Где Кристиан? Я написал несколько записок и прикрепил их так далеко в лесу, как только мог. И с удивлением заметил, что если иду слишком далеко по большой лощине, которая постепенно растворялась в лесу, то через несколько часов внезапно опять оказываюсь на поляне, рядом с палаткой. Сверхъестественно, да, и жутко раздражающе. Только теперь я начал понимать раздражение Кристиана; похоже, в этой чаще действительно невозможно идти напрямик. Возможно, однако, что здесь действует какая-то сила, которая отправляет захватчика обратно, наружу.
Пришел ноябрь, и стало по-настоящему холодно. Время от времени шел пронизывающий холодный дождь, а ветер пробивался через плотную листву, любую одежду и плащ и холодил тело до костей. Я чувствовал себя несчастным, а вылазки на поиски Кристиана только разочаровывали и злили меня. Я охрип от криков, кожа покрылась волдырями и шрамами от попыток взобраться на деревья. Я потерял чувство времени и однажды с ужасом сообразил, что провел два или три дня в лесу, не возвращаясь домой. Оук Лодж заплесневел и опустел. Я там ел, мылся, отдыхал, но как только слегка приходил в себя, мысли о Кристиане, беспокойство за него брали надо мной верх и тащили меня обратно на поляну, как будто я был металлом, притягиваемым к магниту.
Я начал подозревать, что с ним случилось что-то ужасное или, возможно, естественное: в лесу могли быть вепри, один из них мог ранить его, и он мертв – или с трудом тащится из самого сердца леса к опушке, не в силах позвать на помощь. А возможно, на него упало дерево; или однажды он заснул в холоде и сырости и утром не проснулся.
Я изо всех сил искал любые следы, его тела или его самого, и не нашел ничего, кроме следа какого-то крупного животного и отметин – похоже от зубов – на низких ветках и стволах некоторых дубов.
Однако мое настроение улучшилось, и к середине ноября я уже был полностью уверен, что Кристиан жив, но пойман в ловушку где-то в осеннем лесу.
В первый раз за две недели я сходил в город, купил еды и последние газеты у владельца крошечного газетного киоска. Пробежав глазами первую страницу местного еженедельника, я обнаружил маленькую заметку, в которой говорилось, что во рву одной из ферм рядом с Гримли нашли сгнившие тела человека и ирландского волкодава. Следов насилия найдено не было. Я не испытал ничего, кроме странной холодности и сочувствия к Кристиану: очевидно, его мечта о свободе для Гуивеннет так и останется мечтой; безумная надежда, обреченная на неудачу.
За все это время я видел только двоих мифаго, совершенно непримечательных. Один раз человек, скорее похожий на тень, огибал поляну; увидев меня, он убежал в темноту, постукивая короткой палкой по стволам деревьев. И однажды я увидел Сучковика, который пришел на берег мельничьего пруда и стоял среди деревьев, глядя на навес для лодок. Я, незаметно для него, следил за ним, без страха, скорее слегка робея.
И только после этой встречи я сообразил, насколько чуждым был лес для мифаго и насколько чужды были мифаго для леса. Эти существа, попавшие в далекое от себя время, эхо прошлого, обладали жизненными навыками, языком и некоторой жестокостью, полностью неподходящими для истерзанного войной мира образца 1947 года. Ничего удивительного, что ауру лесного мира наполняло чувство одиночества, которое вселилось в отца, потом в Кристиана и обязательно заползет в меня, если я дам поймать себя в ловушку.
В это время у меня начались галлюцинации. Исключительно в сумерках, когда я глядел в лес, я что-то видел краем глаза. Сначала я решил, что это усталость или воображение, но потом вспомнил отрывки из дневника отца, в которых он описывал зону предмифаго и начальные образы, всегда появлявшиеся на периферии зрения. Я испугался, не желая признавать, что во мне могут находиться такие создания, что мое подсознание начало взаимодействовать с миром леса намного раньше, чем предполагал Кристиан; однако довольно скоро успокоился и попытался рассмотреть их. И, конечно, не сумел. Я чувствовал движение, краем глаза видел какие-то человекоподобные тени, но так и не сумел рассмотреть их полностью: то ли они еще были очень слабы, то ли мое сознание не могло управлять их появлением.
24 ноября я вернулся в Оук Лодж и провел несколько часов, отдыхая и слушая радио. Налетела гроза, и я смотрел на льющиеся струи дождя и тьму, холодный и несчастный. Однако, как только воздух прояснился и облака разошлись, я набросил на плечи плащ, вернулся на поляну и был потрясен тем, что произошло с палаткой.
Она была уничтожена, а содержимое разбросано по поляне и втоптано в мокрый дерн. Кусок веревки свисал с весьма высокой ветки дуба, а земля вокруг была изрыта так, как если бы на ней сражались. И еще я увидел странные следы, круглые и расщепленные, как от копыт. Кем бы ни была эта тварь, она разорвала полотно на клочки.
И тут я почувствовал, что лес как будто замолчал и внимательно смотрит на меня. Каждый волосок на моем теле встал, а сердце забилось так сильно, что, подумал я, грудь сейчас разорвется. Пару секунд я постоял над разоренной палаткой, и тут на меня обрушилась волна паники, голова закружилась; лес, казалось, наклонился ко мне. В ужасе я бросился прочь, не разбирая дороги, проскользнув между двумя толстыми дубами. И только пробежав несколько ярдов через лесную мглу, сообразил, что бегу от опушки. Кажется, я закричал, повернулся и помчался обратно.
В дерево рядом со мной тяжело вонзилось копье, и я ударился о черное древко раньше, чем смог остановиться; сильная рука схватила за плечо и прижала к дереву. Я в ужасе закричал, глядя на покрытое грязью грубое лицо напавшего на меня человека. Он в ответ заорал на меня:
– Замолчи, Стив! Ради бога, замолчи!
Моя паника улеглась, я перестал кричать и только хныкал, глядя на разозленного человека, державшего меня. На Кристиана. Сообразив это, я громко, с облегчением рассмеялся и долгие мгновения не замечал, насколько он изменился.
Он посмотрел на поляну.
– Немедленно уходи, – сказал он и, прежде чем я успел ответить, побежал к палатке, таща меня за собой.
На поляне он заколебался и оглядел меня. На его покрытом грязью и листьями лице не было и подобия улыбки. Глаза, суженные и в морщинах, горели, волосы стали скользкими и колючими. Всю его одежду составляли набедренная повязка и изодранная кожаная куртка, не защищавшая от холода. В руке он держал три остроконечных копья. От скелетоподобной худобы не осталось и следа. Он стал мускулистым и твердым – человек с широкой грудью и толстыми руками и ногами, боец, готовый немедленно сражаться.
– Уходи из леса, Стив, и, бога ради, не возвращайся назад.
– Что с тобой произошло, Крис?.. – Он только покачал головой и потащил меня к южной тропе.
И мгновенно остановился, напряженно вглядываясь во мглу.
– Что там, Крис?
Но тут я тоже услышал. Что-то очень тяжелое пробиралось к нам через папоротник и деревья, давя все на своем пути. Я проследил взгляд Кристиана и увидел вдали чудовище: вдвое больше человека, хотя и человеческое по форме, сгорбленное, черное, как ночь, но с большим белым пятном на месте неразличимого лица.
– Бог мой, он вырвался! – сказал Кристиан. – И он между нами и опушкой.
– Кто это? Мифаго?
– Мифаго, – быстро ответил Кристиан, повернулся и побежал обратно через поляну. Я помчался за ним, и внезапно усталость куда-то исчезла.
– Неужели Урскумуг? Этот? Нет, это же не человек… животное. Человек не может быть таким высоким.
Оглянувшись на бегу, я увидел, как чудовище достигло поляны и помчалось с такой скоростью, что мне показалось, будто я смотрю замедленную съемку. Оно нырнуло в лес сразу за нами и опять растаяло во тьме; но сейчас оно бежало, петляя между деревьями, преследуя нас и нагоняя, с невероятной скоростью.
Внезапно из-под меня ушла земля, и я тяжело упал в глубокую яму, брошенный туда Кристианом, который прыгнул за мной, быстро закидал нас обоих терновником и уселся, прижав палец к губам. Я едва различал силуэт брата в этой темной дыре, но слышал, как шаги Урскумуга затихают вдали.
– Он ушел? – прошептал я.
– Конечно, нет, – ответил Кристиан. – Он ждет, слушает. Он уже два дня преследует меня, от самых глубоких областей. И он не сдастся, пока я жив.
– Но почему, Крис? Почему он пытается убить тебя?
– Это мифаго старика. Он возродился в самом сердце леса, но был слаб и не мог оттуда выйти, пока я не появился и не дал ему еще больше силы. Старик создал его из своего собственного сознания, своего эго. И, бог мой, Стив, он настолько ненавидел нас, что передал эту ненависть Урскумугу.
– И Гуивеннет… – сказал я.
– Да… Гуивеннет… – эхом отозвался Кристиан, говоря необычайно мягко. – Так он думал отомстить мне. Если бы я дал ему хотя бы полшанса…
Он привстал и вгляделся во тьму через ветки терновника. Я слышал далекое непрерывное движение, и мне показалась, что я различаю внутри его слабый звериный рев.
– Но он же не сумел создать этот мифаго.
– Он сам так думал, – ответил Кристиан. – Интересно, что бы он сделал, если бы увидел свое творение. – Он опять присел. – Эта тварь, она как вепрь. Частично вепрь, частично человек, есть и элементы других диких зверей. Она ходит прямо, но бегает, как ветер. И раскрасила лицо белым, чтобы походить на человека. Не представляю, из какого она века, но в одном я уверен: она жила задолго до человека – во всяком случае, того, кого мы называем «человеком»; она происходит из времени, когда человек и природа были близки до неразличимости.
Он коснулся моей руки, очень неуверенно, как если бы боялся связаться с тем, от чего ушел так далеко.
– Ты сейчас побежишь, – сказал он, – и беги прямо к опушке. И, выйдя из леса, ни в коем случае не возвращайся. А я… увы, мне уже не выйти. Меня держит в лесу что-то в моем сознании, как если бы я сам стал мифаго. Не возвращайся, Стив. Долго. Очень долго.
– Крис… – начал было я, но опоздал. Он выпрыгнул из ямы и побежал прочь. Спустя несколько мгновений у меня над головой промелькнул огромный силуэт, гигантская черная нога приземлилась в нескольких дюймах от моего застывшего тела и исчезла в долю секунды. Я выбрался из ямы и побежал. На бегу я оглянулся и увидел, что тварь, услышав меня, тоже оглянулась. Какое-то мгновение мы глядели друг на друга, а потом оба помчались в лес, в разные стороны. Но за это время я успел рассмотреть лицо, нарисованное на черной морде вепря.
Урскумуг открыл рот и заревел, и, казалось, отец злобно посмотрел на меня.
Часть вторая
Охотники в глуши
Один
Однажды утром, ранней весной, я обнаружил пару зайцев, свисавших с крюка в кухне; на желтой стене под ним была нацарапана буква «К». Подарок повторился спустя две недели, но потом ничего, много месяцев.
И все это время я не заходил в лес.
За долгую зиму я раз десять перечитал дневник отца, столь же глубоко изучив тайну его жизни, как он сам изучил тайну бессознательной связи с первобытным миром леса. В его беспорядочных записях я нашел много рассуждений об опасном чувстве, которое – однажды – он назвал «мифологическим идеалом эго»: такое состояние ума создателя, которое может повлиять на форму и поведение создаваемых мифаго. Отец осознавал опасность, но, спросил я себя, полностью ли понимает Кристиан тонкие оккультные процессы, протекающие в лесу. Из темноты и боли отцовского сознания торчала только одна нить – девушка в зеленой тунике, обреченная на беспомощность в лесу, что противоречило ее естественной форме. Однако теперь – если она появится снова – ею будет управлять сознание Кристиана, а у него нет предвзятых идей о женской силе или слабости.
Так что встретятся два совсем разных человека.
Сам дневник ошеломил и опечалил меня. В нем много говорилось о годах до войны, о нашей семье, Крисе и обо мне самом; как если бы отец все время наблюдал за нами и был очень близок к нам, по-своему. Но тем не менее он был холоден и оторван от нас. Я полагал, что он ничего не знает обо мне и считает досадной помехой своей жизни, жужжащим насекомым, от которого резко отмахивался, почти не замечая. Ничего подобного: он знал обо мне все и записывал каждую игру, каждую прогулку в лес и влияние, которое они оказали на меня.
Одно происшествие, записанное коротко и наспех, заставило меня вспомнить тот длинный летний день. Мне было лет девять-десять, и еще там была лодка, которую Крис сделал из куска упавшего бука, а я раскрасил. Лодка и текущий через всю лесную страну ручей, который мы называли говорливым ручьем. Невинная детская забава, и все это время отец оставался темной мрачной тенью, наблюдавшей за нами из окна своего кабинета.
Тот день начался с великолепного веселого восхода, и, проснувшись, я увидел Криса, скорчившегося на ветвях бука за окном моей спальни. Я тоже залез туда, в одной пижаме, и мы какое-то время сидели в нашем убежище, глядя на далеких фермеров, копошащихся на своей земле. В доме что-то двигалось – наверно, сегодня уборщица явилась пораньше, чтобы использовать прекрасный летний день.
У Криса уже был кусок дерева, имевший форму корпуса маленькой лодки. Мы какое-то время говорили об эпическом путешествии по реке, потом залезли обратно в дом, оделись, вырвали завтрак из рук заспанной мамы и побежали в сарай. Быстро вырезав мачту, мы прикрепили ее к корпусу. Я выкрасил лодку в красный цвет и намалевал наши инициалы по обеим сторонам от мачты. Бумажный парус, немного тряпок – и великое судно было готово к спуску на воду.
Мы выбежали со двора и побежали по краю молчаливой лесной страны, пока не нашли место, где можно было торжественно спустить корабль на воду.
Я вспомнил, что тогда стояли последние дни июля, тихие и жаркие. Вода в ручье стояла низко, берега были крутыми и сухими, усеянными овечьим пометом. Вода слегка отливала зеленым – растения росли из-под камней и грязи на дне. Но поток, хотя и медленный, был достаточно сильным; ручей петлял через поля, между обожженными молнией деревьями, нырял в густой подлесок и проходил под разрушенными воротами, заросшими травой, терновником и кустарником. В свое время их поставил фермер Альфонс Джеффрис; они должны были остановить «сорванцов», вроде Криса и меня, потому что за воротами поток расширялся и становился более опасным.
Но ворота сгнили, и под ними была большая дыра, в которую легко мог пройти корабль нашей мечты.
Крис с большими церемониями поставил модель на воду.
– Да поможет бог всем, кто поплывет на нем, – торжественно сказал он, а я добавил:
– Да пройдешь ты благополучно через все великие испытания. Храни, Господь, крейсер Его величества «Путешественник»! (Мы позаимствовали имя, очень подходящее, из нашего любимого комикса.)
Крис отпустил руку. Кораблик завертелся, закружился, его подхватило течение, и он поплыл от нас. К моему разочарованию, он не поплыл как настоящий, но слегка наклонился на сторону, поднимаясь и опускаясь на волнах. Но было так захватывающе смотреть, как крошечный «Путешественник» направляется к лесной стране. Наконец, прежде чем исчезнуть за воротами, он опустился поглубже в океан, мачта, казалось, увернулась от барьера, и он исчез из виду.
Теперь началось настоящее приключение. Мы помчались по краю леса – длинный путь, через частные поля, высокую спелую пшеницу, потом вдоль заброшенной железнодорожной колеи и через пастбище с коровами. (Бык пасся в самом уголке. Он посмотрел на нас и фыркнул, но не стал нападать – он был в хорошем настроении.)
Мы пробежали через фермы и оказались на северном краю леса; здесь говорливый ручей становился шире и мельче.
Мы уселись и стали ждать наш корабль, надеясь приветствовать его счастливое возвращение домой.
Весь этот долгий полдень, пока мы играли на солнце и вглядывались в лесную тьму, я представлял себе, как наше крошечное судно встречается со странными животными и преодолевает речные пороги и водовороты. Я почти видел, как храбро оно сражается со штормовым морем, обгоняет выдр и водяных крыс, которые высоко поднимались над его фальшбортами. Именно ради этого мысленного путешествия мы и затеяли все это дело, ради драматических образов, вдохновленных путешествием простой лодочки.