– Глупости, она абсолютно недвусмысленна.
– Возможно, они были где-то правы по сути, но не по факту обращения. Бабуля надавала им тумаков, в дело вмешался дворник, потом фонарщик, потом ещё двое прохожих, священник англиканской церкви и…
– И?
– Короче, больница переполнена, сэр, – громко отрапортовал я. – Бабушка дома, лечится виски и передаёт вам пламенный привет.
– Старая закалка, теперь таких не делают, – быстро листая страницы, пробормотал Лис. – У тебя два часа на мастерскую. Потом тренировки с Шарлем, и после ужина мы едем в Британский музей.
– Могу я взять что-то из средств защиты?
– Вряд ли нам это понадобится. Впрочем, возьми электрический фонарь, рогатку и… и… какую-нибудь книжку почитать. Судя по всему, главная опасность для нас состоит в том, что там можно умереть от скуки.
– Думаю, если нам грозит именно это, то мы бессмертны, – хмыкнул я.
Скука, зевота, сонливость, праздность, лень – понятия, несовместимые с кипучим характером моего наставника. Месье Ренар попросту не умел скучать. В этом смысле тонкий английский сплин никогда не мог взять власть над непредсказуемой лёгкостью его игривого французского нрава.
Мне доводилось видеть Лиса в радости, в ярости, в печали, в безумстве, а один раз даже в слезах (когда он сам переборщил с горчицей на яйцах-пашот), но никогда в тоске или в унынии.
Считается, что «близкие к природе» зачастую намеренно забывают или даже стыдятся естественной звериной части своего самосознания. Так вот, месье Ренар, наоборот, из принципа всячески подчёркивал свою оригинальную самобытность, свой исключительный стиль и неподражаемый шарм.
К примеру, на днях он заставил меня прочесть записки безвестного средневекового монаха, обработанные великим Иоганном Вольфгангом фон Гёте, совершенно серьёзно утверждая, что прототипом героя этого литературного произведения послужил его далёкий предок.
И должен признать, что, несмотря на всю грубоватость описываемых нравов, жестокость эпохи, глупость и суеверия большинства участников данного эпохального плутовского романа, я действительно находил некоторое сходство в чертах характера немца Рейнеке, француза Ренье и британца Ренара. Прочтите же и сравните сами!
Но если слепо верить моему учителю, то все, абсолютно все лисы на земле неуловимо похожи друг на друга. Не только внешностью или повадками, но ещё и врождённым авантюризмом, опасно балансирующим на канате меж безобидной шуткой и серьёзным нарушением закона!
По крайней мере, за те почти два месяца, что я служил у месье Ренье, этот баланс легко нарушался в обе стороны немыслимое количество раз.
– С вашего разрешения, сэр, я удалюсь в мастерскую.
Лис кивнул, не отрываясь от книги.
Само по себе помещение мастерской как святая святых нашего просвещённого девятнадцатого века, эпохи электричества и пара, находилось в подвальном помещении двухэтажного особняка благородной семьи Ренаров.
Должен признать, что мой учитель имел достаточные финансовые возможности для оборудования мастерской или лаборатории на самом высоком уровне. Всё необходимое для исследований в области физики, химии, электричества и всего того, что могло считаться сопутствующими процессами, имелось здесь в избытке. А при необходимости тут же докупалось по первой же моей просьбе. Лис ценил и поощрял практическую учёность.
Я с наслаждением надел плотный фартук, крепкие резиновые перчатки, берясь за своё так и не доведённое до конца изобретение. Новая современная полицейская дубинка. Или, как скептически выразился однажды наш дворецкий, НСКПД («не суйся к полиции, дурак!»).
Учитель говорил, что в своё время старина Шарль был участником студенческих беспорядков в Лионе и Париже, так что на своей собственной шкуре знал всю мощь рукоприкладства органов охраны правопорядка. В это невозможно поверить, но наш вышколенный лысый дворецкий в молодости был ярый и отчаянный бунтарь! Я в очередной раз задумался о том, как мало знаю об окружающих меня людях. Но займёмся делом…
Электрический звонок, призывающий меня подняться наверх, прозвучал, наверное, не раньше чем часа через четыре или пять, а время текло просто как песок сквозь пальцы. Мне только-только удалось разобраться с балансировкой дубинки, так, чтобы она могла выстреливать электрическим разрядом, а после выстрела не потерять своей функциональности в самом примитивном применении.
Я поясню, если непонятно.
То есть, если электрический разряд не вырубил преступника, просто добей его с размаху той же дубинкой по башке! И будет тебе как полисмену полное счастье…
Проблема заключалась в том, что нынешняя полиция Лондона была вынуждена (так как находилась под жёстким диктатом определённого лобби в палате лордов) применять в качестве личного оружия лишь короткую деревянную дубинку. Предмет, приносящий мало пользы в реальном бою и уж совершенно бесполезный против преступника, вооружённого палкой, длинным ножом, кастетом, цепью или пневматическим револьвером.
В результате чего наши доблестные бобби попадали в больницу гораздо чаще тех, кого, по идее, должны были сурово задерживать. Мне не хватало буквально пары недель на доработку первого экспериментального образца, который не стыдно было бы показать хоть тому же инспектору Хаггерту. Но времени всегда так мало-о…
– Уже иду, сэр! – прокричал я, надеясь быть услышанным.
Честно говоря, после утренней «разминки» (так это называет наш дворецкий-костолом) меня не особенно тянуло к дневным тренировкам. Хотя должен заметить, что если ранее бывший военный дрался молча, то последние шесть-семь дней он болтал не затыкаясь.
На французском, разумеется! Даже учителя, что преподавали нам основы иностранных языков, помнится, и то делали это не в такой экспрессивной манере.
С другой стороны, если в английской школе для мальчиков за год я сумел выучить только «бонжур», «пардон» и «вуаля», то здесь уже на третий день драк с разговорчивым Шарлем я вдруг осознал, что понимаю как минимум треть из того, что он говорит! Это было практически невероятно. Кто же способен учить иностранный язык, когда он сопровождается оплеухами и тумаками?!
Старый дворецкий буквально вбивал в меня каждое слово кулаком или пяткой. Не представляю, как у него это получалось и каким таинственным образом всё это трансформировалось в моём мозгу, однако на последней тренировке я умудрился громогласно послать его к чёрту на чистейшем французском без малейшего акцента!
– К вашим услугам, месье, – на восточный манер поклонился я, выходя из мастерской.
– Хозяин ждёт, – сухо обронил дворецкий, освобождая мне дорогу.
– Что ж, выходит, тренировок сегодня не будет?
Если я и показал напускное разочарование, то самую чуточку. Однако, на мою голову, бдительному Шарлю хватило и этого. В следующее мгновение я кубарем летел по коридору в гостиную, подгоняемый размашистыми точными ударами ног старого боксёра.
Молчание – золото! В этой простенькой истине мне приходилось убеждаться практически ежедневно.
– О, Майкл? – искренне обрадовался месье Ренар, когда я пыльным клубком вкатился в гостиную, едва не врезавшись спиной в камин. – Присаживайся, ужин стынет. Через полчаса мы должны покончить с чаем и направиться в музей.
– То есть, сэр, мы действительно идём слушать ночные шорохи мумий?
– Сам в шоке, – честно признался мой учитель. – Но джентльмен обязан держать слово. Или у тебя есть какие-то сомнения?
– По поводу «держать слово»? О нет!
– А по поводу чего есть?
– Ну, мне представляется неким лёгким кретинизмом поход на египетскую выставку с целью послушать звуки, шорохи, скрипы ради успокоения инспектора Хаггерта.
– Мальчик мой, иногда ты даже больший англичанин, чем весь британский парламент в целом. Не стоит быть таким занудным. Или тебе необходима ещё одна прививка веселья от юной племянницы нашего Шарля?
Мне оставалось только рухнуть на колени, молитвенно сложив руки перед грудью. Что угодно, только не милая мадемуазель Кристи, увольте, лучше застрелиться на месте, выпить пинту яду или убить себя головой об стену. Делайте со мной всё что хотите, только не бросайте с размаху в этот колючий розовый куст…
– Я так и понял, – удовлетворённо потянулся Лис, демонстративно пододвигая ко мне столик, накрытый к ужину.
Слегка остывший ростбиф, поджаренный хлеб, ирландский пирог, рагу из баранины, тушённые в пиве овощи, свежий французский сыр с мёдом и запечённая груша в малиновом джеме. Поверьте, до моего поселения в доме месье Ренье я и близко не подозревал, что солёный сыр можно макать в сладкий мёд! К моему немалому удивлению, это оказалось вполне себе очень даже вкусно!
– Собирайся, – объявил мой наставник ещё до того, как покончил с десертом.
Я даже не пытался спорить: за столь недолгое время пребывания в доме Лиса мне не раз преподавали библейский урок смирения. Дожидаться дополнительных пинков от дворецкого было крайне рискованно, храни меня пресвятой Ньютон-шестикрылый!
Если кто считает, что в англиканской церкви нет святых, то поправлюсь, Ньютон не святой. Он великий учёный, по моему личному представлению равный как минимум апостолу! Так что вполне заслуживает соответствующего уважения.
В общем и целом мы успели собраться и вышли из дома примерно в восемь часов вечера. Угадайте, кто ждал нас на мостовой?
– Лисицын! Хлопчик! Да сидайте уже, довезём до места в наилучшем виде, – со скалозубой улыбкой встретил нас рыжий жеребец с белой полосой от храпа до лба.
Ох, вот только Фрэнсиса нам тут и не хватало? Нет, нет, нет, он ведь будет петь…
Наверное, если бы я просто попытался перевести всё это дословно на великий язык Китса, Стивенсона или Шекспира, то результат был бы плачевным. Даже сам бессмертный Марло не смог бы создать нечто равноценное старым донским песням. И не потому, что английский язык беднее русского, просто некоторые моменты души непереводимы по сути своей.
И лишь когда в далёком будущем я впервые посетил таинственную Россию, загадочную Кубань и дикий тихий Дон, мне многое открылось, став явным. Быть может, именно тогда я, чистокровный англичанин, вдруг впервые надел papakh’у набекрень и назвался cossack’ом. Ну да обо всём этом когда-нибудь потом, не сейчас, верно?
А в тот злополучный вечер, пока наш поющий кебмен гнал паровую машину под моросящим дождём, никто из нас и близко не задумывался, сколь опасным для здоровья может оказаться посещение обычной музейной выставки. Опасности редко заявляют о себе заранее.
Фрэнсис высадил нас на тротуаре напротив величественного здания Британского национального музея. И хотя мы оба с учителем были в плащах, всё равно успели промокнуть, пока поднимались по ступеням довольно длинной широкой лестницы. Официально сторожа закрывали помещение для посетителей в восемь часов пополудни.
Как я понял, мы успели ровно за десять минут до закрытия музея, как раз для того, чтобы два полисмена встретили нас на входе и, подтвердив приказ инспектора Хаггерта, сопроводили внутрь по коридорам вплоть до дубовых дверей зала естествознания. Там они торопливо попрощались, закрыли нас на ключ (!) и рванули из музея с такой скоростью, что перестук их форменных ботинок можно было принять за дробь копыт двух скаковых лошадей, несущихся галопом по паркету.
– И это Скотленд-Ярд, краса и гордость британской полиции, – с тихим изумлением пробормотал Лис, поворачивая на полную мощность выключатель электрического освещения. – Располагайся на стуле смотрителя, поспать нам сегодня не удастся, но хотя бы посидеть с комфортом мы имеем право.
Наверное, по всем правилам детектива мне стоило бы описать зал, где мы находились?
Ну и, честно говоря, не сделай я этого, месье Ренар был бы в некотором недоумении, ведь в мои прямые обязанности входит записывать буквально всё – в деталях и цифрах.
Итак, попробуйте представить себе довольно просторную комнату прямоугольной формы шагов сто двадцать в длину и семьдесят в ширину. По центру стоял невысокий дубовый стол, накрытый длинной чёрной скатертью до пола. На нём покоился древнеегипетский саркофаг, расписанный иероглифами и рисунками, основные цвета чёрный, красный и белый.
Крышка, разумеется, была закрыта, но табличка гласила, что внутри находится мумия третьей жены самого Тутанхамона. Да, я помню, что он умер совсем молодым, но учитель говорил, что фараон, как олицетворение бога Ра на земле, мог жениться хоть в возрасте трёх-четырёх лет. Чем мог заниматься такой ребёнок со взрослой женщиной в браке, лично я ума не приложу, наверное, игрой в ладушки или догонялки, не более.
Сразу за саркофагом, у противоположной входу стены, привлекали взор две длинные витрины, под толстым стеклом которых были выставлены драгоценности фараона. В основном это было жёлтое золото, плохо обработанные рубины, изумруды, бирюза, привезённый янтарь.
Справа и слева располагались небольшие постаменты для мумий животных, тут были кошки, собаки, шакалы, соколы и даже одна мышь в крохотных бинтах. По обе руки от входной двери вдоль стен стояли древние глиняные плиты, сплошь изрисованные сложными египетскими иероглифами. О чём именно там велась речь, мне неизвестно.
Возможно, мой учитель знал, но он, как всегда, молчал, сохраняя таинственный и многозначительный вид. Лис неторопливо обошёл всю выставку по кругу, внимательным образом осмотрев все экспонаты и особенно задержавшись у саркофага.
– Ну что ж, мой мальчик, – нарочито громко, так что у меня на миг заложило уши, проорал он. – Как видишь, всё в порядке. Никаких таинственных звуков, чуждых голосов, заклятий мумий и прочего мистического ужаса, что так напугало бравого сержанта полиции. Гавкинс обычный паникёр, его подвело слишком богатое воображение. Здесь есть две кушетки для уставших посетителей. Укладывайся на любой и попытайся уснуть, уборщики поднимут нас в семь утра.
– Со всем моим уважением, сэр, – шёпотом признался я, подойдя поближе. – Сержанта Гавкинса можно назвать кем угодно, но не паникёром. К тому же я абсолютно уверен, что у него напрочь отсутствует воображение.
– Майкл, всё, что я говорил сейчас, – это не для тебя и уж тем более не для сержанта, – таким же мягким шёпотом, твёрдо сдавив мне руку, предупредил месье Ренар. – Поэтому марш спать без препирательств и разговоров.
– Но если что, то я готов…
– Нет, уверяю тебя, ничего не произойдёт. Просто спи.
У меня не было причин не доверять ему. Более того, даже самый короткий опыт общения с Лисом достаточно быстро учил вас принимать каждый его совет за золотую монету.
Любой мальчик, если он не круглый дурак, точно знает, когда продолжать тонко по-английски троллить учителя, а когда лучше заткнуться, изображая полное и безоговорочное послушание.
Сейчас имел место быть именно этот случай. Поэтому, церемонно поклонившись моему рыжему наставнику, я выбрал себе длинную кушетку, обитую красным бархатом, положил под голову сумку с блокнотом и, не снимая ботинок, улёгся на правый бок.
Месье Ренар, щёлкнув выключателем, погасил свет, расположился на противоположной кушетке, и буквально через пару минут я уже слышал его ровное сонное сопение. Нет, он не храпел в общепринятом человеческом понимании этого слова, но он изумительно тонко и в чём-то даже музыкально выводил мелодические рулады носом.
Лично мне казалось, что он напевает классическое «Тореадор, смеле-е-е-е в бой!». Но давать гарантии не берусь, вполне может статься, что это было французское «нон, редорьян…» или вообще какая-нибудь малопонятная «хава нагила, хава нагила-а!». Собственно, я и заснул, пытаясь разгадать эти мелодии с трёх или четырёх нот. И, как ни странно, это убаюкивало…
Мне снилось, что мы гуляем с отцом, в воздухе разливался то ли скрежет, то ли какая-то неуловимая музыка, я совсем маленький, он ведёт меня за руку, нам так хорошо вместе. Было тепло, пахло цветами, я смотрел на него снизу вверх, у него большая ладонь и всегда аккуратно подстриженные ногти. Почему дети запоминают малозначительные детали? Я совершенно не помню, о чём он говорил со мной, не мог бы повторить ни одного отцовского совета. Пресвятой электрод Аквинский, да я даже голоса его не помню! Почему?!