На перроне, как мы и договаривались перед отъездом в отпуск, меня встречала моя новая знакомая Машенька, чистенькая такая, хрупкая, миловидная. Стояла и куталась в лёгкий платочек. Я, увешанный сумками, значительную часть содержимого которых составляли подарки для неё, шёл по мостовой, переваливаясь, как неуклюжий, косолапый медведь, и, довольный, поглядывал в её глаза, лучистые и открытые.
Ах, как же я ждал этот миг, когда наконец-то дома и наконец-то можно обняться и стоять, стоять, не отрываясь и не говоря друг другу ни слова. Ради этих чудесных минут я, право, пожертвовал бы половиной проведённого отпуска в Монако… Ну не осуждайте, лишь только половиной. Такой внутренней окрылённости и такой творческой плодовитости я уже так давно не испытывал, а это ведь так важно для писателя. Да, простите, позвольте представиться. Писатель… Да, пожалуй, что и сказать-то больше о себе нечего. Имя. Вася, Петя, Саша – какая, собственно, разница. Я просто человек, который ищет общения с прекрасным и который жить без прекрасного просто не может.
Машка была неповторима и что-то без умолку лопотала, как мне казалось, на своём угорском, то ли мордовском, то ли марийском. Время потихонечку подвигало стрелки к полуночи. После душа мы с Машей отправились в спальню. Прилегли на кровать, и, как мне показалось, я мгновенно вырубился… Я не могу передать того ужаса, который охватил меня, когда я услышал шум набегающих волн и увидел первые робкие солнечные лучики, которые озаряли небо Лазурного берега. Я, похолодев, накрылся приятным и нежным, как пушинка, одеялом с головой и заплакал. Слёзы мои были столь бурными, что я залил ими всю подушку. Потом стало пусто. Потом мысль промелькнула у меня в голове, и я сумбурно вскочил с кровати, побежал к двери – за дверью оказалась прихожая в моей московской спальне, включённый свет. И никого…
4
Всю ночь не спал, курил, пил виски и тупо просматривал последние бестолковые новостные сообщения на одном из интернетовских сайтов. К утру стало совсем плохо. Я взял в руки телефонную трубку и набрал Машкин номер. Долго не было ответа, затем тихий и грустный голос сказал, что, наверное, нам не стоит больше встречаться, что такого свидания, такого безразличия и холодности она от меня не ждала. Были слёзы, слова, которых я уже не слышал, которые спутались в моей голове в один сплошной клубок абсолютно не связанных теперь для меня событий.
– Да, да, – сказал я уже практически безразлично Маше. – Нам действительно, наверное, надо расстаться, хотя бы ненадолго, я пока не могу, у меня проблемы, серьёзные психические проблемы. Ты не думай, что я не хотел, чтобы нам было хорошо, я просто не осознавал… это хуже, чем пьяный, меня просто нет, понимаешь, просто нет.
На другом конце провода послышались размеренные гудки. Я сел на стол. В голове вертелось одно. Так, значит, я всё-таки был здесь, так каким же, чёрт возьми, образом, я оказываюсь на этом отвратительном море, в этом ужасном отеле с этим омерзительным видом на Du Larvotto?! Вспомнив последнее – какие-то нежные и приятные нотки заиграли в моей душе, – я взял в руки карандаш, клочок какого-то фирменного бланка и начал писать. Писалось так же легко, как и там, в Монако, строки ложились одна на другую, и, как по волшебной палочке, тут же рождалась третья и четвёртая… Я творил.
5
С каждым днём я всё больше и больше привыкал к сложившейся ситуации, и, как мне показалось, подобный ход вещей даже начал вполне устраивать меня. Вышла моя большая книга, мне сделали несколько презентаций, хорошую рекламную кампанию, книги стали расходиться по России и странам зарубежья. Появились деньги, и немалые. Я смог обновить себе квартиру, приобрёл хороший загородный дом. В общем, что называется, жизнь сложилась… Одно напрягало. У меня так и не было до сих пор семьи и настоящих близких отношений с девушками, которых я очень любил и так же быстро, как влюблялся, терял. Море забирало моё тело, но продолжало баловать душу. Каждый божий день рождал новые волнения, новые импульсы и чувства. Я продолжал творить, но чувствовал, что мои творения отражают не мою, а чью-то жизнь; что те эмоции, которые я передаю в своих произведениях, приходят ко мне ниоткуда, я, как чёрная дыра, притягиваю информацию чьей-то нормально прожитой жизни, чьих-то чувств и просто преобразую всё это, опять же, не по своей воле, в мелодичные стихотворения и поэмы, удивительные рассказы и повести. Становилось жутковато. Но богемная суета продолжала растворять меня в своём соблазнительном сосуде. Я становился всё более наглым и бесцеремонным, всё больше в душе моей формировалось чувство своей уникальности и незаменимости, а иногда даже божественности. Да, да, иногда я начинал сравнивать себя с Богом, не по физическим, а по духовным параметрам. Строки мои были столь чисты и пронзительны, что, в общем-то, ни один здравомыслящий человек не смел мне сказать слова критики, потому что понимал, что это действительно гениально, что на самом деле никогда ещё не было, да и не будет никого, подобного мне.
М-да, слава, каждодневная феерия переполняли, и где-то в глубине сердца я начал понимать, что финальная черта уже близка, та финальная черта, которая должна отрезать прекрасное, нежное и чуткое от поддельного, искусственного и лживого. Лживого – такого, как моя семья, которая появилась у меня к тому времени. Женщина, красивая, умная, проживала свою жизнь, славу с человеком, который не мог дать ей ничего, кроме денег. Любить-то я уже тоже не мог, и все ночи напролёт я проводил там, у Du Larvotto, а не с ней. Та давняя история с Машкой как будто всё перечеркнула, поставила жирную точку в моих реальных эмоциях и чувствах. Иногда, просыпаясь под всё тот же испепеляющий мои силы шум моря, я чувствовал, что рассудок всё же начинает потихоньку покидать меня.
А однажды утром вдруг стало так больно от безысходности, от понимания того, что я не в силах изменить что-либо в сложившемся ходе событий…
Изменить. Подобная мысль всё чаще стала приходить в мою одурманенную алкоголем и наркотиками голову. Однажды я сказал своей жене, что мы расстаёмся. Выдал ей необходимую сумму денег, подписал нужные документы на соответствующую недвижимость, и тёплым осенним днём поехал на Белорусский вокзал. Какой-то голос, который, быть может, спал до этого, вдруг чётко и явственно стал призывать меня вернуться туда, где мне было так хорошо. Свободных мест было море, но я взял всё то же люксовое купе до Ментона, обратно брать не стал, что-то подсказывало мне, что билеты обратно будут в наличии. Заказал в агентстве визу и забронировал тот же самый отель, который когда-то забрал у меня жизнь… Высказал пожелание на заселение именно в тот номер, где удивительными ручьями ниспадали вниз цветочные стебли и пахло по утрам замечательным свежесваренным кофе.
Проносились уже немного знакомые пейзажи. Становилось всё теплее, всё более яркие краски добавлялись в нескончаемую ленту пейзажей за окном. Вот и Верона, которую пока так и не довелось посетить, но зато я был в Трогире, а ведь это почти что маленькая Верона. Захотелось выйти и прогуляться до легендарного балкончика Ромео и Джульетты. Мне ведь так не хватало всего этого в прошедшие десять лет жизни.
Хлопок дверей, и я понял, что следующая остановка – Ментон.
6
Не много нового добавилось в пейзаж Монако. Москва выросла, изменилась где-то в лучшую, ну а где-то и в худшую сторону, а здесь, как мне показалось, время встало. Наверное, всё ждало того часовщика, который сможет повернуть часы на башне дворца Гримальди вспять, и этим посланником, похоже, мог стать я.
Пожелания по поводу вселения именно в тот номер выполнили. Проходя по вестибюлю отеля, я едва коснулся пальцем мордочки собачки в той самой мраморной композиции и улыбнулся. Какой-то непонятный комок начинал подбираться к моему горлу всё очевиднее. А что, если вся эта идея со сменой обстановки фикция? Что, если я опять проведу десять волшебных дней в святой уверенности, что межпространственный порог пройден, а на самом деле этот злосчастный отель так и будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь? Что, если?.. Голова кружилась и распухала. Я выпил несколько бутылок пива и пошёл на пляж. Купаться не хотелось. Руки холодели, и по всему телу разливалось волнение в преддверии приближающейся ночи.
Не спалось и не ложилось. Я боялся того, что может произойти со мной. А может быть, не стоит, а может быть… взять чемодан, уехать на вокзал и – назад, в Москву. Да нет, внутренний голос всё же шептал, что мне нужно остаться. Дрожа от страха, направился к той самой кровати, которая вот уже на протяжении огромного количества времени не отпускала меня. Лёг. Шум ночного моря усиливался, кажется, начинался шторм.
Проснулся я от непонятного, омерзительного звука, который беспокоил меня на протяжении всего сна, но вынести который я уже не мог. Я открыл глаза спокойно, потому что ещё не собрался с мыслями и не начал анализировать происходящее. Звук, который так беспокоил меня, оказался звуком газонокосилки. Мой садовник Максим частенько страдал желанием нагадить мне, в плане не дать поспать по выходным дням. Я подошёл к окну. Осенний сад был кроток и мил. Спокойствие и увядание чувствовалось в каждом сентябрьском лучике солнца. Как ни странно, ни чувства радости, ни чувства страха у меня не было. Было чувство ненормального спокойствия. Так должно было быть. А вот сейчас я выйду на крыльцо, и появится он – Du Larvotto…
7
Максим был с бодуна и тщательно пытался отвернуть от меня голову, когда здоровался со мной. Мой шок был настолько сильным, что я просто не мог ничего сказать. Господи, но как? Как, вчера ещё находившись в Монако, сегодня я уже дышу Максимовой несвежестью? Мысли встали, всё встало, и я встал и простоял так не менее получаса в сопровождении испуганного садовника, который грозился вызвать мне «скорую помощь».
«Ну, вот и всё», – подумал я. И это действительно было всё. Всё, о чём я когда-то мечтал, теперь открывалось мне в полной силе. Наконец-то у меня будет любовь, семья, дети, наконец-то будет всё. Сообразив обо всём этом, я вдруг заулыбался и заплакал одновременно. Пьяный ещё Максим зарыдал со мной одновременно…
С Аней мы познакомились на Фотобиеннале. Она очаровала меня своей нежностью, красотой и глубокой женственностью. Свадьбу сыграли роскошную. Наконец-то я отыгрывался за все те потерянные десять лет. Поселились в моём прекрасном особняке с садом, лабрадором Баунти и замечательным, но вечно нетрезвым садовником Максимом. Всё было хорошо. С каждым днём наши чувства только усиливались, весенние ароматы дополняли романтизма в наш свадебный месяц, часть которого мы провели на экзотических островах с бирюзовыми приливами и белым песком. Рай становился реальностью. Но рай совсем другой, не тот, который я ощущал тогда, давно-давно, стоя на балконе отеля в Монако…
Через полтора года наша семья пополнилась на одного человечка. У нас с Анькой появилось маленькое, воздушное создание, которое мы назвали Верочкой. Они сразу удивительным образом подружились с Баунти, а Максим стоял обычно во время их возни, пыхтя в усы, и улыбался, как ребёнок.
Мои книги переиздавались всё новыми и новыми тиражами, и я по-прежнему никоим образом не испытывал проблем с деньгами, всё так же часто меня приглашали на творческие встречи, на презентации и вечеринки, однако моё сознание резко изменилось, ушли все те неверные ощущения себя, которыми я страдал в период нарастающей звёздности. Да это было и верно, ведь с того момента, как я последний раз посетил Монако, я уже и не являлся, собственно говоря, творческим человеком. Я больше ни разу не взялся за ручку, и ни одной новой строчки так больше и не появилось в моих новых и новых изданиях. Писатель умер, а остался жить обычный человек, обычный семьянин.
Как-то, в конце лета, у меня возникло странное желание посетить старые места Лазурного побережья Франции. Я взял отпуск, полный сил начал заниматься бронированием отелей и билетов. Но через неделю мне перезвонили и сказали, что в получении визы мне отказано ввиду неких непонятных моментов, связанных с моей прошлой секретностью во времена работы в исследовательском институте.
Портал закрылся так же легко и естественно, как и открылся в своё время. Я понял, что прошлая жизнь ушла навсегда.
И лишь однажды тоскливой, тихой и холодной ноябрьской ночью мне приснился загадочный пляж. Он был таким же чистым и ухоженным, как тогда; всё так же спокойно и бесконечно омывали его уютные воды Средиземного моря. Но отеля, в котором я проживал когда-то, уже не было. Не было цветочной веранды, роскошного номера, не было мраморного мальчика с собачкой. Не было ничего и никого, кроме песка, солнца и ласковых солёных, подходящих к самому берегу и вновь убегающих в бесконечную даль, лазурных волн Du Larvotto.
Наталия Воробьёва
Песчинки в прибое вечности
А время продолжает мчаться вскачь.