А вот воскресенье мне нравится значительно больше. Это у всего нашего двора – базарный день. Мама ходит на базар за продуктами и возвращается с тяжелыми авоськами, большинство же других, в том числе и я, просто «ходят на базар».
Наш базар, особенно летом, солнечный, гомонливый и яркий. Мясные ряды багровеют свежими, сочными отрубами мяса, которое можно и нужно трогать пальцами, а еще тыкать в них подожженной спичкой (не дай бог кнура – старого кабана – подсунут). Самый красивый – рыбный ряд. Он пахнет, как пеленгас, только что пожаренный Анной Ароновной на душистом постном масле. Он пахнет свежими скользкими бычками, выловленными рано утром в Азовском море: они еще лупят хвостами, но уже имеют аромат своих сушеных соленых сородичей, развешанных в соседней палатке тучными гроздьями под белоснежной марлей.
Молочные ряды пустеют раньше других. Тазики нежнейшего творога, трехлитровые банки сливок и сметаны, огромные бидоны с молоком нужно распродать быстро, пока не стало по-настоящему жарко.
Овощные ряды полны сладкой желто-зелено-рубиновой влаги, какой наполнены огромные херсонские арбузы, мясистые сладкие перцы, кабачки с восковой нежной кожицей и морщинистые, словно щека бабы Рэкуненчихи, дыни-колхозницы.
Мама ходит на базар дважды: ей тяжело за один раз донести все покупки. Меня она оставляет под крылом какой-нибудь из соседок. При всей любви к Анне Ароновне, я предпочитаю оставаться с Миррой или тетей Нелей Китайской. Потому что они, медленно переходя от ряда к ряду, прицениваясь и принюхиваясь, неукоснительно приближаются к самому концу базара, именуемому «тучей». Здесь продается все! И ношеные детские вещи, и цыганское золото, и дефицитная польская косметика, и «подписка» – тома новеньких книг, которые стоят почти как настоящее золото, которого тут, конечно же, нет. Мирра обязательно дает мне понюхать духи, которые нюхает сама, а тетя Неля перебирает отрезы красивых тканей, и если уж покупает какой-нибудь, то обязательно подарит мне потом от него «клаптик» – маленький кусочек ткани, оставшийся от сшитого платья, чтобы я тоже сшила своим пупсикам какую-нибудь одежку. Таких клаптиков у меня уже целая наволочка, потому что, кроме тети Нели, у нас во дворе шьют и моя бабуля, и вторая моя бабушка – Лида, и почти все остальные соседки, кроме Беренштамов, Котов, Уманских да, пожалуй, Сидоренок. Но у остальных (кроме моих бабушек) есть свои дети и внуки, у которых есть свои пупсы. А у тети Нели только сын Сашка, и ему разноцветные тряпочки не нужны вовсе.
Но в это воскресенье мне не до базара. Сегодня мы с моей подружкой (из сверстниц) Светочкой Дейдей, задумали ее побег. Наша дворовая собака Аза родила трех симпатичных щенят. Двух уже разобрали, а самого маленького, черного, лопоухого, которого мы всем двором назвали Кляксой, никто не взял. Почти у всех уже были свои коты и собаки, только у Светы совсем никого, кроме старшей сестры. Кляксу мы принесли к Дейдеям домой, искупали, накормили самым вкусным, что у каждого из нас нашлось дома, а вечером пришел с работы дядя Толя и вышвырнул Кляксу прямо из окна квартиры (хорошо хоть она на первом этаже была). Поэтому мы со Светой решили, что ей утром нужно убежать из дома, а когда все будут плакать из-за того, что такая замечательная девочка пропала, Света найдется. И ей, конечно же, на радостях разрешат взять Кляксу домой.
План был очень хорошим. Правда, я его подсмотрела в какой-то детской книжке…
Я выхожу с мамой рано утром на базар, потом она меня оставляет до «второго захода», а я мчусь обратно во двор, зная, что меня никто не будет искать часов до десяти, то есть до завтрака.
Аркашка Иванченко со своим ранцем и спрятанной в нем Кляксой и испуганная Светочка уже ждут меня возле горки, почти у выхода со двора.
Ключи от нашей дачи и медные трешки на трамвай лежат у меня в кармане, придавленные большим яблоком. Нам пришлось взять с собой Аркашку, потому что Клякса довольно тяжелая, а еще я не была уверена, что смогу открыть тугой замок на двери малюсенького (три на четыре) дачного домика. Дача принадлежит моей второй бабушке, но в нашем доме есть запасные ключи, чтобы мама могла, когда ей захочется, приехать и нарвать ребенку, то есть мне, свежих фруктов, ягод или каких-нибудь помидоров.
– А еду ты взяла? – спрашивает Аркаша.
– Нет. У меня дома бабушка. Но я днем пойду к Мирре или к Анне Ароновне и чего-нибудь возьму у них.
– Да я не про Светку спрашиваю. Я про еду для Кляксы. Ей мясо, наверное, нужно. Или колбасу.
– У Анны Ароновны всегда есть курица. Курица же подойдет?
– Ладно, – соглашается Аркашка, и мы бегом направляемся к остановке трамвая.
Десять остановок до мясокомбината, потом двести метров лесополосы, и начинаются «участки» дедушкиного завода, на одном из которых и стоит нужный нам домик.
Светку и Кляксу мы оставляем со спокойной душой. Поначалу моя подружка начала плакать, но потом, найдя подшивки журнала «Крокодил» и еще несколько моих кукол, быстро успокоилась и согласилась, что план мы придумали просто замечательный.
Домой я возвращаюсь почти ровно в тот момент, когда мама выходит на балкон, чтобы по общедворовой привычке громко позвать меня завтракать:
– Инна-а-а-а! Куша-а-а-ать! – разносится по двору.
Я, запыхавшись, влетаю в квартиру.
– Ты чего такая взмыленная? Опять с Аркашей дралась?
– Нет! Наоборот.
– Что «наоборот»? Обнималась, что ли? – смеется мама. – Мой руки – и за стол. И только попробуй не съесть всю кашу.
Я вздыхаю и с ненавистью сморю на тарелку манки. Если бы мама сейчас ушла с кухни, то манка отправилась бы по привычному маршруту – за окно. Трава под окнами густая, скрывает все мои преступления. Да и Аза, проведав про место дармового угощения, помогает сделать все, чтобы мою «схованку» не нашел даже дворник дядя Тарас. И мне на самом деле везет!
– Ты не хочешь со мной к бабушке Лиде? – спрашивает мама. – Она звонила, зовет меня на примерку.
– Не-а, не хочу.
– Тогда выгуляй Линду и будь во дворе. Я вернусь к обеду.
– Хорошо, мамуль.
– И со двора ни ногой! Никаких сквериков, никакого дяди Левы, никаких мороженых.
– А к Анне Ароновне можно?
– Да! Только ничего у них не есть. А то мне уже стыдно перед людьми, как будто тебя дома не кормят.
– Я только рецептики напечатаю и сразу домой.
– Вот же, нашла себе развлечение…
Мама бурчит, но я точно знаю, что она мной страшно гордится. Я сама слышала, как она хвасталась кому-то по телефону: «Представляешь, ребенку только пять лет исполнилось, а она вовсю строчит на машинке и уже все наше СКБ своими рецептами снабдила!»
Мама уходит, я опустошаю за окно тарелку, кладу ее в раковину и открываю холодильник. Мне даже не придется искать по соседям еду для Кляксы и Светы: котлеты, отварная курица, вчерашние пирожки с яйцом и луком и даже кусок колбасы перекочевывают в симпатичную тряпичную торбочку, которую бабушка Лида сшила маме из болоньевого плаща вместо авоськи для магазина.
Аркашке мой набор нравится, он даже съедает «случайно» два пирожка, пока мы доставляем провиант нашим беглянкам.
Через три часа, вдоволь наигравшись с Кляксой, которая полностью освоилась на даче, я возвращаюсь во двор и спешу к Анне Ароновне. У меня совсем не остается времени на то, чтобы «натюкать» хотя бы один рецепт, поэтому я, повздыхав для приличия, выпрашиваю у Беренштамов сразу три рецепта из тех, что хозяйка напечатала самостоятельно. На этот раз я приношу домой описание орехового форшмака, просто форшмака и супа с клецками из сушек. Все это я много раз пробовала, а кое-что даже видела, как готовить.
Ореховый форшмак от Анны Ароновны
4 спинки сельди (или 2 целые рыбы), 2 сваренных вкрутую яйца, 1 луковица, 1 зеленое кислое яблоко, 2 вареные картофелины, 100 граммов чищеных грецких орехов, 2 столовые ложки майонеза, укроп по вкусу.
Пропустить через мясорубку филе сельди, 1 яйцо, яблоко, вареный картофель, лук и ядра грецких орехов. Все ингредиенты перемешать и заправить майонезом. Посыпать рубленым яйцом и украсить мелко нарезанным укропом. Подавать с горячим свежим хлебом и сливочным маслом.
Форшмак из рубленой селедки от Анны Ароновны
2 спинки слабосоленой сельди (или сельди, вымоченной в молоке), 2 куска белого хлеба без корки, 1 столовая ложка постного масла, 6 сваренных вкрутую яиц, 1 крупное яблоко (лучше симиренко или антоновка), полторы столовые ложки сахара, 1 небольшая луковица, 2 столовые ложки зеленого лука, 2 столовые ложки уксуса, щепотка перца.
Сельдь промыть, снять кожицу, удалить кости, голову и хвост сохранить. Филе пропустить через мясорубку. Хлеб замочить в молоке и отжать, яблоко и лук очистить, вырезать у яблока сердцевину, нарезать кусочками и пропустить через мясорубку. Все хорошо перемешать. У 4 яиц отделить белки от желтков, белки мелко порубить и соединить с селедочным фаршем, добавить в него 1 столовую ложку уксуса, перец и еще раз все тщательно перемешать. Полученную массу выложить на тарелку, придать ей форму селедки, приложить голову и хвост. Оставшиеся яйца нарезать кружочками и покрыть ими селедочный форшмак. Сверху посыпать мелко нарезанным зеленым луком. 4 желтка протереть с 1 столовой ложкой уксуса, заправить сахаром, перцем, растительным маслом, хорошо перемешать и этой смесью полить форшмак.
Суп с клецками из магазинных сушек или мацы от Анны Ароновны
Cтакан сушек или мацы, измельченных в мясорубке и прокрученных затем на кофемолке, 1 яйцо, полтора литра молока пополам с водой или воды пополам с мясным бульоном, 100 граммов сливочного масла или топленого гусиного жира, 3 столовые ложки воды для теста, соль, сахар по вкусу.
Приготовить тесто: яйца взбить, добавить молотые простые сушки или мацу, сливочное масло, кипяченую воду, соль и сахар, растворенные в воде. Замесить массу до консистенции густой сметаны. Если тесто получится более густое, можно добавить еще молока. Посуду с тестом накрыть и поставить в холодильник на 2 часа. Тесто разделать на маленькие шарики, чуть меньше грецкого ореха, и опустить их в кипящее молоко, смешанное с водой 1:1, варить на слабом огне в течение получаса. Можно вместо молока с водой использовать мясной бульон (чистый или разбавленный водой), тогда сливочное масло в тесте следует заменить гусиным жиром. К столу суп подать в горячем виде, посыпав рубленой петрушкой.
Вечером я не нахожу себе места.
Я видела, как примерно в восемь часов вечера с работы вернулся дядя Толя (он работает директором типографии, поэтому его не бывает дома даже в выходные, потому что газеты должны выходить всегда). Еще через сорок минут они с тетей Людой, Светиной мамой, разнаряженные, отправились куда-то в сторону парка – вероятно, в кино, на последний сеанс. Следом за ними туда же, но только на танцы, убежала Оля Дейдей, старшая сестра Светы.
Мама приходит в комнату, чтобы уложить меня в постель, я послушно укладываюсь, но верчусь под одеялом, словно веретено. Наш план провалился! Свету никто не ищет! Ей, бедняжке, сейчас, наверное, страшно одной на темной и пустой даче. Но самое главное, что страдает она, получается, абсолютно зря! Я начинаю тихонько плакать и незаметно засыпаю.
Кошмар начинается примерно в полночь. Я просыпаюсь от громкого лая Линды и настойчивых звонков в дверь. Через несколько минут в комнату входит моя мама в ночной сорочке и заплаканная тетя Люда.
– Иннуль, ты Свету не видела вечером?
– Не-е-е-т… А что? – мой голос предательски дрожит.
– Она пропала! Так ты точно ее не видела?
– Нет, мамочка.
– А сама где полдня была?
– У Беренштамов. Я тебе три рецепта принесла. Я же говорила…
– Руки покажи!
Я протягиваю ладошки, чтобы мама убедилась, что я не держу пальцы крестом. Мама успокаивается. Она не знает, что я изо всех сил, почти до судороги, скрестила пальцы на ногах…
Со двора доносятся громкие голоса соседей. Разбужен, похоже, весь дом.
– Милиция! – кричит кто-то. – Надо срочно звонить в милицию!
– Да Анатолий туда уже побежал!
– Детей не пускайте во двор и не орите! Если у нас завелся маньяк, то не нужно, чтобы он еще кого-нибудь схватил.
– Типун тоби на язык! Шо ты такэ кажешь? Якый маньяк? Мабудь пишла до ричкы, та заблукала. Трэба брать фонари та йты шукать. Аркашка, бисова дытына, а ну быстро до дому! Чого ты сюды вылиз? Ты дэ сам вэсь дэнь був, а?!!
Я залезаю с головой под подушку, затыкаю ладонями уши и затихаю до утра.
Утром, дождавшись, когда бабушка и мама уйдут на работу, перепоручив меня заботам Анны Ароновны, я отпрашиваюсь у нее погулять. Мне нужно срочно проведать Свету и отнести ей еду. Но Беренштамы, напуганные, как и все, событиями этой ночи и исчезновением дочки Дейдеев, проявляют сверхбдительность.
– Нет уж, солнышко. Мы не знаем, маньяк то или не маньяк, а посиди-ка ты от греха сегодня с нами. Сейчас с дядей Борей в шахматы сыграешь, потом попечатаем, потом я тебя покормлю обедом и уже вместе сходим в скверик, на карусели. Договорились?
Под окном челночит взад-вперед верный рыцарь Аркашка. А я не то что вырваться не могу, не могу даже придумать, как ему что-нибудь в окно передать.
– Чегой-то твой кавалер к нашему окну прилип? – подмигивает мне дядя Боря.
– Кушать хочет! – внезапно придумываю я.
– А его дома мама разве не кормит?
– Кормит как на убой! – Я вспоминаю тяжелую, осанистую маму Аркашки и понимаю, что наговаривать на нее себе дороже. – Просто я ему рассказала, как у вас вкусно, просто очень-очень-очень… И ему, наверное, тоже хочется.
– Так зови парня, Аня его сейчас покормит.
– Не! Его мамка заругает. Можно я ему вашу халу в окошко передам?
– Шли мазл, ну конечно! О чем речь?
Дядя Боря разрезает свежеиспеченную огромную халу пополам, щедро мажет ее маслом и так же щедро посыпает сахаром. Я высовываюсь в окно и протягиваю «бутерброд» Аркашке. Он понимающе кивает и убегает. А я остаюсь «под арестом», беспокоясь еще и о том, чтобы Аркашка устоял и не слопал половину халы по дороге к даче.
Через час мимо окна пробегает мама, которая зачем-то возвращается домой. Заметив меня у окна, она машет рукой и кричит на бегу:
– С этим вчерашним дурдомом совсем про твои рецепты для девочек забыла. А ты вчера так славно потрудилась, столько напечатала… Вот, пришлось отпроситься на обед домой. Ты хорошо себя ведешь?
– Ага, – рассеянно отвечаю я, но мама меня уже не слышит.
Зато дядя Боря замечает все отлично. Он щурит свои шоколадные, чуть навыкате глазищи и барабанит пальцами по столу.
– Анечка, можно тебя на минутку?
Из комнаты, с голубенькой тряпкой для пыли, появляется Анна Ароновна.
– Мне кажется, дорогая… – и дядя Боря произносит несколько коротких фраз на языке, которого я не знаю, да и слышу в доме Беренштамов крайне редко. Моя бабушка Аня говорит, что это специальный еврейский язык. Судя по всему, речь идет обо мне, потому что Анна Ароновна присаживается на корточки и заглядывает мне в глаза:
– Инночка, а ты знаешь, что по глазам можно легко определить, когда человек говорит правду, а когда обманывает?
– Как это? – испуганно спрашиваю я и зачем-то зажмуриваюсь.
– Ну, если человек говорит правду, то у него глаза как глаза, а вот если врет, то в зрачках появляется маленькая тоненькая черточка. Это знак нечистой силы.
– И нечистой совести, – добавляет дядя Боря. – Давай сейчас проверим. Ты хочешь тети Аниного мамуля?
Я знаю, что мамуль – это такое ужасно вкусное печенье с орешками, которое я полными карманами таскаю от Беренштамов во двор.
– Да, хочу, спасибо!
– Ну вот, глаза как глаза. А теперь я задам тебе другой вопрос. Ты знаешь, куда подевалась Света Дейдей?
Я набираю полную грудь воздуха, чтобы ответить и невольно отвожу глаза в сторону. Но ничего сказать не успеваю, под окном снова появляется мама с кипой листочков в руках.
– Дочь, это же не ты печатала?! Тут нет ни единой ошибки, тут даже знаки переноса расставлены. Анна Ароновна, прошу прощения, но, вероятно, над рецептами трудились вы. Чем же в таком случае Инна у вас вчера занималась 4 часа?