное (разведывательное) отделение Особого отдела Восточно-Сибирского ПП ОГПУ в Иркутске, которое возглавил переведенный из Москвы (где он работал в центральном аппарате контрразведки) Борис Гудзь, начало проводить операцию «Мечтатели», дальневосточный аналог знаменитого «Треста». Чекистами была создана мнимая подпольная антисоветская организация, где роль связного с китайскими эмигрантами выполнял ни о чем не подозревавший сын репрессированного священника В. Олейников, действовавший под контролем агента ОГПУ — бывшего священника, ставшего учителем школы в приграничном поселке В. Серебрякова. По аналогии с «Трестом», которым руководил агент ОГПУ бывший царский генерал А. Зайончковский, «контрреволюционную группу» чекисты попросили возглавить бывшего белого генерала Я. Лопшакова. Через бывшего полковника, советского служащего в Иркутске, Алексея Кобылкина, который после 6 месяцев тюремного заключения за антисоветскую агитацию в 1927 году, стал лояльно относиться к советской власти, была установлена связь с его братом, также полковником Иннокентием Кобылкиным, одним из руководителей белой эмиграции в Маньчжуриии, возглавившим после смерти генерала Шильникова в 1934 году отделение РОВС в Харбине. Экономист треста «Сибзолото» Б. Гудков играл роль хозяина конспиративной квартиры в Чите.
Вскоре через границу в адрес псевдоподполья начали поступать деньги, оружие и антисоветская литература. В Харбине побывал в качестве представителя организации Серебряков, встречавшийся с И. Кобылкиным и разведчиками из японской военной миссии. В апреле 1935 года границу перешел И. Кобылкин, побывавший в Чите и Иркутске, где он и был арестован в начале мая, но этот факт держался в секрете. А затем в том же мае того же года через «окно» на территорию СССР попыталась проникнуть вооруженная группа в составе братьев В. и М. Олейниковых и В. Кустова (В. Олейников был арестован, двое других при задержании убиты). На открытом процессе в Иркутске в августе того же года И. Кобылкин, В. Олейников и Е. Переладов дали подробные исчерпывающие показания о своей связи с японской разведкой и были приговорены к расстрелу. Так закончилась эта удачная операция советской контрразведки, проведенная в течение трех лет под руководством Б. Гудзя, начальников особого отдела ПП ОГПУ-УНКВД Восточно-Сибирского края А. Борисова и И. Чибисова и полпреда ОГПУ (затем начальника УНКВД) Я. Зирниса.