Потом отошла не выпрямляясь, и Николай стиснул зубы, как-будто ему причинили самую сильную боль. Она была горбата.
Когда вернулась и подала ему воды, а потом взглянула в лицо, он отвел глаза. С тех пор она сама старалась не встречаться с ним взглядом.
Два следующих дня Николай провел в безделеи. Скачки температуры, то в жар, то в холод, вконец измотали его. Несмотря на обильную пищу, он терял в весе, словно с потом из него выходила вся сила. Попробуй он убежать сейчас – вдряд ли вышло бы. Зато нашел старую «Спидолу» и обрадовался, но, взглянув на блок питания, нашел там заскорузлые батарейки, ровесницы самого агрегата, и понял тщетность своих попыток узнать что-либо об окружающем мире. Вечером он проснулся от далеких грозовых раскатов. Накануне днем впервые вышел на двор. Небо было ясным, и ничто не предвещало дождя. Собственно, он пробовал выходить и раньше. Нужда заставит. И первая его попытка на третий день пребывания у горцев закончилась плачевно. Упал и сильно рассек себе бровь. Было много крови. Красавица горбунья расстроилась до слез. Она не понимала, почему он встал, когда должен был лежать. Понял старик. Он молча принес ведро и затолкнул его ногой под лавку. Сам же потом выносил, избавив от этого дочь, хотя ему, старику, горцу, надо было еще на такое решиться. Впрочем, через три дня, а это сегодня, Николай встал сам. Он стоял на крыльце и не мог определить, откуда исходит звук. Горы рождали многократное эхо, а на небе было полно звезд. Понял. Это не гроза.
Самостоятельно справив нужду, повеселевший вернулся домой. Да. Теперь он так стал называть в мыслях строение, задней стеной которого служила скала. Скоро. Очень скоро. Может быть, через неделю-другую здесь будут наши. Он по привычке называл их нашими.
Старик и горбунья сидели у огня. Старик при свете очага отделял колодки старых сапог от голенищ. Колодки совсем износились, а вот голенища еще можно было использовать. Николай прикинул на глаз размер.
– Дай, – попросил он.
Старик не понял. Тогда Николай протянул руку и взял из рук старика колодку, скинул свои армейские ботинки и переобулся. Колодки оказались впору. Конечно, если бы они были новые, вряд ли подошли, но за годы старик их разносил. Порыжевшая на носках кожа видела множество горных троп.
Красавица начала что-то быстро-быстро лепетать на своем, но Николай уже протягивал старику свои армейские ботинки на толстой подошве «протектор».
– Я и так обойдусь. Как влитые сидят. Мне тут не далеко. Грузия. Грузия. Джорджия, – объяснил он хозяевам.
Старик махнул рукой в сторону лжегрозы и закивал.
– Нет. Грузия, – и Николай показал в противоположную сторону.
Старик снова показал на север. Николай повторил жест на юг. Тогда старик внимательно посмотрел на славянина, снял с себя тонкий пояс из мягкой кожи с двумя серебряными наконечниками и подал Николаю.
– Спасибо. – Слезы душили славянина.
Не спрашивая старика, горбунья кинулась к сундуку и достала штаны и рубашку. Выглаженные, чистые, пахнущие чем-то домашним. И хотя он давно уже забыл запах своего дома, этот казался ему родным. Перед тем как окончательно уложить вещи, он повнимательнее всмотрелся в рубашку и обнаружил две аккуратно заштопанные дырочки – впереди и на спине. Вокруг дырочек хорошо застиранные темные пятна. Чья это была рубашка? Вполне возможно, отца красавицы горбуньи.
Потом легли и Николай долго не мог заснуть, вслушиваясь в далекие раскаты российской артиллерии. Перед сном он аккуратно сложил вещи, как учат в армии и как учил его отец.
Наконец он провалился в глубокий, без сновидений, сон.
На рассвете его разбудил старик. Был он бос и напуган. Что-то непонятное шептал на ухо. Николай вдруг услышал снаружи голоса многих людей, бряканье металла о металл, шаги вразнобой. Так идут беженцы или отступающие войска. Разговоры вполголоса, плач детей и угрюмые лица мужчин. Николай метнулся к дверям, но старик потащил его в угол, откинул крышку подвала – выдолбленного в сплошной скале углубления два на два с двумя мешками картошки, полкой, уставленной железными банками, и стойким запахом подземелья. Беглец инстинктивно отпрянул. Опять подвал. Опять прятаться. Но здравый смысл заставил беглеца спуститься. Крышка захлопнулась. Поверх старик набросал тряпок.
Николай прислушивался. Даже сюда, наверное через верх, доносился звук прохождения людского потока. Этот поток не был «Железным», как у Серафимовича, но множество общих черт роднило их. И те и другие были в отчаянии. Но души вторых разъедал изнутри червь оскорбленной гордости и жажда мщения. Усталые глаза идущих могли в любую секунду загореться безудержным огнем безумной жажды крови. А роднило их то, что, в сущности, это был сброд. Местные и пришлые, славяне-католики и униаты, мусульмане-арабы и здешние, здоровые и больные, обкуренные и обдолбленные – все они составляли остатки загнанных в угол волков в человеческом обличье.
В дверь не стучали. Просто ударили сапогом. Вошедший что-то сказал, и стоящий рядом перевел на местный, гортанный язык горцев. Старик поднялся. Надо идти. Всех старейшин маленького горного аула созывали на собрание. Старик знал, что это означает. Заберут все, что потребуется. И он отдаст.
Горбунья выглянула из-за занавески. Лучше бы она лежала тихо. Переводчик заметил девушку и остолбенел от ее красоты. За много недель скитаний он давно не видел такой красивой женщины. У них в отряде были, но их с трудом можно назвать женщинами. Настоящие и непримиримые бойцы Аллаха. Он еще раз посмотрел на занавеску, за которой скрылось сказочное видение, и вышел.
Николай не знал, как долго ему еще сидеть, дожидаться старика или нет. О том, чтобы выйти и бежать, теперь не могло идти и речи. Пока он ждал. Внезапно наверху послышался шум. Кто-то вошел. И снова без стука. Как хозяин.
Беглец слушал. Вот он прошел по дому. Вот он подошел к тому месту, где был отгорожен угол горбуньи Надиры. Вот раздался его голос и вскрик девушки. У них свои дела... Если туда сейчас сунуться – смерть... Вот Надира еще раз вскрикнула, и он знал, что так кричат женщины всего мира при одинаковых обстоятельствах.
Ему вспомнилось лицо девушки сразу после того, когда он очнулся во второй раз...
Николай шагнул к лестнице, моля Бога, чтобы она не заскрипела. Повезло. Лестница оказалась единственным деревянным предметом в доме, не издававшим скрипа. Приподнял крышку и чуть было не чихнул от пыли из тряпок, что накидал старик.
Надира мычала. Видимо, переводчик зажимал ей одной рукой рот. Он так увлекся борьбой, что даже не услышал, как скрипнули половицы под босыми ногами смерти.
Николай выхватил у него из-за пояса нож и одним движением перепахал горло. Фонтан крови обрушился на Надиру, заливая обнаженную грудь и лицо. Девушка забилась в угол кровати и тихонько скулила.
– Давай, Надира, вставай, плакать будем потом.
Он указал ей на открытую крышку погреба. Она все поняла. Вдвоем подтащили труп с болтающейся на хрящах и жилах головой к дыре и сбросили внутрь. Николай захлопнул крышку.
– Воды, мыла, мыть, – показал он на кровь, полосой тянущуюся по полу. – Стой! Сама умойся. Да не трясись. Все прошло. Все прошло.
Она поняла его сразу. Смышленая девчонка. Часть воды нашлась здесь же. Умыла лицо и тело. Накинула другую одежду. Все это время Николай выглядывал в оконце, не идет ли кто за переводчиком. Кто знает, может, перед тем как пойти сюда, тот похвалялся перед друзьями арабами, что переспит с первой красавицей аула.
Ему надо было уходить, но он дождался, пока Надира не сходит за водой. Потом взял «калаш», что переводчик оставил в углу у входа. Всего один магазин, но и то хлеб. Со стола прихватил полевой артиллерийский бинокль с одной лопнувшей линзой.
– Надира, – позвал он девушку. – Иди ко мне...
Она поднялась с пола, подошла к нему и подняла заплаканное лицо.
– Я постараюсь вернуться... – сказал, наперед зная, что этому никогда не бывать.
Знала это и она.
Но люди полагают, а Бог располагает.
Глава 25
Нет, так больше нельзя... Зачем я поехал к Мише? Убедился? Убедился...
Действительно, вчерашний визит к Мише был спонтанным и, как теперь оказывалось, лишним, вредным и даже опасным. Миша втягивал Гордеева в ненужные споры и беседы, но самое главное – он ухитрялся все время подливать, от чего Гордеев пьянел страшно, а потом с больной головой просыпался и ненавидел весь свет и себя в первую очередь.
В магазине их обслужили быстро и без вопросов. За это оба любили демократию и Чубайса с Гайдаром. Выйдя на свежий воздух после вони французских подделок духов, которыми обильно кропили себя продавщицы, они присели на лавочку, и Миша решил вмешаться в профессиональную деятельность адвоката.
– Слышь... Ты все говорил, говорил... А не круто парнишку берешь? Там ведь всякое бывает... Потом не отмолишься.
– Не круто, – угрюмо ответил Юра и поискал глазами, где бы вытряхнуть желудок.
Не нашел. Успокоился.
– Видишь ли, Миша, в глубине души мне никого не жаль. Я, как античный философ, должен находиться над схваткой. Выносить приговоры, назначать наказание – дело суда. А мое дело – всеми законным средствами оправдать.
– Говно ты, Юра, и больше ничего. Только у тебя три извилины, а у меня одна. Прямая, как американский каньон. Можешь доказывать, что этот парень не виновен, а я тебе скажу – и правильно. Виновен. Можно взять на себя все. Всю боль человечества, но тебе лично от этого легче не станет. Ты ему это скажи.
– При чем тут это?.. Миша, протрезвеешь, пойдем на рыбалку?
– Да... Ты мне рассказывал. Он действительно такой рыбак? Слушай, может, брюки сошьет?
– Идиот. В Бутырках?..
– А-а-а...
– Ладно. Машина пусть остается у тебя во дворе. Какой из меня водила. Пойду пешком. Есть на метро?
– Соберем.
Миша порылся в карманах. Нашлась десятка. Он с болью в сердце передал бумажку адвокату. Гордеев посмотрел на деньги, на Мишу и отказался.
– Оставь на пиво. Пройдусь пешком. Мне надо подумать.
Он поднялся и на дрожащих ногах двинулся прочь.
«1. Позитивный внутренний тип («гордое одиночество»), переживаемый как необходимое средство раскрытия новых форм свободы или новых форм общения с другими людьми.
2. Негативный внутренний тип, переживаемый как отчуждение от своего «я» и от других людей, чувство отчужденности, даже в окружении других людей.
3. Позитивный внешний тип, наличествующий в ситуациях физического уединения, когда ведутся поиски нового позитивного опыта.
4. Позитивный внешний тип, наличествующий в том случае, когда внешние обстоятельства (смерть партнера, потеря контакта) ведут к весьма негативным ощущениям одиночества.
Часто повторяющейся темой философских рассуждений подобного рода является утверждение, что позитивный опыт одиночества – более основательная, или «истинная», форма одиночества, а негативный опыт одиночества – это его псевдо, или патологический, вариант».
Из неоконченной диссертации Ю. Гордеева «Лабиринты одиночества»
Гордеев вошел в подъезд и прошел бы мимо почтового ящика: он давно получал корреспонденцию на почте, но что-то заставило остановиться. В ящике лежал пакет. Поверху размашистым почерком Антоненко было написано три слова: «ГОРДЕЕВУ, ВЕСЬМА СРОЧНО». Идиот, выругался про себя адвокат, не мог занести лично, но потом вспомнил, как провел вечер накануне, и простил самого себя, а заодно и Борьку. Видимо, того свербило от полученной информации. Он поспешил домой и еще с лестницы услышал, как разрывается в квартире телефон. Ничего, наговорят на автоответчик.
– Юрка, срочно позвони, как только вскроешь пакет. Мой новый шеф рвет и мечет. Я у себя в прокуратуре, – услышал он конец монолога.
Между тем адвокат не спешил. Достал из холодильника банку пива, сел на диван и, попивая, смотрел на конверт. Загадывал. Еще со студенчества любил подобного рода шарады. Внезапно спросить молчащего визави, о чем тот думает, а перед этим прикинуть самому. Если сходилось – плюс. О минусах он тут же забывал. Итак, в пакете должны были лежать копии запросов прокуратуры и ответы с мест.
– Что и требовалось доказать... – пробурчал он себе под нос, разглядывая бумаги.
В одной из бумаг сообщалось о возбужденном военной прокуратурой деле о хищении из индивидуальных комплектов промедола и пропаже со складов части галоперидола, а также большой партии перевязочных материалов. Имелась также справка об исчезновении в районе боевых действий «уазика» медсанбата с партией скополамина. Что такое скополамин, Гордеев не знал. Порылся в записной книжке и извлек телефон давнего знакомого, сотрудника военной прокуратуры. К счастью, тот оказался на месте. Они для приличия поболтали о том о сем. Наконец приятель не выдержал.
– Ладно, хмырь, выкладывай. Хватит о здоровье моей тещи. Я же знаю: просто так ты не позвонишь, – предложил начать первым приятель.
– Видишь, какая штука. У меня сильные подозрения, что мой новый подзащитный не так виновен, как чувствует себя этаким праведным страдальцем за грехи человечества.
– Что, «паровозом» решил стать?
– Ну да... Причем не выборочно, а вообще... применительно ко всему, что бы ни предъявили. Меня это настораживает. Что такое промедол, я знаю. А вот скополамин?
– Могу тебе сказать, что нам с некоторых пор запретили им пользоваться. Сам понимаешь – мировое сообщество. Американцы в одностороннем порядке объявили, что не будут использовать его в своей работе.
– Какие американцы? – остолбенел Гордеев. – При чем тут американцы?
– А при том, что скополамин используется при допросах как средство развязывания языка. Ты видик-то смотришь или как бумажная крыса только в делах роешься? Вводится внутривенно, и человек балдеет. Весел становится. Испытывает сильнейшее желание поделиться самым сокровенным. От передозировки можно «вечный кайф» схватить. Короче, синтетический наркотик. Масса побочных эффектов. Не всегда предсказуем. Если сильно попросишь, достану пару ампул. Но ты должен обещать, что возьмешь меня на рыбалку. Я катушку зашибись купил. Один подшипник, на три «червяка». Чего молчишь? Эй!.. Умер, что ли?
– Ты же там был? Ничего не слышал о хищении с воинских складов индивидуальных пакетов? Перевязочные материалы, галоперидол...
– Было дело. Сначала этим занималась военная прокуратура округа, потом передали в Москву нам, а от нас забрали в контрразведку, и больше я про это слышать не хочу. Грязная история. Газетчики тогда что-то пронюхали, но им быстро подкинули лажу. Они ее опубликовали, а потом ходили с красными ушами. Естественно, потом к этому делу прикасаться боялись. Так когда на рыбалку собираться?
По мере получения информации Юрий быстро записывал ее на обороте запроса. Когда не хватило места, взял следующий листок, и тут его взгляд уперся в фамилию. Всего-то один раз и упоминал документ этого человека: Бирюков Э. В. – военный прокурор округа.
– Ты чего молчишь? – заволновался приятель на том конце провода.
– Подожди секундочку...
Гордеев отложил трубку и принялся лихорадочно листать бумаги. В третьем листе обнаружил эту фамилию еще раз. Теперь в связи с исчезновением «уазика». Интересная капуста получается, подумал он.
– Слушай, а прокурор округа случайно не Эльдар Васильевич?
– Не помню. Знаю, что уволился по медицине вчистую. Тип скользкий. Сам понимаешь, трясти нам его не дали. А что? Всплыл? Учти, у него и тогда были высокие покровители из Администрации. Подводку к нему делали, но безрезультатно. В рамках закона – чист, аки Агнец Божий... Ну так что с рыбалкой?
– Костя, сходи в гастроном и купи себе горбушу слабого посола... Ну хочешь, я схожу...
– Вона как ты заговорил. Информацию выдоил, и все? Я вот пойду и выпишу на тебя бумажку, а потом арестую и вывезу в Шатуру на место преступления. Подходит? Заодно и порыбачим.