Едва он произнес первые слова, как супруга сборщика налогов министерства финансов, облегченно вздохнув, поспешно начала снимать с себя одежду. Она была столь эмоциональной, что при всякой хорошей новости «у нее начиналось почесывание в потаенных местах».
Быстро раздевшись, она тут же затащила Тьера на кровать, раздела его с ловкостью лущильщицы гороха и, по очаровательному выражению некоего репортера того времени, «пригласила его потоптать свою лужайку».
Маленький Адольф, приведенный своим политическим успехом в боевое состояние, немедленно на эту лужайку взобрался и стал выделывать тысячи мальчишеских выходок, которые очень посмешили бы зрителей, если бы эти вещи не проделывались втайне от всех.
По окончании «сеанса любви» госпожа Досн и ее маленький «великий человек» завели долгий и нежный разговор.
– Ты обязан воспользоваться своей победой, – сказала Софи. – Судьба позволила тебе, блестяще завершив дело, начать карьеру министра, поэтому постарайся, пока члены правительства аплодируют тебе, выйти через парадную дверь!
Обессиленный Тьер, зарывшись в подушки, прошептал:
– …И потом подождать, чтобы они предложили мне более важный пост?
– Ты правильно меня понял. Но только будь начеку. Тебе нужен портфель министра торговли и общественных работ. Тогда у тебя окажутся в подчинении Архив королевства, музеи изящных искусств, театры и «Опера». И в твоих руках будут все нити, которые открывают дверь Французской академии…
Адольф сразу же сообразил, за какую веревочку следует дернуть для того, чтобы открылся замок заветной двери. Встав с постели, он принялся ходить, голый, взад-вперед по комнате, строя вслух проекты великих свершений:
– Я закончу сооружение Триумфальной арки и отреставрирую памятники Парижа, которые сейчас пришли в упадок и разорение: базилику Мадлен, Пантеон, Колледж Франции, Вандомскую колонну, Музей изобразительных искусств, Бурбонский дворец…
Госпожа Досн улыбнулась:
– И тогда мой Адольф станет членом Академии…
Эта перспектива пришлась Адольфу Тьеру по душе.
Не говоря ни слова, он вновь вскарабкался на кровать и быстро отыскал место, где бы он мог «погасить» свое возбуждение…
Через несколько месяцев маленький марселец пункт за пунктом выполнил всю программу действий, составленную любовницей.
31 декабря 1832 года он получил портфели министра торговли и общественных работ. И немедленно распорядился приступить к реставрации всех исторических памятников Парижа. Он занялся установкой обелиска и заказал статую Наполеона.
Последняя инициатива стоила ему многих язвительных насмешек:
«Только постарайтесь не рассмеяться, – писал некий репортер. – “Монитор” официально сообщил нам о том, что недавно была отлита статуя Наполеона и что господин Тьер лично руководил этой операцией. Можете себе представить статую Наполеона, отлитую по инициативе облеченного властью карлика, который мог бы уместиться в сапоге статуи императора? Что же касается статуи самого господина Тьера, то мы не нашли для нее лучшего места, чем Вандомская площадь, где он смог бы уместиться как раз между ног Наполеона…»
Но этот «облеченный властью карлик», не обращая ни малейшего внимания на колкости журналистов, продолжал претворять в жизнь свой план. Весной 1833 года, заказав у Этекса, Рюдо и Корто скульптурные композиции для украшения Триумфальной арки, он выставил свою кандидатуру в члены Французской академии.
Несмотря на свои годы (ему в то время было всего тридцать шесть лет), он был избран в Академию семнадцатью голосами против шести (в числе которых был и Шарль Нодье) при двух воздержавшихся…
Госпожа Досн, снова усадив его к себе на колени, сказала:
– Адольф, теперь ты можешь иметь для себя все, что пожелаешь. Но ты должен изменить свой образ жизни. Великий государственный деятель не может быть холостым. Он должен устраивать у себя приемы, праздники, давать балы. Ему нужна подруга жизни. Ему нужна хозяйка дома.
Короче, ему нужна жена…
Тьер взял руку Софи.
– Нет, – мягко возразила госпожа Досн. —
Я не могу покинуть господина Досна. Но я могу предложить тебе жену, которая нас не разлучит.
Как ты смотришь на женитьбу на Элиз?
Элиз была старшей дочерью госпожи Досн. Ей было пятнадцать лет, и Адольф считал ее еще ребенком. Бывшая любовница Тьера госпожа Дино так описала ее портрет:
«У нее приятный цвет лица, красивые волосы, стройные ножки и нежные ручки, большие глаза, правда лишенные всякого выражения, к тому же неприятный рот, хамская улыбка и выпуклый лоб… У нее вечно надутый вид и ни малейшей предупредительности…»
Увидев нерешительность любовника, Софи стала настаивать:
– Она нежна и послушна. И очень меня любит. Она будет гордиться тем, что станет твоей женой. И даст нам возможность спокойно продолжать любить друг друга. От нее ты не увидишь ни слез, ни сцен ревности. В наших отношениях не произойдет никаких перемен…
В конце концов Тьер сдался, и 6 ноября 1833 года в «Конститюсьонель» было опубликовано небольшое сообщение:
«Вчера мадемуазель Досн, дочери генерального сборщика налогов города Лиля, исполнилось пятнадцать лет, и вчера же состоялась церемония помолвки ее с господином Тьером. Ходят слухи, что мадемуазель Досн очень мала ростом, однако очень красива и, главное, очень богата: ее приданое оценивается где-то в два миллиона франков».
В Париже это сообщение произвело эффект разорвавшейся бомбы. Решение министра-академика жениться на дочери своей любовницы буквально шокировало даже видавших виды людей. В Тюильри королева Мария-Амелия просто пришла в ужас:
– Это ложится позорным пятном на наше правление, – сказала она королю.
Луи-Филипп попытался ее успокоить:
– Господин Тьер – честолюбец, для которого все средства хороши. Пусть поступает так, как считает нужным. И посмотрим, до чего он дойдет, чтобы узнать, на что он способен.
Свадьба состоялась без излишнего шума 7 ноября в полночь в мэрии второго округа Парижа. После чего молодожены отправились в церковь Сен-Жан, что находилась в предместье Монмартр, и получили там благословение кюре.
В час ночи Адольф и Элиз в сопровождении госпожи Досн, нежно их расцеловавшей, отправились спать в министерство.
Галантный Тьер повел себя с малышкой Досн точно так же, как вел себя всегда с ее милой мамочкой…
На другой день, узнав о том, что брак этот был освящен церковью, королева успокоилась.
– Все-таки этот Тьер уважает религию…
Конечно, она не могла предположить, что министр, зная о нуждах кюре церкви Сен-Жан, получил от того отпущение не высказанных ему прегрешений в обмен на калорифер…
Глава 6
Была ли Фанни Эльслер любовницей Наполеона II?
Это танцевало тело, полное желаний…
В июне 1834 года парижане, потрясенные бойней на улице Транспонтен, на некоторое время отвлеклись от политики и заинтересовались приезжей танцовщицей.
Этой танцовщицей была знаменитая Фанни Эльслер, приглашенная директором театра «Опера», доктором Вероном, во Францию для того, чтобы порадовать парижскую публику.
Парижские газетчики напечатали восторженные отзывы о молодой балерине, и вскоре всему Парижу стало известно о том, что у нее были «самые красивые в мире ноги, безупречные колени, очаровательные руки, грудь богини и женское очарование самой Дианы».
Этих качеств вполне хватило для того, чтобы заставить предаться мечтам о ней всех мужчин, начиная с маршала Сульта и кончая последним приказчиком. Но восторженным парижанам суждено было вскоре пережить такой удар, от которого не смогли оправиться даже некоторые из их потомков.
2 июня журналист Шарль Морис, руководивший «Театральным курьером», опубликовал о Фанни статью, которая заканчивалась такими словами:
«Когда эта артистка работала в Венском театре, ходили слухи, что ею интересовался некий очень милый французам принц, умерший от отчаяния в расцвете лет. Правдив ли этот слух или ложен, он вполне может вызвать расположение и пробудить интерес парижан к мадемуазель Эльслер (sic). Но это можно расценить всего лишь как повод к тому, чтобы вызвать сладостные воспоминания, всего лишь как мысль, связанную со столькими надеждами и со столь жестоким разочарованием. Всего лишь поводом (несомненно косвенным) для того, чтобы засвидетельствовать те чувства, которые хранят французы к останкам знаменитых соплеменников, спасенным из потока отступничества. А посему люди воспользуются случаем для того, чтобы пойти посмотреть, поаплодировать и поразмышлять».
И сразу же во всех парижских салонах, конторах и лавках люди стали задавать себе и друг другу вопросы. Неужели это возможно? Неужели эта молодая женщина и вправду была любовницей сына Наполеона I, Орленка, который умер два года тому назад? Можно ли представить себе, что эти тонкие ручки гладили белокурые локоны сына императора?
Спустя несколько дней статья Жюля Жанена в таком серьезном печатном органе, как «Дневник дебатов», рассеяла сомнения самых скептически настроенных людей.
«Не так давно в Вене, – писал журналист, – в парке, окружавшем королевскую резиденцию, появлялась вечерами некая молодая женщина, за которой наблюдал, свесившись из окна, герцог Рейхштадтский.
Эта молодая женщина была первой и последней радостью сына императора.
Фанни Эльслер покинула Австрию. Там ей больше делать было нечего. Она не могла далее танцевать там после того, как навеки закрылись блестящие живые глаза, смотревшие на нее с любовью. Теперь, когда ложа юного принца опустела, Фанни Эльслер ничто больше не связывало с Веной. Теперь она принадлежит прекрасному французскому королевству и преданным ей восторженным жителям славного города Парижа».
Танцовщица стала государыней, которую славный парижский люд, хранивший преданность идее бонапартизма, готов был везде и всегда приветствовать криками: «Да здравствует император!» и «Долой Луи-Филиппа!»
Поэтому совершенно понятно, что 15 сентября, когда Фанни впервые появилась на сцене театра «Опера» в балете «Шторм», ее ждал триумф. И потом в течение нескольких месяцев изо всех уголков Франции люди приезжали в Париж только для того, чтобы поаплодировать «той, кого так любил король Римский»…
К несчастью, в 1835 году бонапартистов и поклонников таланта Фанни ждал, по выражению одного из авторов мемуаров, «холодный душ в разгар эйфории». Один из редакторов «Театральной газеты» опубликовал статью, полностью опровергавшую утверждения Шарля Мориса и Жюля Жанена. Вот что в ней говорилось:
«Нам неоднократно утверждали, что юный принц, рожденный на ступенях самого прекрасного в Европе трона и унесенный, ко всеобщему сожалению, чахоткой три года тому назад, был так страстно влюблен в мадемуазель Фанни Эльслер, что, умирая, повторял имя этой очаровательной немецкой танцовщицы. Говорилось еще много подобных вещей, всего и не упомнишь. Однако же истина требует, чтобы здесь я ответил на утверждение некоторых историков. Мне известно от одного большого любителя балета и завсегдатая Венской оперы, являвшегося преданным и восторженным почитателем таланта сестер Эльслер, что ни в театре, ни в каком другом месте сын Наполеона никогда не встречался с этой артисткой, к которой, как утверждали некоторые, он испытывал столь нежные чувства. Пусть кто-либо попробует меня опровергнуть. Мой венский друг всегда готов подтвердить приведенные мною его высказывания».
Так где же правда?
Попробуем в этом разобраться.
И начнем с того, что выясним, кто же такая эта Фанни Эльслер?
Эта двадцатичетырехлетняя немка была дочерью уроженца Силезии, служившего лакеем у Гайдна. Получив неплохое артистическое образование, она дебютировала в Карнтер-Тор, где очаровала зрителей своей красотой и грациозностью. И вскоре богатый и влиятельный шевалье де Жанц, бывший лет на сорок старше ее, приметил молодую танцовщицу и стал ее любовником.
Через него Фанни познакомилась с Меттернихом и часто виделась с графом Прокеш-Остеном, близким и неразлучным другом Орленка.
После смерти своего покровителя в 1832 году она стала любовницей одного берлинского танцора. После того как Фанни поселилась в Париже, она стала вести себя очень примерно и разумно и не имела одновременно более трех любовников, что для танцовщицы в те времена считалось чуть ли не верхом целомудрия.
Ибо театр «Опера» славился тем, что его женская половина труппы состояла из пылких грешниц, отчаянных потаскух и бесстыдных куртизанок.
Когда одна из них, Полина Дюверне, отказалась от ста тысяч франков, предложенных ей неким русским вельможей, против нее выступил с осуждением весь кордебалет.
– Никогда ты не станешь великой балериной, – заявили ей подруги.
И тогда она поспешила реабилитировать себя, но, следует признать, довольно любопытным способом. Спустя некоторое время, когда некий пылкий молодой секретарь посольства предложил ей свою жизнь, она ответила нежно:
– Все это только слова, мсье. Я уверена, что если я попрошу подарить мне ваш зуб, вы откажете мне в этом.
Молодой человек помчался к дантисту и вернулся к балерине с зубом в руке. А чтобы доказать ей, что зуб этот не был где-нибудь куплен, он открыл рот.
– Ах, бог мой, – воскликнула балерина. – Вы ведь ошиблись. Я же хотела нижний зуб!
Несчастный влюбленный упал в обморок…
Фанни Эльслер не походила на этих танцовщиц. Она не была падкой на деньги. Кроме того, она отличалась от своих подруг этаким изысканным языком, к которому приобщилась во время жизни с шевалье Жанцем, что поражала своими знаниями многих журналистов.
Она также довольно грамотно писала, что было большой редкостью для того времени. В качестве примера приведем ставшую знаменитой записку некой балерины своему любовнику:
«Наш рибенок у мир. Приди па раньши. Мине нада тибе видить».
Нет, Фанни Эльслер отнюдь не была заурядной танцовщицей.
А вот была ли она любовницей Наполеона II?
Историки, уверенные в том, что эта связь все же имела место, в первую очередь ссылаются на то, что герцог Рейхштадтский жил в Шенбрунне намного свободнее, чем это принято считать. Они утверждают, что он часто посещал балы, и цитируют высказывания графа Прокеш-Остена:
«Однажды он рассказал мне, что накануне вечером он с графом Морисом Эстергази, чей веселый нрав был так ему по душе, надев маски, отправились на бал, а потом пошли проводить графиню X… и довели ее до самого дома, где собралось много гостей, которые там веселились и танцевали. Для всех гостей эти две маски так и остались загадкой, разгадку к которой знала одна только хозяйка дома. Герцог не скрывал, что совершил весьма легкомысленный поступок, но сказал, что не смог удержаться от искушения сделать что-либо для того, чтобы при дворе его не считали ни на что не способным. К счастью, про это никто не узнал, и в этом я смог убедиться позднее, хотя в то время мне это и показалось невозможным».
Эта свобода, позволявшая молодому герцогу покидать дворец и волочиться за юбками, кому-то может показаться странной. Некоторые историки видят в этом один из главных элементов дьявольского плана Меттерниха. По мнению этих историков, австрийский министр, зная о слабом здоровье принца, якобы намеренно подталкивал его вести столь разгульный образ жизни для того, чтобы ускорить его кончину. Один из современников подтверждает это: