– Огненный господин…
– Что? – отозвался Дара, не мигая глядя на солнце.
– Огненный господин, можно, я буду считать вас своим отцом?
Дара не ответил, только хмыкнул про себя. В груди снова стало холодно и пусто. Какой из него отец? Да и мальчишка этот был младше него всего-то лет на восемь.
– Зови, как хочешь, а лучше вообще забудь о моем существовании…
Подождав, когда все разойдутся по своим делам, Айша подошла к лесному эльфу, одиноко сидящему на диване. В холле остался только он, и выражение лица его было крайне напряженным и угрюмым.
– Артис…
Эльф поднял голову, мрачно взглянул на гоблиншу и снова отпустил глаза:
– Проверь оружие и отдохни как следует, завтра нам предстоит судьбоносная битва.
– Я знаю, Артис, и хотела поговорить с тобой об этом. Ты ведь понимаешь, что нам не выстоять против объединенных сил Гойи.
– И что? – голос эльфа прозвучал сурово и холодно. – Предлагаешь сбежать, поджав хвосты? Не думал, что ты можешь испугаться.
– Да, я боюсь, – глаза Айши болезненно прищурились, – но только не за себя, а за остальных.
Она не стала продолжать разговор, замолчала, стремительно развернувшись, ушла к себе. Артис проводил ее хмурым взглядом, в душе росли досада и раздражение. Он нервно оглянулся на вход – в холл вернулся Йоза, подошел, уселся рядом, пробурчал себе под нос шепотом:
– Зря ты так…
Чуткий слух лесного уловил и разобрал это бормотание.
– Ты о чем?
– Зря ты так с ней… – уже вслух произнес Йоза и замолчал, прикрыв глаза и устало вздохнув.
– Договаривай, раз начал, – удивился Артис, – что я сделал не так?
– Позволь мне сказать одну вещь, – прозвучало в ответ
– Говори, – кивнул Артис, не чуя подвоха.
– Возможно, это будет не очень приятная вещь, так что подумай, прежде чем выслушать.
– Говори, – повторил лесной эльф, – я слушаю.
– Хорошо, но мои слова будут честными, – глаза Йозы сузились, открыв взгляду неестественную для эльфа сетку морщин в углах. – Ты, Артис, такой правильный, такой честный и благородный – истинный эльф. Такие как ты, всегда предсказуемы – даю руку на отсечение, что ты всю жизнь выполнял приказы старейшин, слушался главу рода и никогда не делал ничего, о чем мог бы пожалеть. Ты всегда думаешь о чести, о том, чтобы ее не запятнать, но чувства тебе чужды.
– С чего ты решил, что можешь судить меня? – зеленые глаза Артиса застыли, разговор был ему неприятен, но в словах Йозы крылось что-то, что заставило его слушать дальше.
– Твои волосы обрезаны, как у изгнанника, но такие, как ты, никогда не нарушают правил, не совершают преступлений, и, страшно подумать, даже не грешат. А если и оступаются по какой-то совершенно невероятной причине – вас не изгоняют, а прощают, давая шанс исправиться. Вывод один – ты изгнал себя сам. Изгнал, потому что счел себя обузой для рода. Лучник с угасающими глазами, лучник, который промахивается – позор! – во взгляде Высокого мелькнула насмешка. – Это страшно, Артис, это жутко. Для тебя все окружающие – что кони на бегах. Того, что споткнулся и сломал ногу, не поднимают и не лечат – забивают и бросают в ближайшую канаву. Его место занимает другой, здоровый и сильный, ведь так, Артис?
Эти слова, безжалостные, полные злой иронии ранили лесного эльфа в самое сердце. Глубоко в сознании трупным червем копошилась неприятная мысль – понимание того, что во многом Йоза прав.
– Значит, я был плохим командиром? – тяжело выдохнул он, наконец, – Так?
– Что ты, ты всегда был хорошим командиром, хорошим эльфом и просто хорошим парнем, – расхохотался Высокий эльф, скаля зубы и болезненно закашливаясь, – ты всегда прикрывал нас, рисковал жизнью, лез на рожон, бросался в бой. Конечно, нас всего семеро и потерять даже одного было бы слишком расточительно. Но, скажи, ты хоть раз кого-нибудь из нас пожалел?
– Что? – переспросил Артис.
– Тебе хоть когда-нибудь было кого-нибудь жалко? Ты когда-нибудь, кого-нибудь любил?
Артис не нашелся, что ответить. Слова Йозы стали для него откровением. Они пугали его и заставляли сердце сжиматься. Он все время старался быть хорошим, правильным командиром, он берег своих воинов, он был готов пожертвовать ради них собой. И при чем здесь любовь? Он вспомнил свою жизнь в Эголоре, нареченную родом невесту, которая предпочла ему другого, более влиятельного и богатого, вспомнил мимолетные связи, что были после, вспомнил, как укорял себя за них потом. Любил ли кого-нибудь… Его губы скривились, выдавливая:
– Нет.
– Я знал, что ты не соврешь. Ты не можешь. Дело чести. Ты же такой правильный… – глаза Йозы, тусклые, с красной сеткой сосудов на пожелтевших белках, смотрели в упор, – Знаешь, какова обратная сторона твоей чести? Знаешь, почему Гоя собрал целую армию, чтобы сражаться с нашим жалким отрядишком? Просто, встретившись с тобой, он воочию узрел существо еще более безжалостное и жестокое, чем он сам. Такова цена твоей правды и обратная сторона твоей чести. Твоя душа пуста. Тебе чужды жалость, сострадание и любовь…
– Зачем ты говоришь мне все это, – тихо спросил Артис, болезненно всматриваясь в лицо Йозы, – так ненавидишь меня? Можешь уйти, если хочешь.
– Я воин, Артис, и пусть мое представление о чести совсем иное, бросать соратников перед битвой я не собираюсь, – не по-эльфийски тяжелая рука ободряюще стукнула лесного по плечу. – Я не боюсь смерти. Если погибну – сделаю это как мужчина, с оружием в руках… А девочка… она должна жить…
– Айша, – одними губами произнес Артис, чувствуя, как по внутренностям расползся неприятный холод.
– Отправь ее подальше отсюда, в противном случае завтра глупышка станет кормом для грифов. Она женщина, а дело женщин ублажать мужа и рожать детей. Ты, Артис, можешь погибнуть с честью или без нее, а девчонка должна жить.
– Айша воин, Йоза. Уйти она ни за что не согласится. Ты же сам это понимаешь.
– Заставь ее, – заговорщицки шепнул Йоза.
– Она не послушается, – наивно помотал головой лесной эльф.
– Командира – нет. Она упрямая. Но даже самая упрямая женщина подчинится воле того, кому принадлежит.
– Как ты можешь предлагать мне такое! – Артис вскочил на ноги, белея от ярости. – Как смеешь так говорить!
– Ты слепец, – спокойно ответил ему Йоза, – и был слеп всегда. Твои глаза и в лучшие годы годились лишь на то, чтобы целиться из лука. Мои же глаза нужны, чтобы узреть истину. Неужели твое сердце настолько пустое и черствое, что ты не заметил женщину, которая всегда поддерживала тебя, всегда была рядом, которая была верна тебе, как собака, которая была рада отдать за тебя жизнь…
– Так разве могу я с ней так поступить? – непонимающе уставился на собеседника Артис.
– А что? Честь не позволяет? – свирепо оскалился Йоза. – Конечно, отношения на одну ночь не для тебя, но, уж извини, дольше не получится, ибо завтра все мы отправимся на небеса! Ты – эгоист, опять думаешь о себе, боишься замараться, ошибиться, сделать что-то не то и не так. А она сейчас сидит одна в своем крошечном номере, на жесткой, холодной кровати, вглядывается в темный горизонт, обнимает себя руками за плечи, боясь расплакаться, кутается в плащ и думает, думает… и ждет. И никто не согреет ее, не обнимет, не утешит.
Слова Йозы просочились в самую душу Артиса. На миг он закрыл глаза, и невольные, жуткие мысли сами собой материализовались в картинку. Он ясно увидел обшарпанный дешевый номер, развороченную кровать с застиранными простынями, косой луч луны, оставивший в душном воздухе желтую линию. И себя. И ее. Тугое сплетение рук и ног, нервное движение тел, вязкий звук касающихся друг друга губ, волосы, темные и светлые, растрепавшиеся, от пота слипшиеся сосульками на концах…
Артис болезненно зажмурился, яростно затряс головой, пытаясь избавиться от ужасного видения. Его сердце колотилось бешено, а дыхание стало быстрым и тяжелым. Он морщился от грязи собственных мыслей и, одновременно, таял от их сладости. Голос Йозы вернул его к реальности, казалось, Высокий был готов расхохотаться и с трудом себя сдерживал:
– Прости, командир, я не подумал о том, что у тебя давно не было женщины…
– Зачем искушаешь меня? Тебя это забавляет? – справившись с собой, спросил Артис спокойно и тихо.
Затем, не веря в то, что делает, он поднялся и сделал несколько шагов по направлению к лестнице, ведущей на второй этаж, в жилые номера.
– Иногда, поддаться искушению – единственный правильный путь, – загадочно улыбнулся Йоза, провожая его взглядом.
Эльф замер, положив напряженную руку на перила и не решаясь двинуться дальше. Этажом выше хлопнула дверь. Прозвучали дробные быстрые шаги. Вниз по лестнице спешила Айша. Ее глаза, полные тревоги таили следы красноты, то ли от недосыпа, то ли от слез. Она сжимала пальцами полы накинутой на плечи куртки, пытаясь стянуть их на груди. Артис едва заметно вздрогнул, когда она прошла мимо. Ему показалось, что от нее повеяло холодом и смертью. Он обреченно взглянул на Йозу:
– Не успел, – одними губами сказал тот и разочарованно покачал головой.
Над степью растеклась глубокая черная ночь, но они не спали. Каждый участник небольшого отряда понимал, что победу в грядущей битве им сможет даровать лишь чудо. В эту ночь каждый думал о своем.
Раздумывал об услышанном и Артис. После последнего разговора с Йозой многое перевернулось в его сознании. Он не хотел принимать слова Высокого, но не мог не принять их. Благоразумие уверенно подавляло сопротивляющуюся гордость. Неужели он и вправду такой – холодный, жестокий, бессердечный? Неужели со стороны он выглядит чудовищем, не способным ни к дружбе, ни к любви? Неужели вся его правда, все идеалы и стремления лишь иллюзия, бессмысленный мираж в пустыне одиночества…
Артис встал с кровати, на которой лежал, глядя в потолок. Подойдя к окну, он увидел цепи огней, мелькающие далеко на востоке, усмехнулся. Семеро против целого войска – никаких шансов – вот оно, долгожданное свершение пророчества, только какой теперь в нем смысл? Какой смысл обретать глаза, находясь в шаге от смерти? Никакого. Только отступать уже поздно, и решена уже судьба семи воинов, отважившихся противостоять могучему врагу. И самое главное крылось не в этом. Самое главное – это Айша, а самое страшное…
Как мог он не заметить, не понять того, что молодая гоблинша давно стала для него чем-то большим, нежели просто соратник и даже друг. Конечно, он понял это и без Йозы достаточно давно, только вот признаваться не хотел, загонял в душу неоправданные, странные чувства, изо всех сил отрицал скрытую симпатия, такую нелепую на первый взгляд. В памяти длинной чередой вспыхивали обрывки битв, где Айша прикрывала его, ее сдержанная улыбка, когда они сидели рядом у костра, ее дыхание, когда она спала поодаль от всех, рядом с лошадьми.
Не в силах более терпеть одиночество и гнет собственных мыслей, Артис отошел от окна и направился вниз. По пути в темном коридоре он тоскливо взглянул на дверь комнаты, где жила гоблинша. Пусть эта ночь и последняя в его жизни, но и она могла пройти по-другому, пройти так, чтобы не пришлось теперь жалеть. Демоны! А ведь Йоза прав – надо было думать раньше, надо было быть более внимательным, благоразумным и прозорливым. Надо было замечать тех, кто идет вместе с ним по одному пути и прислушиваться к собственному сердцу…
Спустившись в холл, Артис обвел глазами своих соратников. Весь отряд был в сборе – никто не хотел оставаться один. Метнувшись глазами по сторонам, он первым делом отыскал гоблиншу. Она сидела за столом, упираясь ладонями в лавку. Лицо казалось восковой маской, очерченной тенями, гладкие черные волосы растеклись по плечам, неживые, неестественные, как у куклы. Немигающий взгляд сверлил стену, а губы были сжаты плотно, до белизны.
Артис сел рядом, молча, не зная, что можно или стоит говорить в такой ситуации. Непроизвольно, незаметно для остальных, он накрыл ее ладонь своей. Ее напряженная рука расслабилась вдруг, пропуская его пальцы, вплетаясь в них с неистовой силой, с беззвучной мольбой о надежде и защите…
Они сидели рядом с каменными лицами, не поворачиваясь друг к другу и не произнося ни слова. Их руки были сцеплены намертво, напряженные пальцы бешено гладили, сжимали и царапали друг друга. В этих прикосновениях было все: и тепло несказанных признаний и жар несбывшихся поцелуев и многое, многое, многое…
В тот момент Артис желал лишь одного – чтобы ночь длилась вечно. Он понял страшную вещь, ужасную, душераздирающую правду, и сердце его трепетало от одной мысли о том, что суждено ему потерять грядущим днем. Потерять самое дорогое, продать за гроши. По сердцу словно полоснули острым клинком – вот же оно, пророчество, только продавать за гроши приходилось не свою никчемную жизнь, а нечто другое, нечто действительно важное и бесценное…
Словно весь мир вокруг исчез, превратившись в бессмысленный круговорот света и тьмы, в игру теней на стенах, в призрачное мигание огней далеко в степи, в небытие. Осталась лишь Айша, такая близкая и уже такая недосягаемая. Тепло ее руки, скомканной в его пальцах, просачивалось через кожу, достигая самого сердца. Тепло ее руки – единственное, за что действительно нужно было бороться, он сам бросил под удар и не мог теперь сделать ничего, чтобы повернуть судьбу вспять.
Через несколько ударов сердца, эльф встал, и, волевым усилием выпустив руку девушки, отошел от стола. Он окинул взглядом соратников, вгляделся в их лица с таким ощущением, словно увидал их впервые. Он всегда считал их далекими и чуждыми, другими, не такими, как он сам. Все предыдущее время они были для него лишь солдатами, людьми с оружием, шахматными фигурами в непонятной, бессмысленной игре, неотъемлемыми частями легенды – волшебной мозаики, которую он собирался сложить ради призрачной, смутной цели.
Самое дорогое – любовь. Самое дорогое – друзья. Почему он не подумал об этом раньше? Ведь случалось уже такое – он терял друга, которого тоже поначалу считал чем-то неважным, несущественным – вспомогательным средством, расходником. А потом сокрушался, проклинал себя за слепоту и невнимательность, за опрометчивость и душевную пустоту. Проклинал. А что толку, раз поступил так опять?
Как только восходящее солнце тронуло край горизонта, Гойя явился к гостинице Фарума в сопровождении трех сотен воинов. Он рассчитывал застать дерзких врагов прямо там, врасплох, и сходу разорвать на куски, поэтому был крайне озадачен, не обнаружив их на месте.
Первым под горячую руку попал Фарум. Гойя отыскал его во дворе и прижал к стене дома. Сотрясаясь мелкой дрожью, хозяин гостиницы упал на колени перед породистым боевым жеребцом разбойничьего главаря. Он пытался что-то объяснить, свалить вину за вражескую осведомленность на холь, но все оказалось тщетно – кошки разбежались и попрятались так, что даже перевернув всю гостиницу вверх дном, разбойники не обнаружили их следа.
Круглые птичьи глаза Гойи свирепо сверкнули. Он потянул из ножен меч, но потом передумал, кивая своим подчиненным. Ухватив скулящего от страха Фарума за руки, они уволокли его и швырнули в подвал гостиницы, чуть позже к нему присоединилась жена.
– Значит к Волчьей Пустоши ушли. Ну что ж, добре, добре, – хищные глаза прищурились, раздулись ноздри крючковатого носа, втягивая запах утренней степи. – Траву перед деревней подожгли, смертнички.
Гойя кровожадно оскалился, показал желтые зубы двум стоящим по бокам от него разбойникам. Те дружно хохотнули, глядя на главаря взглядами преданными, исполненными уважения и восхищения. Остальные, словно стервятники кружили по двору гостиницы и вокруг нее, поднимая пыль и сдерживая разгоряченных скачкой коней.
– Разведать, что там, у деревни? – поинтересовался один из приближенных главаря, высокорослый тощий апарец, лицом настолько схожий с Гойей, что их можно было принять за братьев.
– Зачем? – прозвучало в ответ. – Что могут сделать семеро против целой армии? К тому же эти вряд ли смогут меня удивить. Семеро – три эльфа, два гоблина, полукровка и собака – смешно! Увидишь, Фалья, все будет как обычно: сорки поднимет огненную стену, лучники начнут палить из-за нее, пока мы не подойдем вплотную и, преодолев огонь, не вынудим их на ближний бой. Тогда дело останется за малым, – с этими словами Гойя повернул коня на запад и тронул по бокам стальными шпорами. – Вперед! Пора показать всем, кто хозяин степи.