Король залился тонким старческим кашлем и со злостью швырнул трубку на аппарат. Кашлял он долго, заливисто, отплевываясь и вытирая кулачком катящиеся из выцветших серых глазок скупые слезы. Потом он схватил трубку и повернул вертушку автомата.
– Почему вы бросаете трубку, когда я еще не кончил с вами говорить… А, что?.. Какое мне дело до того, что вы думали, вы бы лучше думали тогда, когда снаряжали этого Билькинса, не послав с ним ни одного инженера… Я всегда должен думать за вас, всегда сам, всюду сам… А, что?.. Я говорю, что нужно немедленно послать вдогонку самолет с нашими геологами… А, что?.. Не говорите глупостей, раз я говорю, что нужно послать, значит, это возможно… Государственный департамент? То есть как же это он может возражать? Какое мне дело до его соображений о принадлежности полярных секторов… Переговорите с государственным департаментом от моего имени… Государственные соображения? Вы должны же наконец понять, что государственные соображения там, где дело касается угля, – мои соображения… Ну ладно, мне надоело… Сегодня вечером вы мне доложите о том, что экспедиция вылетела… Зуль? Пусть они делают с ним теперь, что хотят: топят, едят живьем, мне нет до этого никакого дела – он не должен попасть на эту землю, и все. А как это сделать, пусть думает Билькинс…
Хармон опять швырнул трубку и нажал кнопку звонка на ночном столике. Дворец антрацитового короля на Пятой авеню ожил.
10. Зуль или доллары Билькинса?
Из проруби, ведшей в рубку лодки, появился радист Вебстер:
– Мистер Кроппс, где капитан?
Вместо ответа Кроппс повертел приставленным ко лбу пальцем.
– Вы хотите сказать, что он у вас в голове?
– Нет, я хочу сказать, что его нужно оставить в покое. Он немного устал после своего спуска под воду за Мультанаки, и голова у него не совсем свежа. А что вы от него хотите?
– Глупейшее радио для капитана.
– А ну, покажите, в чем дело.
Кроппс взял у Вебстера бланк:
Капитану Губерту Джону Билькинсу. Северное полярное море, судно «Наутилус».
Из прессы стало известно о нахождении у вас на борту норвежского геолога Зуля. Мы знаем истинные намерения Зуля. Считаем принятие его на борт «Наутилуса» неосмотрительным. Необходимо изолировать его от возможности исследования ископаемых богатств посещаемых вами островов. Вслед вам посылается воздушная экспедиция под начальством капитана Йельсона, которая доставит вам на борт американских геологов. Экспедиция вылетит с Аляски к точно указанным вами координатам. Необходимо оказать экспедиции полное содействие и подготовить возможность посадки для капитана Йельсона.
Кроппс дважды прочел текст и вопросительно поглядел на Вебстера:
– Вы, мистер Вебстер, были вполне трезвы, когда принимали эту чушь?
– Мистер Кроппс, вы же отлично знаете, что только вы один сумели припрятать в своем рундуке виски… Дайте сюда депешу, я должен снести ее капитану.
Вебстер выхватил бланк у Кроппса и побежал к Билькинсу.
– Сэр… сэр… вам срочное радио.
Прочтя радио, Билькинс посмотрел на Вебстера так же, как только что перед этим смотрел Кроппс.
– Когда вы приняли эту галиматью, Вебстер?
– Десять минут тому назад, сэр.
– И дали квитанцию?
– А как же, сэр.
– На этот раз ваша аккуратность заслуживает только порицания.
– То есть, сэр?
– Лучше было бы, если бы мы этого радио не получали.
Вебстер почесал затылок. Билькинс задумчиво вертел депешу:
– Видите ли, Вебстер, угольные аппетиты Зуля интересуют меня сейчас не слишком, и мне совершенно наплевать на намерения тех почтеннейших геологов, которых везет сюда Йельсон. Если по пути он их всех угробит, я не буду особенно горевать. Но теперь уже я не могу не сделать всего возможного, чтобы облегчить Йельсону путь и посадку. Достаточно того, что сам старина Йельсон летит сюда к нам, – это искупает половину всех неприятностей. А вот вам, Вебстер, это лишний укор – мы не знали о том, что Йельсон уже настолько поправился, что даже летает. Все это, наверно, сообщалось по радио, а вы прозевали. А вы ведь, наверно, знаете, что Йельсон – мой лучший приятель и спутник во всех прежних походах.
– Не везет мне сегодня, сэр, – сокрушенно пробурчал Вебстер.
– Ну ладно, не огорчайтесь! Попробуйте связаться с Вашингтоном и получить самую точную информацию о том, когда, какие и в какую именно часть Арктики отправились с континентов или собираются отправиться экспедиции. Я уверен, что об этой телеграмме государственного департамента знает уже весь мир и скоро по нашим следам устремится целая вереница всяких авантюристов. Они небось вообразят, что мы уже открыли здесь целый Уэльс с готовым Кардифом. Только хватай.
– О каком Уэльсе вы говорите, мистер Билькинс? – раздался за спиной капитана голос Зуля.
– Все из-за вас, милейший доцент. Целая каша. Придется вам теперь посидеть взаперти в лодке.
– Что вы хотите сказать, капитан? – суховато спросил Зуль.
– Не больше, чем уже сказал, мистер Зуль. Вы еще только собрались по секрету от всего света ставить столбы на островах, которых, может быть, и не существует, и извлекать из их недр уголь, которого, вероятно, природа не удосужилась создать, а Уолл-стрит, кажется, уже выпустила акции полярной угольной компании. Ну и, конечно, не норвежской, а американской.
Зуль на минуту изменился в лице. Глаза его заблестели незнакомым Билькинсу молодым и злым блеском. Но сейчас же доцент взял себя в руки и, как всегда спокойно, принялся пощипывать бороду.
– Тут какое-то недоразумение, мистер Билькинс, его надо выяснить, – медленно произнес Зуль.
– Ну, что ж тут выяснять, доцент? Вот вам радиограмма. Прочтите ее, и все станет ясно.
Зуль быстро пробежал радио и спокойно вернул его Билькинсу. Делано равнодушно он сказал:
– Мне ничего не остается, как подчиниться и самому подвергнуть себя домашнему аресту.
С этими словами он медленно пошел к лодке. Билькинс с сердцем плюнул и выругался:
– Черт их матери в бок! Они готовы из-за лишней тонны паршивого угля испортить человеку настроение на целый день. Мне искренне жаль старика, но ничего не поделаешь, придется урезать практическую сторону его любви к старому седому отцу Норду. Иначе мне самому не удастся больше получить ни одного доллара ни на одну экспедицию.
11. Доллары Зуля
Гудели моторы, и заунывно выло динамо. Снова дрожали перед вахтенным начальником стрелки приборов, и лаг отсчитывал милю за милей. В освещенном отсеке центрального поста прохаживался вахтенный штурман. Склонившись над штурвалами, сидели рулевые. В корме, в главном машинном отделении, как всегда, хлопали вахтенные механики. Кто не возился с машинами, тот был занят каким-нибудь мелким ремонтом у верстака, приделанного тут же к стальной переборке. Но светло было только в этих отделениях. И только в них шла жизнь и работа. Все остальные помещения лодки были погружены во мрак. Экипаж, утомленный непривычно большой порцией воздуха, полученной на льду, и возней с двумя убитыми медведями, спал. Не слышно было даже обычных выкриков. Никто не ворочался на своих тесных жестких койках.
В кормовом кубрике было тоже тихо и темно. Слышалось только мерное посапывание нескольких человек. Не спал лишь один. Он ворочался с боку на бок и что-то потихоньку ворчал. Наконец, он встал и, обернув обрывком бумаги лампочку, включил свет. Мутное желтое пятно выхватило из мрака кусок стола и на нем крепкие короткие пальцы. Над пальцами, быстро перебиравшими листки записной книжки, нависала короткая борода с проседью. Это был Зуль.
Справляясь время от времени с записной книжкой, Зуль писал. Он перечеркивал написанное и снова быстро нанизывал на линейки мелкие аккуратные буковки. Обычная выдержка изменила доценту. Мысли его потеряли ясность. Слова выливались на бумагу вовсе не такими и не в том порядке, как ему хотелось. Между тем нужно было торопиться. Зуль хотел составить и зашифровать радиограмму раньше, чем проснется следующая вахта. Так, чтобы никто не видел.
Вдруг Зуль вздрогнул. Издалека, с самого низа лодки, где помещалась радиорубка Вебстера, донесся слабый треск будильника. Сквозь щель неплотно прикрытой двери резанул темноту острый луч света.
Зуль насторожился. Поспешно собрал свое писание, потушил лампу и, неслышно шагая, в темноте пробрался к радиорубке. Так же неслышно он вошел в нее и, плотно прикрыв дверь, повернул ключ в замке.
Вебстер сидел уже с наушниками на голове и ничего не слышал. Зуль тихонько тронул его за плечо. Радист вздрогнул от неожиданности, резко повернулся к вошедшему. Зуль приложил палец к губам. Нагнувшись к самому уху Вебстера, он сам сдвинул его наушники и прошептал:
– Какая сумма вам нужна для того, чтобы больше никогда не спускаться под воду?
Вебстер не понял. Зуль пояснил:
– Я хочу знать, какую сумму вы считаете необходимым иметь на своем текущем счету в любом из банков мира для того, чтобы раз и навсегда покончить со службой и жить совершенно спокойно?
– А какое вам дело, мистер Зуль, до моего покоя?
– Сейчас узнаете. Сперва ответьте на вопрос.
– Я никогда не занимался…
– Тс-с, говорите тише.
– Я говорю, что никогда не занимался такими подсчетами, но думаю, что, имея десять тысяч долларов в надежном месте, мог бы позволить себе удовольствие не болтаться в подобных предприятиях. Лавка радиопринадлежностей – куда более спокойное место.
– Это много, я думаю, что за пять тысяч долларов вы можете открыть прекрасное дело. А мне нужна от вас небольшая услуга.
– От размеров услуги, мистер Зуль, по-видимому, зависят и размеры лавки? Так я вас понял?
– Совершенно верно, мистер Вебстер!
– Небось нужно, чтобы я принял какую-нибудь радиограмму, которую не собирается передавать ни одна станция? Это не подойдет.
– Нет, что вы, мистер Вебстер. Всего только отправить мою личную телеграмму семейного характера.
– Для этого вам достаточно разрешения капитана, и никаких расходов. Тут что-нибудь не так.
– В том-то и дело, что непременным условием является то, что никто на судне, включая капитана, не должен знать об этой депеше. И притом передать ее нужно, связавшись непосредственно с радиостанцией Осло.
Вебстер минуту подумал. Протянул руку:
– Покажите вашу депешу.
Взяв листок, Вебстер внимательно прочел его и вернул Зулю:
– Нет, это не пойдет. Ваш сын и его наследство кажутся мне подозрительными. Нет ли здесь какой-нибудь гадости против нас самих?
– Мистер Вебстер, мы напрасно теряем время. Вот депеша, которую вы передадите немедленно вслед за первой. Я вписываю сюда цифру семь.
Зуль черкнул карандашом и передал Вебстеру клочок. Прочтя его, радист прикрыл глаза. После минутного колебания он тихо сказал:
– Давайте вашу семейную… скорее.
– Но помните, мистер Вебстер, никто не должен знать.
Вебстер больше не слушал. Он поспешно настраивал станцию. Загудела динамо-машина. Ключ передатчика задрожал под ловкими пальцами радиста. Передав первой длинную депешу, он следом за ней торопливо выстукал и вторую:
Осло, норвежский банк.
Немедленно переведите текущий счет Чарльза Викюра Вебстера Нейшенель банк Нью-Йорк семь тысяч долларов. Зуль.
Доцент взял у Вебстера оба листка и тщательно изорвал их на мелкие клочки. Так же неслышно, как пришел сюда, Зуль вернулся к себе в кубрик. Нащупав в темноте свою койку, нырнул под одеяло.
12. Поручение большой важности
Спокойные высокие дома с широкими окнами, с просторными подъездами, с немногочисленными украшениями на солидных фронтонах ровной чередой обступили мостовую Бюгдоалле. По краям тротуара ровным подстриженным рядом встали деревья. Как и все улицы Осло, отстоящие больше чем на сто шагов от Кара-Иоганнесгате, Бюгдоалле тиха и покойна. Спокойно, не спеша, поблескивая на солнце попугайной раскраской, бегут по выложенной кружевным узором гладкой брусчатке маленькие автомобили. Спокойные румяные фрекен, молодые люди в пестрых кепи и седые солидные дельцы в солидных темных шляпах невозмутимо сидят за рулями. Никто не спешит, никто не волнуется, никто не нарушает чинной тишины Бюгдоалле. Изредка прошуршит широкими шинами приземистый автобус; прогудит редко-редко, чтобы издали предупредить о своем приближении перебегающую через улицу стайку маленьких школьников в форменных черных фуражках. Эти школьники – единственные прохожие, которым тишина аллеи и спокойная солидность обступивших ее темных домов не внушают никакого уважения. Они шумят, смеются, толкают друг друга и громко жуют широкими, как у галчат, розовыми ртами большие бананы.
В середине Бюгдоалле, на стороне, обращенной к берегу залива Бюгдо, стоит большое здание желтого цвета с зелеными шатрами островерхой крыши. Своим новым стилем, разляпистыми арками, желтыми стенами и яркостью зеленой крыши это здание кричит о том, что оно чужое здесь, на Бюгдоалле. На эту солидную улицу, с домами старой Норвегии, вклинилось что-то совершенно новое, чуждое коренастым людям в котелках и тихим дамам в темных старомодных шляпках.
И действительно, этот дом нов не только по своему обличью. В его ярких стенах живет новая Норвегия – здесь помещается недавно созданный государственный институт по изучению островов Шпицбергена и Медвежьего. Здесь помещаются бюро угольных предприятий, разрабатывающих недра островов, заброшенных далеко от норвежских берегов в воды Северного Ледовитого океана. Эти предприятия были бы слишком смелыми для обитателей тихих домов Бюгдоалле, их создали новые люди, представители молодого промышленного капитала Норвегии. Институт и бюро – детище новатора в деле исследования и утилизации ископаемых богатств полярных островов, доцента университета в Осло, доктора геологии Альфреда Зуля.
В просторных светлых комнатах первого этажа за наклонными качающимися столами сидят люди в светлых халатах. Длинные линейки, рейсшины, лекала, циркули и транспортиры разложены на широких белых листах ватмана и на прозрачных, отсвечивающих ледяной голубизной полотнищах кальки. Люди в светлых халатах не спеша орудуют длинными рейсшинами и тонкими, как иглы, ножками циркулей. Они чертят, копируют, составляют проекты, считают. Геологические разрезы, профили и планы, вычерченные людьми в халатах, вскрывают – как анатомический атлас – недра далеких островов, гор, долин и заливов, отстоящих на сотни миль к северу от Полярного круга.
Норвегии, быстро развивающей свою промышленность, нужен уголь. В скупых, твердых, как сталь, оголенных скалах самой страны нет ни крупицы угля. Его нужно либо ввозить из-за границы, либо искать под вечной мерзлотой полярных островов.
Здесь, в тихих просторных комнатах, сотрудники Зуля ставят прогнозы, анализируют результаты уже сделанных разведок. Они ищут для Норвегии уголь.
В самой дальней комнате нижнего этажа, между стен, увешанных большими разноцветными картами и схемами, за огромным столом светлого дуба сидит директор Андерсен. Директор Андерсен живет всегда на Шпицбергене, но теперь он приехал сюда, в просторный кабинет желто-зеленого дома на Бюгдоалле, чтобы заменить уехавшего на север главу института и ждать от него известий о результатах рискованной экспедиции.
Сегодня директор Андерсен нервничает. Ему не сидится за широким столом. Посасывая темную сигару, он то и дело подходит к огромному зеркальному окну, выходящему на Бюгдоалле. Перед ним проходят чинные старые люди в старомодных визитках и черных котелках, пробегают жующие бананы резвые школьники, ровной редкой цепочкой текут неслышные разноцветные авто. Андерсен их не замечает. Сегодня ему кажется, что все это ненастоящее, не то, чего ему хочется, не то, чего он с таким нетерпением ждет.
Взгляд его немного оживился, когда из редкой цепочки авто отделилась маленькая машина и, плавно затормозив, остановилась у подъезда института. Из авто выскочил юноша в высокой форменной шапке со значком и в куртке с двойным рядом сияющих медных пуговиц. Через плечо его висела маленькая сумка. Андерсен проводил его глазами до самой двери. Ему казалось, что в маленькой черной сумке телеграфиста должно лежать что-то особенное, то самое, чего так долго и с таким нетерпением он ждет.