Эксл хрустит костяшками пальцев, и мой желудок скручивается в канат. Похоже, его ответ мне не понравится.
– Пресс-конференция – завтра.
Час от часу не легче.
– Где?
– Мэй Фест, в Луисвилле. Я так понимаю, что они уже планировали общую пресс-конференцию, а потом узнали, что ты выходишь, вот и…
От одного приговора ушел, другой получил. Логично.
– Не так уж все и плохо. То, что тебе сказать, напишут заранее. Продлится это минут десять. Самое большое, двадцать. Я подумал, что мы поедем туда все вместе. Погуляем, принесем тебе смену одежды, сделаем дело – и домой.
Все продумано, все спланировано. Моя задача – повторять за другими, пока не закончу школу. Такова договоренность, и я ее выполню. Эксл только потому и согласился взять опекунство над Холидей, что я пообещал вернуться домой и помочь ему.
Раз уж наши биологические родители неспособны самостоятельно дорогу перейти, то все обязательства – финансовые, эмоциональные и прочие – нам придется взять на себя.
– Раз так, то мне надо как следует выспаться.
– Наверное.
Но мы оба не двигаемся с места. Смотрим на огонь. Дивимся, как мне удалось вляпаться в такое. Со страхом думаем о том, что может принести будущее.
Эллисон
Ярмарки всегда были моим любимым местом. Справа от меня – аттракционы с веселыми, вопящими от удовольствия и страха людьми, слева – мелькающие огоньки и звонкие колокольчики игровых автоматов.
Родители привезли меня в Мэй Фест, чтобы я побывала на папиной пресс-конференции, и разрешили погулять несколько часов по ярмарке. Мне полагалось веселиться до упаду, но вышло по-другому. Последние пять минут за мной таскаются двое каких-то парней, и из-за них настроение у меня не самое лучшее.
В руке жужжит сотовый. Я отступаю в сторонку, между двумя павильонами, чтобы прочитать сообщение. Может быть, парни, увидев, что я занята, пройдут мимо. А еще я надеюсь, что сообщение от моего двоюродного брата Генри. Мне семнадцать, а ему уже двадцать четыре, он в армии и должен со дня на день приехать домой. В Кентукки Генри не было давно, а мне так не хватает его, моего лучшего друга и старшего «брата». Какое счастье, это действительно он! Буду завтра. Сможешь приехать к бабушке?
Вздыхаю. Лучше бы, конечно, если бы он забыл о своих разногласиях с папой и провел хотя бы часть отпуска у нас, но настаивать я не собираюсь… пока. Кое-какие вопросы лучше решать лично и с глазу на глаз.
Пишу в ответ: Смогу. Никаких планов пока нет. Сейчас я в парке, а чуть позже у папы назначена пресс-конференция.
Генри: Тебе не позавидуешь.
Я: Не так уж все и плохо.
Генри: Врушка.
Вообще-то, так оно и есть. Пресс-конференция – то еще занудство. Все эти мероприятия по сбору средств, встречи с избирателями – мозги вянут, но признать, что Генри прав, значит только распалить его злость на моего отца. Вот почему я меняю тему.
Я: Есть хорошие новости.
Генри: Какие?
Я: Меня почти отобрали для стажировки!!!
Генри: Великолепно! Мои поздравления, Элль!
Улыбаюсь, как дурочка, в телефон. Начиная с прошлой весны я весь последний семестр предпоследнего школьного года боролась за право пройти собеседование для прохождения практики в компании, занимающейся программным обеспечением. Час назад мне сообщили по электронной почте, что я дошла до финального этапа. Генри первый, кто узнал эту новость. Так приятно наконец-то поделиться с кем-то радостью.
Поскольку я вовсе не была уверена, что мое заявление о стажировке рассмотрят, родители о моих успехах даже не догадываются. Они возлагают на меня большие надежды и в последнее время немного расстроены тем, что я не воссияла ни в одной из сфер моей юной жизни. С учебой у меня полный порядок, и им это известно, но папа с мамой хотят, чтобы я хоть раз оказалась в чем-то первой, а не третьей.
Теперь придется все рассказать – и сделать это побыстрее, – потому что без их письменного согласия меня не допустят к собеседованию. Может, родители и не обрадуются, узнав, что я скрыла от них такие важные события в моей жизни, но лучше бы им сосредоточиться на моем успехе, а не на моей скрытности.
– Да ты просто красотка, – говорит парень в красной бейсболке справа от меня. От него воняет лосьоном после бритья и чуточку спиртным.
Замечательно. Они все-таки потащились за мной и, даже увидев, что я занята, не оставили покое.
Опускаю телефон в сумочку, достаю из бокового кармашка бутылку пепси и иду дальше, рассчитывая оторваться в толпе от этого придурка и его приятеля. Они, однако, не отстают – проскальзывают, протискиваются, вертятся как ужи. Стараюсь игнорировать.
Все эти благотворительные папины встречи так меня достали, что на прошлой неделе даже Генри взялся меня подбодрить и призвал радоваться жизни. А лучше всего настроение поднимают аттракционы, игры да еще – поскольку во мне кипит мятежный дух – настоящее пепси. Вот только моя повернутая на здоровье мамочка в ужасе от всего, что в банках.
Где-то между выходом с очередного аттракциона и покупкой еще одного напитка два моих преследователя, Придурок Номер Один и Придурок Номер Два, почему-то вообразили, что я мечтаю оказаться в их компании.
Вообще-то, я большая девочка и постоять за себя могу. Мама очень огорчилась бы, узнав, что Генри научил меня, как ударить побольнее или двинуть коленом в пах. Разумеется, я не настолько глупа, чтобы думать, будто эти мои навыки произведут впечатление на родителей. Скорее, наоборот, только не на шутку рассердятся.
Оба моих преследователя чуть старше меня, оба держатся развязно, с чванливостью студента колледжа, у папаши которого денег куры не клюют. Тип знакомый – среди приятелей Генри было немало таких в старших классах школы и в первые два года в колледже.
– Давай, зависни с нами, – говорит Придурок Номер Один. – Позабавимся.
– Не интересуюсь, – отвечаю я. – И буду благодарна, если оставите меня в покое.
Придурок Номер Два – тот, у которого нет бейсболки, – встает у меня на пути.
– Ты такая красотка. Блондинка, голубоглазая, фигурка отпад.
– Я же сказала – нет.
– Может, ты просто сама не знаешь, чего хочешь? Пойдем с нами, и тебе не придется ничего решать. Мы покажем тебе новый мир. Послушай, я сам позабочусь о том, чтобы ты провела чудесную ночь. Ну же, красавица.
«Не придется ничего решать». Должно быть, думает, что у меня в голове нет ничего, кроме волосяных фолликул.
Мышцы напрягаются, но на лице расцветает привычная, доведенная до совершенства улыбка. Мама всегда учит меня не проявлять гнев в публичных местах. Ненавижу слово «красивая». Терпеть его не могу. За ним разрешение всему миру делать неверное предположение относительно моего ума. Называя меня «красивой», мужчина словно произносит тайный пароль, услышав который я должна пасть к его ногам. После этого он может говорить мне или обо мне все что угодно, а я не должна ни обижаться, ни злиться.
Только вот каждый, кто так считает, очень сильно ошибается.
Я поднимаю уголки губ все выше и выше и уже чувствую, что гримаса на лице начинает отражать мои нехорошие мысли. Выказав таким образом неодобрительное отношение к самому факту их существования, я отступаю в сторону от траектории движения Придурка Номер Два и направляюсь к выбранному аттракциону под названием «Прибей Крота». Большая змея назовет мое имя и провозгласит победительницей.
К сожалению, оба моих преследователя, похоже, так и не усвоили детсадовских правил поведения, намеков не понимают и тащатся за мной.
– Что-то мне твое личико знакомым кажется, – говорит один из них, и моя внутренняя сигнализация тут же срабатывает.
У большинства людей я вызываю ощущение дежавю. Как белая пушистая кошка, раз за разом переходящая дорогу, заставляет глючить мозг. Я не настолько знаменита, чтобы поклонники ходили за мной по пятам, но и не просто тень клиповой газетной памяти: я – дочь губернатора.
План действий? Прогнать. Мама была бы в ужасе, но если она каким-то образом узнает об этом, можно заявить, что так вышло случайно.
Оглядываюсь через плечо, одновременно поворачивая крышечку на бутылке.
– Неужели? И кого же я тебе напоминаю?
– Не могу вспомнить. Может, кинозвезду? – Придурок Номер Один расплывается от счастья, как будто, ответив ему, я заодно согласилась раздеться догола на заднем сиденье его машины и заняться с ним сексом. Встреча со мной – событие в их жалкой жизни. Интересно, каков их рейтинг успеха, и если он высок, должен же быть некий предписанный порядок действий, следуя которому девушки могут избежать встречи с такими, как эти двое.
– Какую кинозвезду? – Я кружусь на мысочках, «случайно» теряю равновесие, падаю вперед, и мое драгоценное пепси становится жертвенным агнцем. Капли коричневой жидкости летят на рубашки парней – это у меня получается прекрасно.
– Боже! – Ладонь взлетает ко рту, хлопаю ресницами. – О, извините. Мне так жаль. Возьмите салфетки. Здесь тучи пчел, и, если вы сейчас не промокнете эти капли, они налетят на вас всем роем.
Лицо Придурка Номер Два идет красными пятнами, и с него смотрит на меня сама смерть.
– Ты нарочно нас облила.
Да, нарочно. И мне трудно удержаться от улыбки, когда на его руку опускается первая пчела. «Жаль, подружка, сделай ему больно, и ты заслужишь мою вечную признательность».
– Уходим. – Придурок Номер Один кладет руку на плечо приятеля. – Давай.
Я машу рукой – кышшш! – и наконец-то поворачиваюсь к ним спиной. Пусть отмываются или умрут от пчелиных укусов. Меня устраивает любой вариант. Пришло время быть нормальной. Вернее, быть нормальной и побеждать. Нормальные люди – вполне конкурентоспособны, в этом я нисколько не сомневаюсь.
* * *
Красные огоньки мигают, колокольчики звенят, и я вскидываю руки в знак победы. Я даже изображаю нечто вроде танца, который исполняла в недолгие и ужасающе провальные дни пребывания на посту чирлидера футбольной команды в младшей лиге, и слегка покачиваю бедрами.
Скандирование речовок показало, что мне недоставало не только чувства ритма, но и энтузиазма в поддержке моей команды при температуре тридцать градусов и под проливным дождем. В свою защиту скажу так: много ли найдется девочек, которым нравится мокнуть под ливнем?
Группа рядом со мной бросает свои молоточки. Только один горестно стонет, как будто проиграл семейные сбережения. Остальные смеются и добродушно подначивают друг дружку. Играть с ними было одно удовольствие. Три раза подряд двое парней и две девушки соперничали со мной. Трижды они выгребали мелочь из карманов, трижды мы задирали друг дружку, как и заведено на местных ярмарках, и трижды я тыкала их носом в пыль.
«Прибей Крота» – не для трусов. Эта игра для серьезных людей, и побеждают в ней только серьезные, а я – серьезная девушка, когда дело доходит до ярмарочных игр и выигранных в тяжелой борьбе мягких игрушек. Кто-то должен играть и выигрывать, и этот кто-то – я.
На несколько минут я позабыла, что должна быть идеальной, и была просто собой. Какое ж это удовольствие!
– Хорошая игра. – Одна из девушек выставляет кулачок, и браслеты у нее на запястье лязгают и звякают. Она примерно моего возраста, у нее черные вьющиеся волосы в тугих колечках и дружелюбные темные глаза. И ее одежда мне нравится. Джинсы в обтяжку, укороченный топик, красивая цепочка вокруг плоского загорелого живота, соединенная с колечком в пупке. Дерзкая ухмылка и такой же стиль. Я восхищаюсь и тем и другим.
Я не из тех, кто привык к такому общению, и она, видя мое колебание, понимает, что предлагает мне игру на чужой территории. В конце концов я все же стукаю кулачком о ее кулачок, потому что я не только в высшей степени конкурентоспособная, но и редко отказываюсь от брошенного мне вызова. Учитывая все это, можно только удивляться, что мама вообще позволяет мне выходить из дома.
– Хорошая игра.
Ее усмешка расползается в обе стороны, и у меня захватывает дух – то же дежавю. Перестань, молча молю я и, когда она отворачивается, чтобы сказать что-то друзьям, облегченно выдыхаю.
Большинство ребят в ее группе примерно одного с ней – и со мной – возраста, за исключением парня, которому я бы дала лет двадцать с небольшим. Судя по тому, что все слушают, когда он говорит, относятся к нему с уважением.
Я наблюдаю за ними дольше, чем следовало бы, потому что отчасти завидую их единству, принадлежности друг другу. Генри двадцать четыре, он любит меня, но единственное, что нас объединяет, это мои родители, с которыми он уже два года не разговаривает.
Неподалеку откашливается работник аттракциона. Переключаюсь на смех и крики, на запах попкорна. Предлагаю уже выигранную средних размеров змею в розовую и черную полоску и тычу пальцем в другую, здоровущую, которую можно обернуть вокруг себя несколько раз. Трофеи достаются победителю.
Принять мою змею работник отказывается и вместо нее протягивает маленькую, в зеленую и черную полоску.
– Чтобы получить большую, надо победить в четырех играх подряд.
В четырех играх! Господи. Каждая игра – пять долларов. Я могла бы купить пять таких игрушек, но смысл не в этом. Настоящий приз – победа.
Из сумочки достаю сотовый. Пропускаю сообщение от Эндрю – «Ты где?» – и проверяю время. В моем распоряжении целый час. Потом надо вернуться в деловой центр, переодеться и приготовиться к папиной пресс-конференции, на которой моя работа – сидеть, улыбаться и «хорошо выглядеть».
Если рассчитать правильно, у мамы просто не хватит времени, чтобы отругать меня за то, что гуляла без Эндрю. Он – друг семьи, на несколько лет старше меня, и мама выбрала его «понянчиться» со мной сегодня. То есть я отпущена погулять с таким условием, что прихвачу с собой Эндрю. Но дело-то в том, что он не нравится мне, а я не нравлюсь ему. Так что, когда я повернула направо, он пошел налево, и никто из нас не оглянулся, чтобы проверить, следует ли за ним другой. Может быть, Эндрю заложит меня, скажет, что это я его бросила. А может, и не заложит. Так или иначе, я довольна, что поступила, как поступила.
В любом случае, как ни посмотри, у меня есть время по крайней мере для еще одной игры. Отбрасываю назад волосы и отпускаю соблазнительную ухмылочку, ясно декларирующую мои намерения: я не просто выиграю, но выиграю три раза подряд.
– Ну, ребята, хотите сыграть еще?
«Вам ведь не хочется уходить побитыми».
Судя по их физиономиям, я все просчитала правильно. Девушки, с которыми я бы с удовольствием подружилась, только смеются.
– Я сыграю. – Голосок принадлежит ребенку, и моя улыбка тает. Длинные непослушные завитки над круглым детским личиком. Девчушка привстает на цыпочки, протягивает деньги работнику, и он принимает их, даже не взглянув на нее второй раз. – Сейчас я точно выиграю. Должна. Папа говорит, что это мой последний шанс.
Упомянутый выше папа вручает работнику еще пять долларов, берет для дочери молоточек и, как нож в сердце, бросает в меня умоляющий взгляд. Хочет, чтобы дочка выиграла. Ему это нужно. И еще он хочет, чтобы я помогла ей.
Терпеть не могу, когда меня подталкивают, но ведь если я и проиграю, то пятилетней малышке.
– Будешь играть? – спрашивает меня работник аттракциона. Такая уж у него работа – зарабатывать.
Я уже собираюсь отказаться, но… Когда-то и мне было пять, и мой папа сделал для меня то же самое. Передаю свою пятерку и свысока, как принцесса, оглядываю парней.
Для игры требуется четверо, и, чтобы девчушка выиграла, мне нужно, чтобы один проиграл. Они переглядываются, ждут, им интересно, кто же покажет себя мужчиной.
– Проиграть ребенку не зазорно, – говорю я. – И по самолюбию бьет не так уж сильно.
Парень из группы, до сих пор державшийся позади, делает шаг вперед.
– Я сыграю.
В груди у меня волнительный трепет, легкое дрожание невидимых крылышек. Мне хочется, чтобы он посмотрел и на меня, но нет, не смотрит. Отдает работнику аттракциона пятерку и встает рядом со мной.
Вау. А вот это мне определенно нравится.