– Иван Алексеич, славный мой предок, беспределом на большой дороге занимался, – охотно пояснил Боярин. – Гра… кхм… неважно. А в бояре его пожаловал сам царь, когда по незнанию напал Иван Алексеич на карету, в коей друг царский ехал.
–Постойте, – не поняла я, – получается, ваш Иван царского друга убил, а его за это – в бояре? Нелогично как-то.
– Не убил, – поправил меня славный потомок беспредельщика, – а токмо огра… Тьфу, ценности реквизировал. А потом оказалось, что другу царь денег должен – в картишки проиграть изволил. Так вот, Иван Алексеич царю его долю законную отдал, и тот с другом расплатился.
– Мошенник, – вынесла я вердикт.
– Кто – царь или Беспределкин? – живо поинтересовался Милослав.
– А оба.
Красавчик нахмурился, а Милослав залился хохотом, но, поймав взгляд боярина, закашлялся.
– А я что, – забормотал он, – ничего я. Мое дело маленькое, ходить да за порядком присматривать. А в царские заботы я не лезу, не по чину мне.
Беспределкин посмотрел на него с подозрением, но все же повернулся ко мне – не то решил оставить выходку Милослава без внимания, не то собрался устроить разгон позже, без лишних свидетелей, то бишь без меня. Едва додумав сию замечательную мысль, я тут же спохватилась: как это без меня? Мои глюки отдельно от меня существовать не могут. Как оказалось, у глюков на сей счет имелось свое мнение.
– Давайте начнем сначала, – предложил мне Беспределкин.
– Давайте, – согласилась я, не вполне понимая, что именно нам следует начинать.
– Итак, меня зовут Венедикт Распопович Беспределкин, – чинно представился красавчик, который, признаться, с каждой минутой казался мне все менее привлекательным.
Честно говоря, я уже даже считала, что от плаката с Бредом Питтом толку больше – Бред хотя бы молчит.
– Понятно, Веник, – кивнула я.
Милослав подозрительно закашлялся, будто туберкулезник.
– Венедикт Распопович, – занудно поправил меня изрядно упавший в моих глазах Глюк Прекрасный.
И тут до меня дошло! Это его папашу, получается, Распопом звали? Ну ничего себе фантазия у деда с бабкой Беспределкиных была! Все, в жизни больше не упрекну маму за то, что дала мне столь дурацкое имя. И над Лапанальдом смеяться не буду, ни на одной встрече выпускников, нет-нет.
– А вы, стало быть, Василиса, – продолжал Распопович. – Вас-то мы и искали.
– Боярин, – вмешался Милослав, – говорил я вам, что пить меньше надо. А вы заладили: чудный самогон, когда еще такой конфисковать доведется. Вот мы с пьяных глаз-то и промазали. Явно ведь не эту девку искали.
Я нахмурилась. Наглость глюка превзошла всяческие пределы.
– Давайте вернем ее обратно, – канючил Милослав. – Другую Василису поищем.
– Не выйдет, – вздохнул Веник. – Придется принимать.
– Эй-эй, – забеспокоилась я. – Чего принимать? Зачем?
– Вооот! – радостно взвыл Милослав. – И я говорю: не надо!
– Надо! – отрезал Беспределкин.
Глагол "принимать" сочетался у меня в основном с существительными "меры" и "пилюли", оттого-то я и пригорюнилась. Ни того, ни другого мне не хотелось. Есть, конечно, еще вариант "принять на грудь", но, судя по словам Милика (это я Милослава так для краткости называть решила), на грудь мои глюки принять уже успели. Возможно, именно этим и объяснялось их странное поведение.
– Итак, уважаемая Василиса, – торжественно провозгласил Веник, – имею честь объявить вам, что вы приняты на первый курс Сказочной Академии имени Яйца и Иглы.
Я поперхнулась.
– Кого имени?
– Яйца и иглы, – немного смущенно повторил Распопович. – Это ректор наш, Иван Кощеевич, так ее назвал. Хотя споров по поводу названия было… мда…
Еще бы! Я была удивлена, что ректору с дивным отчеством (у них эпидемия, что ли – детей так обзывать – в свое время была?) удалось название таки отстоять. По-моему, на такое пациенты не всякой психушки согласятся. И тут до меня медленно дошла вторая часть сказанного.
– Куда это я принята? Не подавала я документы во всякие Яйца и Иглы. Я в универ поступила, вот! – последнее предложение прозвучало гордо. – На истфак!
Беспределкин начал терять терпение.
– Какой истфак? Причем здесь истфак? Так, Василиса, времени у нас мало, давайте-ка руку и пойдем.
На всякий случай я спрятала руки за спину.
– Боярин! – запричитал внезапно Милослав. – Смотрите, смотрите! Ох, задержались мы здесь.
Я невольно бросила взгляд туда, куда тыкал пальцем мужик, и увидела странное нечто, больше всего похожее на клубящийся туман. Странным было то, что туман этот концентрировался в одном месте, не расползаясь за его пределы. Отчего-то вспомнился фильм про Ивана Васильевича, того самого, что профессию менял, и мне как-то сразу стало не по себе.
– Пора!
Поскольку я накрепко сцепила руки за спиной, да еще и пальцы переплела для верности, гадский Веник схватил меня за плечо и буквально швырнул в туман. Я охнула, пролетела пару метров и шлепнулась на что-то мягкое.
– Ой-ой! – взвизгнуло мягкое.
Я заорала и подскочила на ноги, а затем лишь удосужилась осмотреться. Непонятным образом я очутилась на опушке леса, а рядом со мной на траве валялась пушистая лисья шуба. Я протерла глаза. Выходило, что именно на эти шкурки я и приземлилась, но кто же тогда визжал?
Тем временем из клубящегося марева вывалились Милик и Веник, после чего туман развеялся, будто его и не было.
– Ивааан Кощееевич! – заорал Беспределкин, озираясь.
– Здесь я, здесь, почто голосишь-то? – раздалось откуда-то из-за моей спины. – С природой сливаюсь.
Я резко обернулась и увидела очередного чудика. Внешностью он, пожалуй, не уступал Венику, хоть был хорош в несколько ином роде: широкоплечий зеленоглазый блондин. Чудиком же я его обозвала потому, что стоял он на одной ноге, уперев босую стопу другой в бедро и вытянув руки над головой – очень похоже на знаменитую "позу дерева", в которой я ни разу так и не смогла выстоять положенную минуту, но все же немного не то.
– А мы вам Василису доставили! – обрадовал его Распопович.
– Это боярин настоял, – тут же сдал подельника Милослав. – Я-то его уговаривал не брать девку. Ну какая из нее Василиса: ни косы, ни сарафана, тьфу, срамота одна.
Блондин опустил руки и левую ногу, натянул на нее сапог, подошел к шубе и набросил ее на плечи.
– Василису, говоришь?
– Вот она, – Веник выставил меня вперед, прикрываясь, будто щитом.
Иван внимательно оглядел меня и протянул руку:
– Рад познакомиться, Василиса. Иван Кощеевич Бессмертный, ректор Академии имени Яйца и Иглы, названной в честь моего покойного батюшки.
В мозгу у меня будто что-то щелкнуло.
– Сундук, заяц, утка, яйцо и игла! – радостно выпалила я. – Сказка про смерть Кощееву!
– Именно, – подтвердил ректор, все еще держа на весу протянутую руку.
– Простите, – стушевалась я, окончательно сообразив, с кем разговариваю.
– Ничего страшного, – сверкнул белозубой улыбкой блондин. – Тем более, что ваша информация не совсем достоверна. Все было несколько иначе.
Я наконец-то догадалась пожать протянутую руку. От вопросов о том, что же случилось с Кощеем на самом деле, решила пока воздержаться.
– Полагаю, вы уже познакомились с Вениамином и Милославом? – спросил Бессмертный. – Пойдемте, покажем вам женский терем, то есть общежитие. Милослав, кстати, там кастеляном служит. Ну, завхозом, если так понятнее. А боярин Беспределкин в нашей Академии проректором по учебной работе является. Вопросы есть?
– Вопросов нет, – бодро отрапортовала я. – Есть возражения.
– Возражения не принимаются, – отрезал Бессмертный и направился по тропинке вглубь леса.
Поскольку я замерла на месте, Милослав довольно ощутимым пинком придал мне ускорение.
– Ай! Чего пинаешься?
– А ты жалобу на меня подай, – ехидно посоветовал он.
– И подам! – азартно пообещала я.
– Не выйдет, – скучным голосом вставил Беспределкин. – Согласно указу номер девятьсот тридцать один дробь двадцать восемь жалобы на кастеляна имеют право подавать только уже заселенные в соответствующий своему полу терем студенты.
На сию мудреную фразу я даже не нашлась, что ответить, и покорно пошлепала по тропинке вслед за ректором. Но любопытство снедало меня, и я все-таки не выдержала, спросила у Веника:
– А почему ваше начальство в шубе? Жарко ведь.
Хоть и спрашивала я шепотом, но отошедший довольно далеко Иван Кощеевич неким таинственным образом – уши-локаторы, да – услышал мои слова и ответил, даже не удосужившись обернуться:
– Потому и в шубе, что начальство. Шуба сия силу волшебную имеет, не всяк с такой совладать способен.
Псих, как есть псих! На меня внезапно снизошло озарение: должно быть, я таки знатно приложилась головой при падении в огороде, вот мне и мерещится черт-те что. А раз так, то буду делать вид, что все в порядке, пока не очнусь.
Тем временем мы вышли на большую поляну, на которой стоял двухэтажный деревянный дом – мечта эколога. Я подобный в журнале видела, там одна известная певица жила. Певица дом нахвалила – ей он обошелся в кругленькую сумму, а проект разрабатывал модный дизайнер-архитектор. Так вот, дом в лесу отличался от дизайнерского совсем незначительными деталями. Всегда подозревала, что работать дизайнером – значит получать деньги за ерунду, теперь вот убедилась. Певица-то распиналась про эксклюзивность своего жилья – ха!
– Прошу, – засуетился Милослав, забегая вперед и отпирая боковую неприметную дверцу. – Добро пожаловать, Иван Кощеевич. Чайку не желаете?
Мы вчетвером протиснулись в небольшое помещение, захламленное донельзя. Шкаф ломился от пухлых папок, три разномастных стула у стены были завалены книгами, на подоконнике, полускрытый кокетливой занавесочкой, располагался электрочайник, зато письменный стол был девственно пуст.
– У меня вот и в тайничке осталось немного от вчерашнего, – продолжал завхоз.
– Милослав! – оборвал его ректор. – Мы зачем сюда пришли?
И повел подбородком в моем направлении.
– Ах, да, – разом сник кастелян. – Новенькую оформлять. Сейчас, сейчас…
И он принялся рыться в шкафу среди многочисленных папок.
Вытащив наконец одну из них, Милослав уселся за стол и принялся перебирать бумаги, что-то бормоча себе под нос. Иван Кощеевич, тяжело вздохнув, сбросил с одного из стульев стопку книг и уселся, расставив ноги. Беспределкин последовал его примеру. Поскольку за дамой, то есть за мной, никто поухаживать не пожелал, то пришлось позаботиться о себе самой. Книги с третьего стула с громким "шмяк" приземлились прямо посреди кабинета, подняв тучку пыли. Веник закашлялся, а кастелян бросил на меня строгий взгляд, будто я совершила невесть какое правонарушение. Криво ухмыльнувшись, я уселась на стул, решив, что ни за что не стану извиняться. Могли бы и сами предложить мне присесть, в конце-то концов!
– Итак, – объявил наконец Милик, – есть свободное койкоместо в крыле "Б". Девочки-соседки хорошие, смирные: Василиса Прекрасная и Василиса Премудрая.
– С ума сойти! – вырвалось у меня. – Вы себе что, по именам студентов отбираете?
– Не только, – уклончиво ответил ректор. – Но соответствовать данному условию требуется, да. Какую-нибудь Марисабель точно не возьмем.
– Новенькую-то как записать? – вернулся к насущным делам кастелян.
– Корбышева Василиса Юрьевна, – чинно представилась я.
– Не доросла до Юрьевны, – заявил Милослав. – Да и с фамилией тебе того… неудобственно будет.
Не успела я обидеться на "не доросла" – в нашем универе, видите ли, доросла, а здесь нет – как до меня дошла вторая часть сказанного, про фамилию.
– Получается, Прекрасная и Премудрая – это и не фамилии вовсе?
– Разумеется, нет, – вмешался Беспределкин, снисходительно эдак на меня поглядывая. – Вы вообще когда-нибудь такие фамилии встречали?
– Распоповичей Беспределкиных да Кощеевичей Бессмертных среди моих знакомых тоже отродясь не водилось, – сердито буркнула я. – Или это тоже всего лишь клички?
У Веника и Милика одинаково вытянулись физиономии. А ректор поспешно сказал:
– Нет-нет, наши фамилии самые что ни на есть настоящие. У нас и в документах так записано.
– В паспортах? Или в берестяных грамотах? – никак не желала уняться я.
– Пожалуй, запишем Противной, – задумчиво сказал Милослав.
И не успела я возмутиться, как он быстро застрочил по бумаге самой обычной дешевенькой шариковой ручкой.
– Сам ты такой, – запоздало отмерла я. – Не буду на такую фамилию отзываться.
– А и не отзывайтесь, – беззаботно сказал ректор. – Имя-то у вас все равно свое останется.
Я растерялась. Свое-то свое, да вот только, если я правильно поняла, со мной в комнате еще две Василисы жить будут. Или они и не Василисы вовсе? Хотя вроде бы как раз по именам их и отбирали, разве нет? Словом, я совсем запуталась. Но не забыла дать себе самую страшную клятву отомстить мерзкому Милославу за сделанную гадость.
Тем временем кастелян заполнил очередную бумажку и протянул ее мне.
– Вот, талон на форму ученическую. Придешь с ним в каптерку и вручишь кастеляну.
– Тебе, что ли? – прищурилась я.
Милик важно кивнул.
– Так забирай! Зачем вообще мне отдал?
– А положено так. Выписывают талоны в бухгалтерии, а принимают к рассмотрению в каптерке – про то всякому известно. Порядок потому как должен быть! Вот придешь куда след в приемный час, отдашь мне талон и форму-то и получишь.
Я только скрипнула зубами.
– Кстати, приемное время вот-вот наступит, – обрадовал меня Милослав. – Так что пойдем. Иван Кощеевич, Вениамин Распопович, вы здесь останетесь? Наливочки, чтобы не скучно ждать было?
У Беспределкина заблестели глаза.
– Сливовая наливочка-то? – потирая руки, осведомился он.
– И вишневая есть, – тоном Змея-искусителя протянул кастелян. – И даже крыжовниковая. Какую пожелаете?
Но ректор тут же обломал этим двум алкашам весь кайф, заявив:
– Отставить наливочку! Работать надо.
– Так мы только по стопарику, для сугреву, – заискивающим тоном проскулил Милик.
– Лето на дворе! – рявкнул Иван Кощеевич. – И без наливки жарко. Все, забыли до вечера.
Слышать о лете и жаре от мужика в шубе было по меньшей мере странно, но Бессмертного я прямо зауважала – вон как он ловко порядок в рядах подчиненных навел!
Мы гуськом вытянулись из кабинета, который Милослав тут же запер – и сразу же отпер соседнюю дверь, жестом пригласив меня проходить. Здесь стоял точно такой же стол, но вот книг и шкафов с папками не было, зато вдоль стен тянулись полки с вещами.
– Стой! – скомандовал мне кастелян. – К полкам не подходи. Медленно иди к столу и держи руки так, чтобы я их видел.
Решив не спорить с психом, я выполнила его требование.
– А теперь талон давай.
Получив талон, Милослав несколько раз перечитал им же написанное, беззвучно шевеля губами, затем удовлетворенно кивнул и спрятал бумажку в ящик стола, вытащив взамен очередной журнал.
– Вот, распишись.
И ткнул пальцем в строчку. Я увидела мерзкое прозвище "Противная" и из вредности вместо росписи нарисовала крестик, но кастелян сделал вид, будто так оно и надо. Стащив с ближайшей полки какой-то сверток, он подал его мне.
– Вот, форма ученическая. Все, как полагается: сарафан в пол, парадный; сарафан короткий, учебный; рубаха расшитая; бусы, одна нитка; лента алая, одна штука. Куда ты ее вплетать будешь, хотел бы я знать? Косы-то у тебя не имеется.
– Найду куда, – прошипела я. – Скажи лучше, с размером хоть угадал? Или у вас сарафаны, как бусы – безразмерные?
– Обижаешь, девка, – прогундосил кастелян. – Я, между прочим, знаток, у меня глаз наметанный.
– Эксперт, блин, – проворчала я.
– А то, – горделиво приосанился Милослав. – И это, девка… Не ругалась бы ты. Некрасиво.
Я даже задохнулась от возмущения. Нашелся эстет, понимаете ли.
Милик между тем резво вытолкал меня за дверь и запер каптерку. Я повертела головой в поисках Бессмертного и Беспределкина, но те уже куда-то улетучились.