Отдельное, хотя и не совершенно самостоятельное направление исследований составляет история ощущений, задача которой формулируется как определение их значения и функций в том или ином историческом контексте. Предлагается изучать «перцептивные измерения истории» и писать об ощущениях с той же полнотой и точностью, которой мы требуем от себя, когда обсуждаем политику, философию и социальные движения [Smith, 2007].
Перцептивная проблематика активно и планомерно осваивается культурологами, работающими в условиях активного диалога с историками и антропологами. Появляются исследования с весьма показательными названиями: «Культурная история осязания» [Classen, 2012], «История боли: От молитв до болеутоляющих» [Bourke, 2014], «Культура боли» [Morris, 1991], «Культуры слуха: очерки о слухе, слушании и модернизме» [Erlmann, 2004], «Сандаловое дерево и мертвечина: Запах в индейской религии и культуре» [McHugh, 2012] и множество других.
Перцепция как научная проблема весьма значима для литературоведения. Сенсорно-перцептивный опыт не раз описывался как необходимое условие для развития творческого мышления и воображения. В своей работе о писателях и поэтах романтического направления К. Максуини приводит цитату из одного письма С.Т. Кольриджа, который пишет, что «великий поэт должен иметь ухо дикого араба, вслушивающегося в тишину пустыни, глаз североамериканского индейца, идущего по стопам врага по устилающей лес листве, прикосновение слепца, проводящего рукой по лицу любимого ребенка» [McSweeney, 1998, p. 3] (Перевод наш. – А. Н.). В современное литературоведение вводится понятие «письма от тела» или «телесного письма» [Badley, 1996, p. 1], в котором автор задействует все свои перцептивные модусы и апеллирует к ощущениям своего читателя, ожидая от него соответствующего перцептивного отклика.
Социологический взгляд на ощущения панорамно представлен в журнале «Ощущения и общество» (The Senses and society), регулярно выходящем в Великобритании с 2006 г.
Активно развивается направление, именуемое «сенсорным музееведением», суть которого заключается в создании особой музейной среды, воздействующей на сенсориум своего посетителя и позволяющей добиться его вчувствования, вдействования в музейную экспозицию, в первую очередь посредством «тактильного участия» («tactile engagement») [Howes, 2014, p. 260].
Перцептивная проблематика все более и более активно осваивается лингвистами, как изучающими отдельные «сенсибилии» (Б. Рассел), так и предпринимающими попытки создания системной модели человеческого сенсориума [Харченко, 2012; Нагорная, 2014].
Совершенно очевидно, что ни одно из вышеуказанных направлений, несмотря на их четко позиционируемую дисциплинарную принадлежность, не является независимым и самостоятельным. Эти направления тесно переплетаются между собой, заимствуя друг у друга идеи, подходы, методы и терминологический аппарат. Такой синтез, пусть и не всегда формально признаваемый, естествен, поскольку столь сложное и многоаспектное явление, как перцепция, не может эффективно изучаться посредством одной-единственной «концептуальной линзы», а требует сложной, многоступенчатой «концептуальной оптики», обеспечивающей возможность варьирования угла зрения, приближения анализируемого объекта либо, напротив, удаления его с целью получения более широкой перспективы, членения его на бесконечно малые фрагменты либо рассмотрения «крупным планом».
В условиях такого широкого междисциплинарного диалога естественным образом возникает вопрос о том, какая из существующих наук способна выступить в качестве интегрирующего, обобщающего начала, связующего воедино все многообразные штудии и позволяющего создать новую трансдисциплинарную область.
Есть основания полагать, что наиболее успешно с этой задачей может справиться лингвистика, поскольку именно словесная репрезентация ощущения позволяет нам изучать и анализировать перцептивные процессы как в синхронической, так и в диахронической перспективе. Так или иначе, это понимание пронизывает все существующие работы по перцепции. Известнейший труд М. Мерло-Понти «Феноменология восприятия» открывается вопросом о том, что есть ощущение, ответ на который философ ищет в языке («Мы находим в языке понятие ощущения» [Мерло-Понти, 1999, p. 25]). К. Геуртс недвусмысленно заявляет о том, что «понимание значительного количества наших ощущений зависит от языка, который мы используем» [Geurts, 2003, p. 3]. О принципиальной важности языковой составляющей пишут все исследователи, занимающиеся изучением болевых ощущений [Biro, 2010; Bourke, 2014]. Именно языковые, словесные репрезентации предоставляют нам доступ к тем структурам массового сознания, в которых фиксируются результаты перцептивного опыта, и позволяют нам сравнивать сенсориумы разных культур в разные исторические периоды. Язык дает нам ключ к тому понимаю перцептивных процессов, которое стихийно складывается в той или иной культуре, к исконному, «народному» пониманию сенсориума, анализ которого позволит пересмотреть и дополнить существующие научные концепции ощущений. Приведем лишь несколько примеров. Так, носители английского языка обозначают понятия «ощущение» и «смысл» одним и тем же словом («sense»). Это историческое совпадение может быть интерпретировано как исконное понимание того, что смысл происходящего обретается лишь в процессе чувственного его восприятия, а не интеллектуальной обработки. И для русско-, и для англоговорящих «прийти в чувство» («come to one’s senses») означает обретение способности логически мыслить. По-видимому, для наивного сознания связь телесно-чувственного с мышлением никогда не вызывала сомнения, в отличие от сознания научного. По этой же причине, по-видимому, перцептивная лексика часто развивает эпистемические смыслы, используясь для обозначения мыслительных процедур («я не вижу принципиальной разницы между этими теориями», «I see what you mean»). Анализ подобного языкового материала, несомненно, требует выхода за дисциплинарные границы лингвистики. Однако именно этот материал по сути и является отправной точкой всех гуманитарных исследований, тем самым превращая лингвистику в средство интеграции гуманитарного знания.
Изучение перцептивных процессов в гуманитарных науках находится лишь на одной из начальных стадий. В этих условиях актуально звучит идея «чувственного пробуждения» П. Столлера. По его мнению, ученые должны не только начать изучать ощущения, но и пробудить свой собственный сенсориум. Они должны научиться не только ощущать, но и излагать свои мысли с чувством, страстью, изобретательностью, так, чтобы они пробуждали перцептивный отклик. При этом может потребоваться экспериментирование с формами письма, с организацией работы, с использованием различных модусов репрезентации. П. Столлер пишет: «Застывшее от долгого сна где-то на заднем плане научной жизни, тело ученого жаждет потренировать свои мышцы. Сонное от долгого бездействия, оно стремится восстановить свою чувствительность. Безвольно плывя в море полужизни, оно хочет вдохнуть терпкий аромат бытия, провести ладонью по рваной поверхности реальности, услышать чудесные симфонии социального опыта, увидеть исполненные чувственности формы и цвета, которые заполняют окна сознания. Оно хочет пробудить воображение и вернуть ученый мир к самим вещам» [Stoller, 1997, p. XII] (Перевод наш. – А. Н.).
Мы убеждены, что такое «чувственное пробуждение» послужит дальнейшим толчком к исследованию перцептивных процессов и будет способствовать новому синтезу знания, прочно укорененного в сфере чувственного.
Список литературы
1. Киященко Л.П., Моисеев В.И. Философия трансдисциплинарности. – М.: ИФРАН, 2009. – 205 с.
2. Мерло-Понти М. Феноменология восприятия. – СПб.: Ювента: Наука, 1999. – 606 с.
3. Нагорная А.В. Дискурс невыразимого: Вербалика внутрителесных ощущений. – М.: ЛЕНАНД, 2014. – 320 с.
4. Харченко В.К. Лингвосенсорика: Фундаментальные и прикладные аспекты. – М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2012. – 216 с.
5. Badley L. Writing horror and the body: The fiction of Stephen King, Clive Barker, and Anne Rice. – USA: Greenwood press, 1996. – 184 p.
6. Biro D. Listening to pain: Finding words, compassion, and relief. – N.Y.; L.: W.W. Norton & company, 2010. – 256 p.
7. Bourke J. The story of pain: From prayer to painkillers. – Oxford: Oxford univ. press, 2014. – 396 p.
8. Classen C. The deepest sense: A cultural history of touch. – Urbana: Univ. of Illinois press, 2012. – 256 p.
9. Erlmann V. Hearing cultures: Essays on sound, listening and modernity. – Bloomsbury academic, 2004. – 239 p.
10. Geurts K.L. Culture and the senses. Bodily ways of knowing in an African community. – Berkeley; Los Angeles: Univ. of California press, Ltd., 2002. – 330 p.
11. Hall E.T. The hidden dimension. – N.Y.: Random house, 1966. – 240 p.
12. Howes D. Sensual relations: Engaging the senses in culture and social theory. – Ann Arbor: The univ. of Michigan press, 2006. – 288 p.
13. Howes D. Introduction to sensory museology // The senses a. society. – 2014. – Vol. 9, Iss. 3. – P. 259–267.
14. McHugh J. Sandalwood and carrion: Smell in Indian religion and culture. – Oxford: Oxford univ. press, 2012. – 294 p.
15. McLuhan M. The Gutenberg galaxy: The making of typographic man. – Toronto: Univ. of Toronto press, 1962. – 293 p.
16. McSweeney K. Language of the senses: Sensory-perceptual dynamics in Wordsworth, Coleridge, Thoreau, Whitman, and Dickinson. – Canada: McGill-Queen’s univ. press 1998. – 215 p.
17. Morris D.B. The culture of pain. – Berkeley; Los Angeles: Univ. of California press, 1993. – 344 p.
18. Serres M. The five senses: A philosophy of mingled bodies. – L.; N.Y. – Continuum intern. Publ. group, 2008. – 364 p.
19. Giving the body its due / Ed. by Sheets-Johnstone M. – N.Y.: State univ. of N.Y. press, 1992. – 239 p.
20. Sherrington Ch.S. The integrative action of the nervous system. – Liverpool; N.Y.: Charles Scribner’s sons, 1906. – 412 p.
21. Smith M.M. Sensory history. – Oxford: Berg publ. Ltd., 2007. – 180 p.
22. Stoller P. Sensuous scholarship. – Philadelphia: Univ. of Pennsylvania press, 1997. – 184 p.
23. Synnott A. The body social. – L.: Routledge, 1993. – 320 p.
24. Vannini Ph., Waskul D., Gottschalk S. The senses in self, society, and culture. – N.Y.: Routledge, 2012. – 200 p.
Перцепция времени и ее корреляция с темпоральными категориями языка
УДК 81’23, 81’362
В статье рассматривается то, как интероцепция автобиографического времени соотносится с его художественной метафоризацией и с языковыми категориями вида и времени в русском и английском языках.
Ключевые слова: перцепция времени; автобиографическое время человека; ассоциированное и диссоциированное представление времени; индивидуальная интероцепция времени; грамматическая категоризация темпоральных смыслов.
The article discusses interoception of the autobiographic time by individuals and its correlation with literary metaphorization and linguistic categorization of aspect and tense in both English and Russian.
Keywords: time perception; autobiographical time; associated and disassociated time; individual time interoception; grammatical categorization of aspectual and temporal meanings.
«Слово время – это человеческий концепт, отчасти характеризующийся корреляцией событий и отчасти метафорой», – писали стоявшие у истоков теории воплощенного значения Дж. Лакофф и М. Джонсон [Lakoff, Johnson, 1999, p. 167]. Так можно ли вообще говорить о перцепции времени? Ответ на поставленный вопрос зависит от трактовки самого термина «перцепция», а здесь имеются существенные разночтения.
Ответ будет отрицательным, если приравнивать перцепцию к восприятию, определяемому как «целостное отражение предметов, ситуаций и событий, возникающих при непосредственном воздействии физических раздражителей на рецепторные поверхности органов чувств» [Электронный психологический словарь], поскольку у человека в принципе отсутствуют органы чувств, которыми воспринималось бы течение времени. Однако ответ будет утвердительным, если определять перцепцию, как это предлагается в другой словарной статье этого же словаря, как «процесс непосредственного активного отражения когнитивной сферой человека внешних и внутренних предметов (объектов), ситуаций, событий, явлений т.п.» [Электронный психологический словарь]. Последнее понимание согласуется и с формулировкой, предлагаемой в Большом психологическом словаре [Мещеряков, Зинченко, 2009], где восприятие (перцепция) определяется не только как «субъективный образ предмета, явления или процесса, непосредственно воздействующего на систему анализаторов», но и как «сложный психофизиологический процесс формирования перцептивного образа»2. Такое расширенное понимание перцепции предполагает возможность когнитивного освоения человеком своих внутренних представлений и ощущений, к числу которых и относятся представления о времени.
Обращаясь к представлению времени через корреляцию событий, следует обратить внимание на различие моделей концептуализации в зависимости от «точки отсчета», за которую принимается либо космоцентрический, либо антропоцентрический взгляд на время. Корреляция событий, связанных со сменой времен года, времени суток, сельскохозяйственных циклов, морских приливов и отливов, с наблюдаемым движением солнца, планет и созвездий по небу – все это напрямую связано с космоцентрическим взглядом на время, основанном на визуальном наблюдении цикличности происходящих изменений внешнего мира. Закономерным ее отражением в истории изобразительного искусства был зодиакальный круг, колесо, как атрибут изображения времени. При космоцентрическом понимании время воспринималось как внешняя сила, управляющая судьбой человека, и закономерно подвергалось персонификации. Однако, как показывает исследование, посвященное отражению концептуальной метафоры времени в изобразительном искусстве [Егорова, Путятин, 2010], для античного представления о времени была характерна персонификация абстрактного, циклического времени не только как величественного и неумолимого старца Хроноса (Χρόνος), но и как Кайроса (καιρός), божества благоприятного момента – времени, подходящего для тех или иных действий человека. В отличие от старца Хроноса, Кайрос изображался в виде стремительного молодого мужчины с двумя парами крыльев – за плечами и на пятках, а также с прядью волос на лысом черепе, за который люди могли «поймать» благоприятный момент.
С эпохи Возрождения, сделавшей человека мерой всех вещей, антропоцентрический взгляд на время еще более усиливается. С одной стороны, время превращается в объект человеческого обладания. Впервые эта мысль была высказана в середине XV в. крупнейшим гуманистом итальянского Возрождения, архитектором и теоретиком искусства, Леоном Баттистой Альберти, писавшим: «Три вещи принадлежат человеку: душа, тело и время (anima, corpo e tempo)», а также: «Кто умеет распоряжаться временем, тот может практически все»3 [Егорова, Путятин со ссылкой на: Любинская, Лепилин, 2002, с. 79].
С другой стороны, с развитием технологической цивилизации время все больше воспринимается как своеобразный квазипространственный объект – особое «временное пространство» существования человека, четвертое измерение нашего трехмерного бытия. При антропоцентрическом подходе мерилом становится конечность земного человеческого бытия, его ограниченность точками рождения и смерти. А две точки закономерно предполагают соединяющую их линию. Для лингвиста, исследующего темпоральную категоризацию, особый интерес представляет именно антропоцентрический взгляд на время, поскольку время в языке призвано ориентировать события относительно «человека говорящего».