– Тебе недолго уже быть ребенком.
– Я знаю…
Он снова легонько поцеловал ее – а мгновение спустя огромный лев уже мчался прочь по пескам пустыни.
Иалит свернула на песчаную тропинку через ячменное поле. Тропинка упиралась в каменную дорогу, идущую между белыми домами из высушенного на солнце кирпича: низкие дома строили так, чтобы те выдерживали частые землетрясения. В некоторых из этих невысоких построек располагались лавочки, где торговали выпечкой, лампами из камня, маслом. Были лавки, где продавалось копченое мясо, лавки с луками и стрелами, лавки с копьями из дерева гофер. У некоторых вход был занавешен нитями ярких бус, звенящих на вечернем ветерке.
Из одного такого домика вышел нефилим, обнимавший молодую женщину. Женщина взирала на него с обожанием и тесно прижималась к нему. Ее блестящие черные волосы ниспадали на спину до самых бедер, а глаза, устремленные на нефилима, были темно-синими, как ляпис-лазурь.
Иалит остановилась как вкопанная. Этой женщиной была Махла, сестра Иалит, единственная оставшаяся с ней в родительском шатре. Две их старшие сестры вышли замуж и жили с мужьями в другой части оазиса. В последнее время Махла то и дело исчезала из шатра. Теперь Иалит знала, куда она уходит.
Махла заметила младшую сестру и улыбнулась.
Нефилим тоже улыбнулся, благосклонно приветствуя Иалит.
Пока они не вышли из тени, Иалит казалось, что это Иблис. Она была потрясена и почувствовала себя преданной. Но в ярком свете звезд она увидела, что крылья этого нефилима намного светлее – нежного лавандового цвета. Она не могла сказать, какого цвета его волосы, но они тоже были светлее и как будто светились оранжевым. У нефилима была гибкая шея, наводящая на мысль о змее, и тяжелые веки.
Он снова ласково улыбнулся:
– Махла останется со мной этой ночью. Передай это своей матери.
– Но она будет беспокоиться! – вырвалось у Иалит. – Нам не разрешают ночевать в других…
Махла радостно засмеялась:
– Угиэль выбрал меня! Я его невеста!
Иалит ахнула:
– А мама знает?
– Еще нет. Скажи ей, сестричка.
– Но разве ты не должна сказать сама? Ты и…
– Угиэль.
И снова зазвенел смех Махлы, подобный колокольчикам.
– Старые обычаи меняются, сестричка. Этой ночью я встречусь с братьями Угиэля.
Нефилим обнял Махлу крылом:
– Да, сестричка. Старые обычаи меняются. Иди и скажи матери.
Иалит пошла прочь, а они смотрели и махали ей вслед. В конце улицы она услышала шаги и, обернувшись, увидела, что за ней идет какой-то молодой мужчина. Иалит достала стрелку и вложила ее в трубку, но мужчина исчез за углом дома.
Низкие белые здания сменились шатрами. Каждый шатер окружала земля его владельца. Сперва это были маленькие участки хозяев лавок, потом – рощи и поля, иногда занимавшие много акров. По пути она видела пасущихся овец, коз, верблюдов. На лозах зрели виноградные гроздья.
Ее отцу принадлежал большой шатер, окруженный несколькими шатрами поменьше. Иалит поспешила в главный шатер, зовя мать.
Денниса привел в чувство запах. Ноздри его задвигались, в животе забурчало. Пахло стряпней, дымной и прогорклой. Воняло хуже, чем гнилой сыр, хуже, чем силос, который пах примерно как гнилой сыр и которым несло от всех работников на фермах. Душок был посильнее запаха навоза, который раскидывают по полям весной, – это все-таки здоровый запах роста. Здесь же пахло старым гниющим навозом. По сравнению с этим запахом вонь школьного туалета могла сойти за сущее благоухание. А поверх всего этого, не перекрывая, разливался приторный запах благовоний, пота и никогда не мытого тела.
Деннис открыл глаза.
Он был в замкнутом пространстве, освещенном лунным светом; свет попадал сюда через отверстие в искривленной крыше. И такой же яркий свет струился от рога единорога. Серебристое существо огляделось, фыркнуло и ударило копытом по грязному земляному полу. У его ног съежился мамонт.
Деннис чуть не воскликнул: «Хиггайон!» Но это был не тот мамонт, который сопровождал Иафета. Этот был тощим, с выпиравшими ребрами и со свалявшейся на боках шерстью. Глаза у него были тусклые, и казалось, будто он за что-то просит прощения у единорога.
На единорога уставилось несколько низкорослых людей, еще не заметивших Денниса. Но как мамонт отличался от Хиггайона, так и эти люди отличались от Иафета. От них плохо пахло. Там было двое бородатых и волосатых, словно обезьяны, мужчин, а с ними две женщины. Одеждой всем четверым служили набедренные повязки из козлиной шкуры. Чистотой повязки не отличались. Обе женщины были рыжие; у младшей на голове словно полыхало пламя. Ее волосы выглядели хоть немного ухоженными. Старшая женщина была морщинистой и недовольной.
Свет рога отразился в глазах младшей женщины, и они заискрились, словно изумруды.
– Вот видите! – победно воскликнула она. – Я знала, что наш мамонт сумеет призвать нам единорога!
Свет рога потускнел.
Младший из мужчин, со спутанными каштановыми волосами и рыжей неухоженной бородой, в которой застряли остатки еды, прорычал:
– Ну вот, любезная сестрица Тигла, единорог у нас в шатре. И какой в нем прок?
Девушка подошла к единорогу и протянула руку, словно собираясь погладить его. Рог ослепительно сверкнул, а потом в шатре сделалось темно – настолько внезапно, что глаза Денниса не сразу приспособились видеть в лунном свете, проникающем через отверстие в крыше.
Мужчины расхохотались:
– Ха! Тигла, ты думала, что сумеешь одурачить нас?
Даже старшая женщина засмеялась. Потом она заметила Денниса, который пытался подняться на колени.
– Бескрылая гагарка, это еще что такое?
Рыжая девушка ахнула:
– Великан!
Старший кривоногий мужчина подошел поближе к Деннису. Он сжимал в руках копье, и Денниса, задыхающегося от вони в шатре, захлестнул страх. Мужчина ткнул его копьем, и мальчик упал на груду замызганных шкур.
Потом мужчина перевернул его при помощи копья – поцарапал, но ран не нанес. Деннис почувствовал, как наконечник копья скользнул по его лопаткам.
– Это кто-то из твоих приятелей, Тигла? – спросил младший мужчина. – Я думал, ты подыскиваешь нефилима.
Тигла с любопытством разглядывала Денниса.
– Это не нефилим.
Старшая женщина настороженно уставилась на него:
– Если он из великанов, то всего лишь великанское дитя. Он нам ничего не сделает.
– А нам-то что с ним делать? – спросила Тигла.
Смуглый волосатый мужчина отвел копье:
– Выкиньте его.
Он сказал это беззлобно. Деннис был для него всего лишь ненужной вещью, от которой следовало избавиться. Мальчик почувствовал, как две пары рук подняли его – младший мужчина помог отцу. Мамонт заскулил, и старшая женщина пнула его. Деннис подумал: все, что угодно, будет лучше, чем это кошмарно вонючая дыра, набитая кошмарными лилипутами.
Потом было дуновение свежего воздуха. Проблеск ночного неба, усыпанного звездами. Дымная краснота на горизонте, словно свет какого-то огромного промышленного города. Потом Деннис почувствовал, что его швырнули, словно мусор. Почувствовал, как катится по крутому склону. Его замутило. И вырвало. Судя по всему, его выбросили на свалку отходов. И тут было еще хуже.
Деннис кое-как сумел подняться на четвереньки. Он был в какой-то яме. Сокрушительно воняло испражнениями и гниющим мясом. Деннис не знал, что еще свалено в эту яму вместе с ним, и знать не желал. Он лихорадочно карабкался по склону, поскальзываясь на костях, липкой грязи, разлагающихся отбросах, соскальзывая обратно, сползая, барахтаясь, пока наконец не выполз наружу и не поднялся на ноги – пошатывающийся, перепачканный и перепуганный.
Сэнди нигде не было. И единорога тоже. Равно как и Иафета с Хиггайоном. Деннис понятия не имел, куда попал. Мальчик осмотрелся. Он стоял на грязной тропе, окаймляющей яму. Рядом валялась его увязанная в тючок одежда. За тропой раскинулось множество шатров. Деннис видел в учебнике обществознания фотографию с шатрами бедуинов. Эти были похожими, только поменьше и стояли потеснее. Наверное, из такого шатра его и выкинули. За шатрами росли пальмы, и Деннис побрел к ним.
Ему нужно было вымыться. Позарез нужно! Он провонялся этим запахом ямы. Деннис побежал, едва не падая, к пальмовой роще. За деревьями что-то белело. Белый песок. Пустыня. Если получится выбраться в пустыню, он покатается по лунному песку и очистится.
– Сэнди! – позвал он, но Сэнди не ответил. – Яф! Яф! – Но маленький приветливый юноша не появился. – Хиггайон! – Деннис вздрогнул. Даже если ему никогда больше не суждено увидеть ни одного человека, он ни за что не вернется в шатер, где в него тыкали копьем, а потом вышвырнули, словно отбросы!
Разогнавшись, он внезапно выбежал из рощи и поскользнулся на песке. Он упал и покатился, покатился, а потом стал хватать песок пригоршнями и тереть себя, стирая помойную слизь и грязь. Он стянул с себя водолазку и зашвырнул подальше. Снова покатался по песку. Нижнее белье тоже было в грязи; Деннис содрал и его и отправил следом за водолазкой. Он даже не осознавал, что царапает обожженную солнцем кожу, так ему хотелось сделаться чистым. Песок под ромашковым полем звезд был прохладным, и Деннис стянул тряпочные туфли и носки, тоже отшвырнул прочь. Их уже нипочем не отмыть! Он снова стал тереть песком ступни, лодыжки, икры, не осознавая, что всхлипывает, как ребенок.
Через некоторое время он успокоился и попытался осмыслить ситуацию. Он сильно обгорел на солнце. Он навредил себе, оттирая кожу песком. Он дрожал, но не от холода – у него был жар.
Он сидел, нагой, словно Адам, в белой пустыне, спиной к оазису. Луна, еще не достигшая полной величины, спускалась к горизонту. В небе горели звезды – Деннис никогда в жизни не видел столько звезд. Впереди виднелось странное красноватое свечение. Деннис разглядел, что оно исходит от горы, самой высокой в горной гряде на горизонте. Ну да, конечно. Раз уж они с Сэнди умудрились как-то закинуть себя на молодую планету в какой-то галактике, разумеется, тут должны наличествовать действующие вулканы.
И насколько сильно действующие? Деннис надеялся, что ему не доведется это узнать. Дома их холмы были невысоки – старые холмы, источенные дождем и ветром, и прошедшими ледниками, и целыми эпохами. Дома. Мальчик снова заплакал.
Потом он сделал над собой усилие и успокоился. У них в семье они с Сэнди были самыми практичными и находили выход из разных ситуаций. Они могли подремонтировать водопровод, если поломка не была серьезной. Они могли заменить провода у старого светильника и вернуть его к жизни. Как-то они купили на церковном базаре настольную лампу и переделали ее, и теперь она стояла у матери в лаборатории. Летом большой огород был их радостью и гордостью, и они продали достаточно его плодов, чтобы получилась значительная прибавка к карманным деньгам. Они могли сделать все. Все, что угодно.
Даже поверить в единорогов. Деннис подумал про единорога, того самого, которого он счел виртуальным и который каким-то образом перенес его в шатер к тем ужасным низкорослым дикарям, швырнувшим его в мусорную яму. Судя по всему, единорога туда призвал тот печальный полуголодный мамонт. А заодно и Денниса он призвал обратно в бытие. Но единорог исчез во вспышке света. Похоже, единороги, даже виртуальные, не терпят вони.
Ну ладно. Если он думает, что единороги терпеть не могу вони, значит он верит в единорогов. Фактически.
Конечно, никаких единорогов не бывает и быть не может. Но точно так же быть не могло, чтобы их с Сэнди зашвырнуло невесть в какой угол Вселенной, на задворки планеты с примитивными формами цивилизации, и лишь потому, что они вмешались в незавершенный эксперимент отца. Деннис снова огляделся. Звезды были такими ясными, что мальчику почудился хрустальный перезвон. Над горой поднялась струйка дыма, мелькнул язык пламени.
– Виртуальный единорог! – воскликнул Деннис. – Я хочу верить в тебя, и если ты не придешь – я умру!
Он почувствовал прикосновение чего-то прохладного и мягкого к голой коже. Это оказался тот худющий маленький мамонт. Он осторожно коснулся Денниса розовым кончиком серого хобота. А потом сверкнула серебряная вспышка и истаяла до мерцания. Единорог опустился на песок перед мальчиком. У Денниса не было сил сесть верхом и выпрямиться. Он взглянул на мамонта с безмолвной благодарностью и перевалился через спину единорога. И закрыл глаза. Он горел от жара. Должно быть, он обжег единорога. Ему показалось, что они взорвались, словно вулкан.
Махла, сестра Иалит, помолвленная с Угиэлем-нефилимом, лежала на небольшом каменном выступе, в десяти минутах ходьбы вглубь пустыни. Ее сердце лихорадочно стучало от волнения. Угиэль привел ее к этому камню, пылко поцеловал, а потом велел ждать, пока он не вернется со своими братьями, чтобы скрепить их обручение.
Она услышала хлопанье крыльев и, затаив дыхание, подняла взгляд. Пеликан, белый на фоне ночного неба, спускался к ней, сужая круги. Он коснулся земли, вскинул белые крылья так высоко, что казалось, будто они задели звезды, – и вот уже пеликан исчез, а перед Махлой стоял серафим. Крылья и струящиеся под ветром пустыни волосы были серебряными, а глаза – яркими, словно звезды.
Махла поспешно встала, так, чтобы длинные вьющиеся волосы окутали ее:
– Аларид…
Серафим взял девушку за руку и посмотрел ей в глаза сверху вниз:
– Мы действительно теряем тебя?
Махла отняла руку, отвела взгляд и принужденно рассмеялась:
– Теряете меня? О чем ты?
– Это правда, что ты и Угиэль…
– Да, правда! – с гордостью подтвердила она. – Порадуйся за меня, Аларид! Угиэль ведь по-прежнему твой брат – разве не так?
Аларид опустился на одно колено. Теперь он больше не возвышался над девушкой.
– Да, мы по-прежнему братья, хотя и выбрали разные пути.
– И ты уверен, что твой путь лучше? – В голосе Махлы прозвучало пренебрежение.
Аларид печально покачал головой:
– Мы не судим. Серафимы выбрали остаться пред Ликом.
– Но вы стоите слишком близко, чтобы разглядеть его! Нефилимы стоят дальше и видят лучше. – Аларид посмотрел на нее, и голос девушки на мгновение дрогнул. – Да. Угиэль рассказал мне.
Аларид медленно поднялся во весь рост. Он на миг привлек ее к себе серебряным крылом, и Махла почувствовала запах звездного света. Потом серафим отпустил ее:
– Ты не забудешь нас?
– Как я могу забыть вас?! Ты был моим другом с того самого момента, как Иалит взяла меня приветствовать рассвет и я встретила тебя и Ариэля!
– В последнее время ты не ходила приветствовать рассвет.
– Ну… я постигала ночь.
Аларид наклонился и поцеловал девушку в темную макушку. А потом медленно побрел прочь, в пустыню. На песок беззвучно падали слезы.
Махла опустила голову. Когда же она подняла взгляд, то увидела лишь улетающего пеликана, и вскоре он затерялся среди звезд.
Иалит вихрем ворвалась в шатер их семьи:
– Махла обручилась с нефилимом!
Никто не обратил на нее внимания. Ее родители, братья и невестки лежали на козьих шкурах, ели и пили вино, сделанное ее отцом из раннего винограда. Несколько каменных ламп наполняли шатер теплым светом. Даже слишком теплым, подумала Иалит. Ни через открытый полог, ни через отверстие в крыше почти не проникали дуновения воздуха. Луна уже садилась, и видны были лишь звезды. Иалит огляделась в поисках Иафета, своего любимого брата, но не нашла его. Возможно, он все еще искал брата того молодого великана из шатра ее дедушки.
Мать Иалит что-то размешивала в деревянной миске и была полностью поглощена этим занятием. У ног ее спал упитанный мамонт с длинной лоснящейся шерстью.
Кого-то стошнило – наверное, Хама, у него всегда был слабый желудок, – и запах рвоты мешался с запахом вина, мяса в горшке, шкур в шатре. Иалит была привычна ко всем этим запахам. Она лишь отметила про себя, что Хам лежит навзничь на груде шкур и что лицо у него бледное. Хам и так-то был самым светлокожим в семье и самым низкорослым – Матреда утверждала, что он родился на целую луну прежде срока. Ана, его рыжеволосая жена, опустилась на колени рядом с Хамом, предлагая ему вино. Хам вяло отстранил кубок, потом привлек Ану к себе и чмокнул в пухлые губы.