- Еще пару минут немного потрясет, - крикнул он двум другим пассажирам шлюпки, - Отраженный ветер от борта «Воблы». Ничего не поделаешь. Потом спустимся и пойдет мягче…
Ветер мгновенно схватил его слова, стоило им оторваться от губ, и разорвал в клочья, как дурашливый щенок, вытряхивающий пух из старой подушки. Но Тренч и Алая Шельма поняли все без слов.
К удивлению канонира, Тренч вполне сносно переносил качку, разве что намертво прирос обеими руками к банке. Неплохо держится, даже и не скажешь, что парень всю жизнь проторчал на острове, как какой-нибудь моллюск.
Алой Шельме приходилось хуже. Впившись руками в скамью, она стиснула зубы и уставилась мертвым взглядом в дно шлюпки, по ее лицу медленно разливалась явственная зелень. Нежный организм у нашей капитанессы, хмыкнул про себя Габерон, не любит тряски. Все бы ей по квартердеку разгуливать да в подзорную трубу глядеть. А у обычного небохода в этой тряске вся жизнь и проходит… Тренч держался лучше. По крайней мере, не зеленел и даже пытался слушать, что говорил канонир.
- Это даже ерунда, а не тряска. Кошка своих котят и то сильнее трясет! - выпустив румпель, Габерон запустил пальцы в волосы, чтоб позволить прядям реять на ветру. И почти тотчас за это поплатился. Уловив слабину, ветер с ожесточением голодной мурены рванул шлюпку вправо. Алая Шельма взвизгнула, вцепившись обеими руками в борт и чудом не потеряв при этом свою капитанскую треуголку.
- Габбс!
- Всего лишь легкий сквозняк, - заметил он легкомысленно, демонстрируя бледно-зеленой капитанессе широкую улыбку, - В бытность мою лейтенантом, при такой тряске мы всего лишь переставали класть кубики льда в коктейли – чтоб не звенело.
Капитанесса хотело было что-то сказать, даже открыла рот, но тут шлюпка внезапно ухнула в воздушную яму – так неожиданно, что даже у самого Габерона корни зубов прихватило инеем.
- Какого дьявола я доверила тебе руль?.. – простонала она, когда шлюпка выровнялась двадцатью футами ниже, - Ты же управляешься с ним не лучше, чем с пушками!
Габерон сделал вид, что не слышит ее.
- Помню, лет семь назад служил я под началом капитана Ренье. Небоход был опытный, но – Роза свидетель! – большего скряги не знали на всем свете. И угораздило нас в южных широтах налететь на грозовой фронт. Зашли вскользь, но и того хватило, чтоб все бочки у нас в трюме перевернулись. А там, как на грех, было молоко. Галлонов сто молока. Капитан Ренье аж посерел весь, как узнал. Налети он на вражеский корабль и потеряй в ожесточенном бою весь экипаж, и то, наверно, так не убивался бы, как по тому проклятому молоку. И знаете, что он выдумал? Приказал рулевому менять курс и вести прямо в центр бури!
- Зачем? – выдавил из себя Тренч, едва перекрикивая ветер.
- Говорю же, скряга он был еще тот! – Габерон рассмеялся, поворачивая румпель, - К концу рейса у нас на борту было триста фунтов превосходной сметаны. Правда, держаться на ногах мы не могли еще с неделю, трясло всех до кончиков пальцев. На ночь приматывали себя фалами к гамакам, а чтоб донести ложку до рта, крепили пушечные тали с гандека! Ну и жизнь была!
- Это не твоя история, - выдавила из себя Алая Шельма, - Она случилась с моим дедом, Восточным Хураканом, Дядюшка Крунч рассказывал. А ты просто услышал и…
- Ты долго служил? – неожиданно спросил Тренч.
- Ты имеешь в виду, до того, как связался с Ринни? Лет пятнадцать, пожалуй. Уже был фрегат-капитаном, три золотых шнура. Еще бы год-другой, и пожалуй, свой корабль получил бы…
- Но вместо этого стал пиратом?
Габерон помрачнел, делая вид, что пристально следит за курсом шлюпки.
- Старая история. Пришлось сменить ремесло. Но эту историю дядя Габби по трезвому делу не рассказывает, имей в виду. Все, можете успокоиться, мы спустились ниже зоны турбулентности, теперь полетим мягко и гладко, как на крыльях любви. Ринни, отпусти скамейку. Вот так, молодец… Ну и вид у тебя, честно говоря. В последний раз я так выглядел, когда в каком-то готландском порту выхлебал бочонок портера, а на дне обнаружил дохлую крысу… Слушай, ты никогда не задумывалась о смене пиратского псевдонима? Мне кажется, Зеленая Шельма вполне благозвучно, но если ты…
- Т-тренч, прими парус, - пробормотала капитанесса, - И дай мне саблю. Сейчас у нас… п-произойдут сокращения в команде…
Габерон в шутливом испуге поднял руки.
- Капитан без чувства юмора – это как корабль без рангоута, - заявил он и, свесившись за борт, стал разглядывать корпус канонерки, над которым они снижались.
Канонерка была неподвижна и выглядела серой мертвой рыбиной из бронированной стали. Над трубами не вился дым, колеса застопорены, стволы главного калибра равнодушно смотрят в небо. Удивительно, но даже в таком состоянии канонерка серии «Барракуда» умела вызывать страх и уважение. Возможно, оттого, что была хищником – по своему рождению и предназначению, а хищник никогда не выглядит слабым, даже смертельно раненный. Чем ближе приближалась шлюпка, тем отчетливее Габерон видел детали, прежде милосердно скрытые облаками – слепые взгляды распахнутых люков, распластанные на верхней палубе крошечные синие фигурки…
Габерону вдруг захотелось рвануть на себя румпель, крутануть шлюпку на вираже, и взмыть обратно к «Вобле», чье огромное деревянное брюхо нависало над ними, закрывая солнце и значительную часть верхней полусферы.
А еще канонерка медленно погружалась в Марево. С высоты Габерон отчетливо видел, что над бронированной палубой «Барракуды» расплывается едва видимая алая дымка. Легкая, как невесомый утренний туман, и почти прозрачная. Будь сейчас закат, этой дымки он мог бы попросту не заметить, так она была слаба. Но Габерон глядел на нее неотрывно, испытывая одновременно и любопытство и отвращение.
- Корабль опускается, - Тренч тоже пристально наблюдал за колышущимся Маревом, - Но не понять, насколько быстро.
- Если верить альтиметру, «Барракуда» теряет в среднем около сотни футов высоты в час. Ничего не поделаешь, за все надо платить. Железо крайне неохотно впитывает в себя чары, а здесь сотни тонн броневой стали… Вот почему канонерки славятся своими надежными машинами – поломка вдали от твердой суши обрекает экипаж на медленное погружение в Марево.
- Как глубоко она сейчас?
- Не глубоко, а высоко, - поправил его Габерон, - Только-только перешла за тысячную отметку.
Тысяча футов это, в сущности, ерунда. На такой высоте Марево не предствляет никакой опасности. Почувствуешь разве что запах. Ну и тошноту, если проведешь там несколько часов. Настоящее лицо Марево показывает начиная с восьми сотен футов. Вот там уже бывает… неприятно. Но не переживай. За два часа мы успеем дюжину раз обойти весь корабль, а Ринни присмотрит себе подходящий трофей. Так что уложимся с запасом. Разве что взгляд нашей капитанессы упадет на рояль из кают-компании…
Алая Шельма презрительно фыркнула, не удостоив его даже взглядом.
- Шучу. Нет на канонерках никаких роялей. И кают-компании тоже нет. Имея на борту столько мертвой массы, приходится ограничиваться самым необходимым. Все жилые отсеки и капитанский мостик находятся в надстройке. Там же арсенал, офицерские каюты, крюйт-камера и пост связи.
- А ниже? – поинтересовалась Алая Шельма, внимательно разглядывая приближающийся серый корпус.
- Вторая палуба, она же мидль-дек, она же машинная, - Габерон пожал плечами, - Не то место, где можно найти подходящий трофей, если, конечно, тебя не удовлетворит кусок ржавой трубы или гаечный ключ. Вся вторая палуба отведена под котлы, колесные приводы, паропровод и бункера с магическим зельем. Весьма тесное и душное место. Если сунешься, мгновенно провоняешь маслом и всякой дрянью…
- Полагаю, ты был там редким гостем, - сказала она без улыбки, - Раз есть мидль-дек, значит, есть и нижние палубы?
- Одна нижняя палуба. Но гостить там я не советую.
- Почему?
- Душно, темно и тесно. Настоящий погреб, который мы частенько использовали вместо свалки. Склад рухляди и мусора.
Алая Шельма кивнула, показав, что услышала, но не стремится продолжать разговор. В другой раз Габерон нарочно насел бы на нее, изматывая чувствительными саркастичными уколами, но в этот раз замолчал сам. Потому что шлюпку отделяло от пустой палубы канонерки всего двести или триста футов – то расстояние, на котором хорошо были заметны мертвые тела.
Их было много – вот первое, о чем он подумал. Удивительно много. Разбросанные по всей верхней палубе, в своих щегольских лазурно-синих мундирах флота Формандской Республики, с высоты они напоминали игрушечных солдатиков, которых непоседливый ребенок не убрал в коробку после игры. Разве что солдатики, даже самые дорогие и отлитые лучшими мастерами, редко принимают подобные позы.
Еще он заметил кровь. С последнего в их жизни боя миновало несколько часов, кровь давно свернулась, образовав на палубе багрово-черные потеки, которые выглядели немного блеклыми в легкой завесе Марева. Сорок восемь мертвецов. Габерону пришлось стиснуть пальцы на румпеле с такой силой, чтоб заболели костяшки. Слишком уж велик был соблазн отвернуться. Пока шлюпка спускалась к верхней палубе канонерки, он заметил еще кое-что. Что-то, что сперва показалось ему обманом зрения, сотканной Маревом иллюзией. Но это была не иллюзия.
Чтобы не думать об этом, Габерон запустил руку под банку, нащупал там старомодный громоздкий гелиограф и с преувеличенной торжественностью вручил Алой Шельме.
- Зачем это мне? – удивилась капитанесса.
- Я подумал, будет не лишним отбить передачу, прежде чем мы пришвартуемся.
- Передачу кому? Мертвецам?
Алая Шельма неохотно разложила гелиограф, поймала в отражатель солнце и стала быстро щелкать поворотным рычажком, открывая и закрывая шторки. Одновременно она проговаривала сообщение вслух, - «Говорит капитанесса Алая Шельма, пиратский борт «Вобла». Не открывайте огонь. Повторяю. Не открывайте огонь. Ваш корабль захвачен и будет подвергнут досмотру. Не пытайтесь оказать сопротивление - и никто не пострадает».
- Неплохо, - признал Габерон, кивнув, - Делаешь успехи.
- Серьезно? – Алая Шельма выглядела польщенной.
- Ага. Но остается поработать над отдельными символами. Вместо «не открывайте огонь» ты только что приказала им «не отгрызайте супонь». А потом сообщила, что их кальмар захвачен и будет подвергнут присмотру. Я думаю, они бы здорово удивились, если бы в самом деле имели на борту ручного кальмара. Или если бы на борту была хоть одна живая душа.
- Плевать. Разговоры заканчиваются, когда пират ступает на палубу. Швартуемся!
* * *
Для швартовки Габерон выбрал место на юте, позади надстройки. Когда шлюпка уже нависала над палубой канонерки, он выудил из-под банки четырехлапый швартовочный якорь и, коротко размахнувшись, метнул вниз. Глаз его не подвел – якорь зацепился за ограждение палубы и Габерон принялся орудовать лебедкой, наматывая его на бухту.
Алая Шельма уже стояла в шлюпке, вытащив из-за пояса пистолет и положив свободную руку на оголовье сабли. Габерон не мог не признать, что выглядела она сейчас впечатляюще, а уж взглядом так полоснула по палубе канонерки, что лишь чудом не высекла из нее искр. Шлюпка быстро оказалась притянута вровень с бортом. Не дожидаясь окончания швартовки, Алая Шельма уже собиралась было легко перешагнуть бездонную пропасть между двумя бортами. Габерону пришлось положить руку ей на плечо.
- Позвольте идти впереди тому, кто лучше знаком с устройством корабля.
Алая Шельма упрямо вздернула подбородок.
- Я не боюсь мертвецов.
- Тогда зачем прихватила с собой оружие?
- Кажется, ты тоже пришел не с пустыми руками!
Габерон ухмыльнулся и поднял со дна лодки закутанный в парусину сверток. Сверток был тяжел – мышцы на его предплечьях вздулись, заслужив уважительный взгляд Тренча. Канонир снял парусину и ласково погладил ладонью полированный металл, украшенный незатейливым, но изящным узором.
- Что это? – удивленно спросил Тренч, глядя на то, что обнаружилось под парусиной, - Это… пушка?
Габерон по-отечески мягко погладил теплый металл.
- Это не пушка, приятель, это пятифунтовая кулеврина.
- Выглядит как пушка для охоты на китов.
- Это еще одна из моих малышек, - Габерон улыбнулся, - Я зову ее Жульетта. Она девушка немного старомодная, но характер у нее тяжелый. И превосходный бой. Могу попасть в крысиный щит со ста ярдов.
- Почему было не взять мушкет?
- Выглядит не так внушительно. Врага мало подстрелить, врага надо испугать. Вбить ледяной страх в его сердце. И с этим малышка Жульетта справляется наилучшим образом. От ее грохота даже отчаянные смельчаки делаются белее облаков.
- Габби просто рисуется, - буркнула Алая Шельма, почесывая раструбом собственного тромблона ухо, - Ему нравится шляться с чертовой мортирой на плече и привлекать внимание девушек. Однажды его угораздило пальнуть из нее – с весьма печальными последствиями. Во всем трактире вышибло стекла, ядро выворотило печную трубу, а самого Габби пришлось еще пару часов приводить в чувство.
- Это все запальный шнур, - пробормотал Габерон, пристраивая тяжеленную кулеврину удобнее на плече, - Я зажал его в зубах, а потом случайно повернул голову, когда расчесывал волосы. Ну и угоди он в запальное отверстие… А грохоту-то было!
- Не вздумай поджигать шнур в этот раз!
Габерон, вытащивший было из кармана штанов моток запального шнура, смутился, и сунул его обратно.
- Я буду глупо себя чувствовать, разгуливая по чужому кораблю с пушкой, из которой нельзя выстрелить.
- Зато я буду чувствовать себя в безопасности. А теперь вперед!
Габерон спрыгнул на палубу канонерки первым. И сразу пожалел о том, что не проявил должного терпения – бронированная палуба наградила его чувствительным ударом по пяткам. Он уже и забыл, каково это, иметь дело со сталью вместо дерева…
Габерон хотел было взять под руку Алую Шельму, но та с негодованием отстранилась и спрыгнула сама. Тренч покинул шлюпку последним и первым делом закрепил швартовочный конец. Только после этого у них появилась возможность оглядеться. И Габерон убедился в том, что увиденное им сверху не было оптическим обманом. Он ощутил волну тошноты, мягко ударившую под желудок. И тяжесть кулеврины на плече впервые показалась ему тяжестью не успокаивающей и знакомой, а мертвой и бесполезной. Здесь уже не в кого было стрелять, некому было грозить, не на кого было производить впечатление. Представление уже закончилось, и то, что осталось на сцене, было лишь беспорядочно разбросанным реквизитом.
- Роза Ветров! – выдохнул Тренч. Он, видно, только сейчас разглядел в подробностях мертвые тела, лежащие на всем протяжении палубы от юта до надстройки, - Ох…
Парня можно понять, ничего подобного ему на своем Рейнланде видеть, наверно, не приходилось. «Как и мне, - отстраненно подумал Габерон, борясь с желудочным спазмом, - За все годы службы на флоте».
- Гнилая треска, - Алая Шельма сделала несколько неуверенных шагов, озираясь, - Что… это?
Она выглядела ошеломленной, испуганной и сбитой с толку. В другое время это было бы хорошим поводом для шутки. Но Габерон не был уверен, что у него найдется хотя бы одна. Все шутки враз отсырели, как картузы с порохом, и теперь никуда не годились. Он и себя самого в этот момент ощущал каким-то отсыревшим, тяжелым…
- Это то, что когда-то было людьми, - с печальным смешком заметил он, - Командой борта номер сто пятнадцать.
- Но они… они…
- Это был не бой, - негромко, но твердо сказал Габерон, жалея, что не может заслонить от капитанессы палубу с распростертыми на ней телами, - Это была резня. Побоище. Страшное и жуткое побоище. Никогда не видел, чтоб кто-то расправлялся с неприятелем… подобным образом. И с такой неизъяснимой жестокостью.