— Ага, и традиционно уговаривать Ирку отложить на потом мечты отдохнуть с мужем на берегу лазурного Средиземного моря.
— Плюнь, — со знанием дела посоветовал Меркулов, — оно, все говорят, вредное для здоровья, а вот Черное — это полезное.
— Ирка думает иначе, и Нинка тоже. — Турецкий задумчиво развел руками, демонстрируя, что сам он как бы и не против такого мнения, да вот супруга с дочкой… — Но тебе, Костя, я скажу со всей ответственностью: чует мое сердце, что ты меня сознательно втягиваешь в какую-то очень скандальную историю.
— С таким предубеждением нельзя приниматься за расследование. — Меркулов поморщился. — Я тебе всю жизнь говорю об этом и — как в пустую бочку! Надоело!
— Так ты накажи меня, Костя! — обрадовался Александр. — Передай дело другому!
— Поздно, Саня, поздно… — вздохнул Меркулов.
Глава вторая
СТЫЧКИ И КОМПРОМИССЫ
1
Турецкий ознакомился с досье на господина Степанцова, которое сумел подобрать для него бородатый Макс. Оно обошлось Александру Борисовичу в трехсотграммовый пакет «арабики» — с приятелями неловко мелочиться. И после этого Турецкий решил начать с личной встречи с Кириллом Валентиновичем.
Позвонил. Заместитель председателя, услышав, кто звонит и по какому поводу, не то чтобы не обрадовался, а как-то начал юлить, в том смысле, что все ему известное он уже изложил довольно подробно господину Меркулову и, встретив с его стороны полное понимание, был уверен, что сказанного им вполне достаточно, да вот опять же и со временем сейчас весьма напряженно… Но Турецкий, привыкший иметь дела с «клиентами» подобного рода, решительно пресек все отговорки. У него на руках официальный документ, санкционирующий расследование, и как же это не подчиниться указанию генерального прокурора? Словом, время встречи хоть и не сразу, но утрясли.
Зачем Турецкий настойчиво добивался аудиенции? Тому было несколько причин.
Первая — он хотел лично пообщаться с «гусем», прощупать его словесно и мысленно на предмет выяснения его сущности. Что за человек и стоит ли вообще ломать из-за него копья? Может, аккуратно спустить на тормозах, чтобы и комар носа не подточил? Но продемонстрировав при этом бурную деятельность? Или вообще не тратить сил и нервов, а пустить расследование на самотек? Допросить там одного-другого и сесть сочинять обтекаемую объяснительную записку? В принципе реально. Но перед принятием такого решения следовало хотя бы убедиться в его необходимости.
Вторая причина заключалась в том, что, если расследование вести без всяких экивоков и снисхождений, перед ним, Александром Борисовичем, могли неожиданно возникнуть ненужные проблемы, на которые тратить драгоценное собственное время было бы безрассудно. Да и просто глупо.
Ну, например, чтобы найти обиженного, решившего отомстить своему обидчику таким образом, наверняка придется поднять все, без исключения, уголовные дела, которые когда-либо вел еще народный судья Степанцов. А их наберется, скорее всего, не одна сотня, и в каждое надо будет вникнуть, найти в нем главную интригу, из-за которой и могла сложиться в конце концов такая вот ситуация. И за сколько же лет поднимать дела? Что там сообщает послужной список Кирилла Валентиновича?
Возраст — пятьдесят восемь лет. Юридическое образование, все тот же МГУ. Понятно теперь, почему Костя его хоть и бранил, однако не послал подальше, а даже взял на себя словно бы некое моральное кураторство. Они ж почти ровесники, вполне могли быть даже однокашниками либо где-то пересекались в своем студенчестве или позже — по службе.
Так, основных мест службы немного. Как говорится, верен выбранной профессии.
С семьдесят пятого года — судья Сокольнического районного народного суда.
С девяностого — в Главарбитраже при Совете Министров РСФСР, а потом — в Государственном арбитраже при Совете Министров СССР. Основательно подрос.
В настоящее время вот уже больше пяти лет занимает пост заместителя Председателя Высшего арбитражного суда Российской Федерации.
Все основные обвинения в адрес Степанцова, кроме чистой политики и «аморалки», приходятся как раз на этот период. Ну да, начало девяностых годов — это ж было дикое время, когда началась преступная, как только теперь выясняется, приватизация государственного имущества по методу молодых и настырных демократов типа Гайдара — Чубайса. Но в те годы, как в Штатах, на Диком Западе, большинство проблем решали наглая хватка и пуля, и вряд ли кто-то из захватчиков чужого имущества так уж сильно рассчитывал на решения и указания Государственного арбитража. Это после появилось, когда началась новая волна переделов, стала жестче власть, а экономика стала наконец входить в какие-то законные рамки.
Тем не менее и здесь надо будет посмотреть дела, на которых стоит подпись заместителя председателя.
Однако гораздо важнее просмотреть его собственные судейские приговоры. Вот где-то в них и может быть зарыта собака. Или, как говорила еще маленькая Нинка, собачка порылась.
И если такое предположение верно, значит, и автор — из прошлого, для которого, вполне вероятно, вдруг открылась возможность отомстить своему давнему обидчику. Только перед Степанцовым приоткрыли дверь в большой хозяйский кабинет, а тут ему, понимаешь ли, как капкан на дороге, как плевок в душу, статья в газете!
Кстати, именно плевок в душу посторонним не виден, он противен тому, кому в душу наплевали, но в общественном плане не опасен. Зато капкан оставляет болезненные раны еще до того, как появится охотник, чтобы уже окончательно решить участь попавшего к нему в руки. Короче, придется-таки поднимать дела…
И наконец, третья причина, тесно связанная, впрочем, со второй, в том, что на пути детального изучения Турецким биографии Степанцова тот должен стать следователю помощником, а не помехой. Пусть даже нейтральным свидетелем, только бы не мешал, не тормозил дела своим авторитетом или упрямством. Известно, что все они хотят о себе слышать правду, но — дозированную. Иначе говоря, удобную, но никак не огорчительную. А тут, если вдруг потянет дымком «жареного» факта, Степанцов может дать отмашку, и стрелку переведут на другие рельсы, и спорь потом с ними со всеми до посинения.
«Тебе это надо, Турецкий? — задал себе традиционный вопрос Александр Борисович и ответил в том же духе: — Тебе этого не нужно, дружище».
Итак, встреча состоялась. Тон и поведение Кирилла Валентиновича, еще накануне, по утверждению Кости, сдутого, как воздушный шарик, были, мягко говоря, снисходительными.
Степанцов изрекал и выглядел как сама значительность.
Александр Борисович старательно придуривался, чтобы создать соответствующий имидж недалекого исполнителя чужих указаний, за что его, вероятно, и должен был ценить сам весьма недалекий генеральный прокурор — мнение-то о нем было именно таким: энергичный исполнитель заказов Президента, но звезд с неба не хватает, и слава богу. Всем известно, что перед недалеким человеком неопасно нечаянно раскрыться — все равно, не заметит, а умный или хваткий уцепится, подобно какому-нибудь стаффордширскому терьеру, и всю душу вымотает в лучшем-то случае.
Фамилия Турецкого, конечно, была известна Степанцову, и он определенно был в курсе достаточно громких прошлых дел, которые расследовал «важняк», просто не мог не знать по долгу своей службы. Но ведь теперь Александр Борисович сменил профиль и ушел в помощники, а это Кириллу Валентиновичу, возможно, говорило о многом. Устал, надоело, мало ли?
Отвечая на вопросы, Степанцов старался быть искренним, в пределах разумного, естественно, и пересказал главные события в своей служебной карьере. А что касается моральных, или, точнее, «аморальных», аспектов, затронутых в статье, то Кирилл Валентинович, пользуясь превосходством старшего по сравнению с Александром Борисовичем, с изрядной долей юмора и почти доверительным тоном сообщил, что они в своей юности ничем не отличались от сегодняшних молодых людей и так же точно злоупотребляли и своим здоровьем, и положением. Но все это происходило в таком далеком прошлом, что вспоминать, а тем более обличать целое поколение за это, не только бессмысленно, но и глупо. И поднимать этот вопрос может либо совсем немощный импотент, либо злой завистник.
И надо сказать, Турецкий охотно согласился с такой постановкой вопроса. Уж он-то знал толк и в первом, и во втором— в смысле здоровья и положения, и… даже в десятом, если бы у Степанцова нашлось столько аргументов.
И с этой минуты неприязненное отношение Александра Борисовича к Кириллу Валентиновичу стало как-то затухать, даже сочувствие появилось: что ж ты, мол, мужик, не мог быть поосторожнее? Знаешь ведь, как «доброжелатели» за нашим братом следят?
Короче говоря, почти часовая аудиенция у «безумно загруженного» текущими делами заместителя Председателя Высшего арбитражного суда Российской Федерации закончилась тем, что Степанцов принял на себя что-то вроде морального обязательства лично руководить действиями господина Турецкого в его расследовании. Давать пояснения по любому возникающему вопросу и немедленно оказывать максимальную помощь и содействие при ознакомлении с прошлыми делами, особенно советского периода, чтобы значительно сократить сроки их «пристального и пристрастного» изучения с целью выявить лицо, задумавшее столь непристойный способ отмщения.
Ах, как они понимали друг друга! Расставаясь и пожимая руку Турецкого, Степанцов, похоже, окончательно уверился в том, что теперь уже ничто не может помешать ему правдивым, честным взглядом смотреть в глаза окружающим, и в первую очередь тем, от кого напрямую зависели его завтрашняя жизнь и благополучие. Расследование по факту злостной клеветы идет, сколько оно будет длиться, одному Господу известно, главное же достижение в том, что проводит его сам Турецкий, в положительных рекомендациях совершенно не нуждающийся. И этим все сказано.
Правда, Александр Борисович был недоволен собой, вышло немного галопом по Европам, как говорится, но… разве что для начала. В дипломатических протоколах по поводу подобных встреч обычно пишут, что стороны остались вполне удовлетворены согласованием точек зрения. Или что-то в этом духе.
Но это — общее впечатление, а если рассуждать о частностях, то у Турецкого осталось немало вопросов, на которые «клиент» не ответил, да, видно, и не собирался отвечать. Уклончиво пожимал плечами, многозначительно хмыкал, всем своим видом показывая, что сама постановка представляется ему не вполне корректной. А касались вопросы Александра Борисовича некоторых чисто бытовых вещей и ситуаций. Вопросы же Турецкий ставил, по мере их со Степанцовым подъема по служебной лестнице последнего, скорее, типа подсказки, толчка к размышлению, но никак не с желанием унизить человека, нагадить в его чистую, бессмертную душу.
Ну, например, такой. Касался он взяток. Как их рассматривать вообще и в каком контексте? Да ведь в тех же восьмидесятых — о следующем десятилетии и говорить нечего! — без «подмазки» вообще ничто не делалось. Ни в государственном управлении, ни в экономике, ни в судопроизводстве. А уж про коррупцию и фантазировать не надо, до сих пор плоды пожинаем. И то ли еще впереди!
Словом, простенькие, бесхитростные такие вопросили ставились, скорее, по-дружески, нежели с упреком или каким-нибудь нехорошим подтекстом. Но пока они касались «облико морале», как выражались герои «Бриллиантовой руки», реакция была снисходительнотерпимой. И тут же Степанцов уходил в глухую защиту, едва возникала даже мысль о «подмазке». В общем, герой-коммунист на допросе в колчаковской контрразведке. Даже скучно. Но и в этом была своя логика.
Александр Борисович, замечая, как все труднее становится Кириллу Валентиновичу отрицать любые двусмысленнье намеки или подозрения в свой адрес либо своего тогдашнего окружения, понимал, что тому недалеко уже и до нервного срыва. А это было совершенно не нужно — Турецкий вовсе не подписывался на роль палача. Тем более что и любую информацию, о которой здесь говорилось, можно проверить у тех, с кем так или иначе пересекался Степанцов на своем трудовом поприще. А уж найти этих товарищей непреодолимого труда не составит. Больше того, наверняка те из них, кто не занимает сегодня высоких государственных постов, обрадуются возможности посплетничать и выказать с еще пущей циничностью свое отношение к человеку, оплеванному известной газетой. Вот чем в итоге может грозить человеку его неискренность на пороге решающего события в собственной жизни.
2
Александр Борисович не был уверен, что посещение редакции еженедельника «Секретная почта» сразу откроет ему все тайны и покажет скрытые пружины интриг. Он даже не рассчитывал на свои прежние журналистские заслуги в газете «Новая Россия», где одно время работал в штате. Но недолго. Это когда в середине девяностых годов Костю — за его строптивость — выперли из Генпрокуратуры, ну а Турецкий успел ему накануне подсунуть собственное заявление, и тот его подмахнул. Но прекрасная, вольная жизнь длилась недолго, изменились обстоятельства, в Генеральную прокуратуру пришло новое руководство, и Костю с почетом вернули. А тот — Турецкого.
Александр Борисович имел все-таки имя в журналистике, худо-бедно, однако юридические обзоры и комментарии за подписью «Б.Александров» — таков был его литературный псевдоним — прочитывались даже специалистами с интересом. А Костя еще удивляется: откуда это у Сани талант составлять быстрые и качественные отчеты по поводу разного рода расследований? Оттуда! Так что в журналистике он был как бы своим. Именно «как бы», поскольку полностью своим стать, видимо, уже не придется, хотя когда-то очень хотелось, ну а теперь разве что после выхода на пенсию, когда настанет пора сочинять мемуары.
Тем не менее речь не об этом. Ставя себя на место главного редактора еженедельника, Турецкий был абсолютно уверен, что ни один следователь не вышибет из него правды об авторе, кем бы тот ни был. Такова журналистская практика. Такова и этика профессии. Ты отвечаешь за свои слова? Вот и отвечай. Или не публикуй вранья, за которое с тебя охотно снимут штаны. Да и с нас тоже.
А вот как следователь Александр Борисович был полностью на своей стороне. Что это за аноним такой? И если он пишет правду, то чего боится? Значит, у самого рыльце в пушку?
Словом, налицо полнейшее раздвоение. И Турецкий как ни размышлял, так и не решил, кому из своих двойников отдать предпочтение. Поехал, как говорится, на авось, полагая, что обстановка подскажет…
Редактором оказался субтильный, женоподобный мужчинка с двойной, явно благородной и нерусской фамилией — Хакель-Силич. Звали его тоже мудрено — Эдгар Амвросиевич, а попросту, как услышал Турецкий еще в приемной, Эдя — ни больше ни меньше. Увидев его, Александр Борисович сразу понял, что признаний ждать напрасно. А почему? А потому в первую очередь, что сама внешность редактора и это простецкое «Эдя» на фоне фамилии, напоминающей какой-то медицинский препарат, указывали на единственную способность этого работника средств массовой информации, может быть, даже особый его талант, — выискивать и печатать гадости. Причем искренне обожать это занятие, ибо подобная фактура придавала, вероятно, по его соображениям, персональный шик названию органа «Секретная почта». Вот уж действительно папарацци в идеальном варианте.
Эдя, когда ему доложила секретарша, кто ожидает в приемной, встретил появление Турецкого только что не в штыки. Насупился, приобрел воинственный вид выпавшего из гнезда грачонка, даже напыжился отчасти, хотя это у него получалось с трудом. Вернее, не получалось, но мыслилось. Чего он так напугался?
Александр Борисович, не желая с ходу обострять отношения, представился, протянув редактору свое до сих пор действующее удостоверение спецкора «Новой России», а уже затем второе — помощника Генерального прокурора Российской Федерации. Первое Эдя воспринял хоть и без особого уважения, но с пониманием, а увидев второе, вмиг нахохлился и стал непроницаем для посетителя. Вот артист! Столько чувств изобразить сразу на одной мелкой физиономии!
И Турецкий решил не церемониться. Раз ничего не добиться, так хоть душу потешить…