Несмотря на то, что она шла по тросу не дыша, он раскачивался так, словно ведьма отплясывала на нем тарантелу. Тяжелые ботинки скользили по нижнему тросу, то и дело срываясь с него и ощущая под каблуком поддатливую леденящую пустоту. Рукам было не проще, им приходилось отчаянно впиваться в жесткий трос, смешное название которого она внезапно вспомнила в тот миг, когда в очередной раз едва не соскользнула – фока-лось-штаг. Почему-то раньше все это не казалось важным, подумала она, хватая воздух мгновенно обледеневшими губами и тщетно пытаясь загнать внутрь выскакивающее из груди сердце. Но она выучит все названия, все-все, вплоть до последней веревочки, на радость Дядюшке Крунчу…
Еще один сокрушительный удар по мачте едва не заставил ее опрокинуться, теряя равновесие. Палуба внизу плясала, точно «Вобла» вдруг возомнила себе ярмарочной каруселью, а вместе с ней плясали шлюпки, снасти, борта, доски… Корди на миг закрыла глаза, потому что смотреть на это сделалось невыносимо, предметы стали сливаться друг с другами в ошалевшей пляске. Всего секундочку, подумала она, всего одну маленькую секундочку, и я пойду дальше…
Позади снова треснуло дерево, на этот раз глухо, жутко. Судя по всему, акула уже разделалась с фок-реей. А значит… Корди с ужасом ощутила, как неровной дрожью затрясся толстый трос под ногами. Фок-штаг! Она мгновенно поняла то, о чем следовало догадаться раньше – если акула перегрызет трос, связывающий мачту с форштевнем, ее узкая спасательная дорога мгновенно превратится в висельный канат. Она заставила себя шагать дальше, ловя подошвой пружинящий и раскачивающийся трос и перехватывая руками фока-лось-штаг. Небо кружилось над головой, палуба прыгала где-то в тысячах футов под ногами – безумный танец на спине извивающегося угря.
Она даже не думала, что так тяжело идти ногами по канату. Даже под ее незначительным весом он прогибался, превращаясь в упругую скользкую тропу, прыгал из стороны в сторону, норовя сбросить ее, внезапно провисал… Она не добралась и до середины фока-штага, когда ноги превратились в свинцовые слитки, а руки – в немощные корюшкины плавнички. Ветер насмешливо гудел в такелаже. Ну давай, ведьма, говорил он. Сделай еще шаг – опомниться не успеешь, как полетишь вверх тормашками вниз, точно хлебная корка, выкинутая ленивым небоходом на поживу рыбам.
Корди стиснула зубы, чтоб те не лязгали. Ужасно хотелось приникнуть к дрожащему канату и обхватить его руками. Но она знала, что от этого будет только хуже. Едва стиснув его пальцами, она уже не сможет выпустить его. Собственные пальцы станут зубьями капкана, в который она поймает сама себя. Чтоб выжить ей надо идти вперед, не обращая внимания на то, что мир разделен на две почти равномерные половинки, справа и слева.
Она сделала еще несколько неуверенных шагов. Тяжелее всего оказалось дышать. Ветер бил ей в лицо, хлопал парусами, но набрать его в грудь было ужасно тяжело. Корди пила его мелкими глотками и не могла напиться, отчего в голове гудело, как в паровой машине. Отчаянно не хватало воздуха, несмотря на то, что сейчас он был вокруг нее. Бесконечные воздушные просторы, миллионы миллионов галлонов. Спустя полминуты начала кружиться голова. Мышцы свело судорогой. Пришлось зацепиться за канат одной рукой, иначе ноги ни по чем не выдержали бы. Как далеко от нее акула? Корди не знала этого. Может, в двадцати футах, а может, в двух. Может, уже приоткрыла полную кривых зубов пасть, готовая одним рывком сдернуть крошечную фигурку с фока-штага…
Еще один порыв ветра заставил Корди скорчиться, опасно накренившись вправо. Несмотря на то, что она миновала добрую четверть пути, палуба все еще оставалась ужасно-ужасно далеко. Пожалуй, даже смотреть на нее стало тяжелее – теперь она видела мелкие детали, прежде скрытые расстоянием и легкими облаками, теперь же замечала каждую доску и даже серебряные точки плотницких гвоздей. Щучки-вонючки, как же тяжело смотреть на палубу с высоты, как жутко она плывет перед глазами, даже к горлу подступает тошнота, словно съела за завтраком гадкое, слизкое и испорченное…
Следующий порыв ветра заставил трос судорожно задергаться под Корди, да так, что она едва не взвизгнула. Ей потребовалось не меньше пяти обжигающих сердце секунд, чтобы понять – это не ветер. Слишком уж резко дергался фока-штаг, даже штормовой ветер не заставит его так дрожать. Судорожно обернувшись, она увидела то, отчего ее душа сперва съежилась до размеров земляного ореха, а потом покатилась куда-то вниз по животу. Акула, разгромившая фока-марс, терзала тянущиеся от него тросы стоящего такелажа, с таким ожесточением, точно это была самая желанная во всем небесном океане добыча. На глазах у Корди толстые, с руку Габерона, шкентели лопнули, точно гнилые нитки – даже самые прочные пеньковые волокна, встретившись с зазубренными акульими зубами, оказывались не крепче пахлавы. И теперь она взялась за фока-штаг. Несмотря на то, что трос был толстым, Корди с ужасом поняла, что акуле потребуется не более полуминуты, чтоб перегрызть его. И тогда… Возможно, ей стоило поблагодарить Розу Ветров за то, что глупая акула вместо того, чтоб устремиться за человеком, принялась рвать такелаж, но времени не было даже на короткую молитву.
Корди сделала еще с десяток шагов по лихорадочно дергающемуся канату, прежде чем поняла, что напугала ее не только акула, остервенело терзающая фок-мачту. Было еще что-то, что она не заметила, что-то важное, что-то, что никак нельзя было оставлять без внимания… Перехватив обеими руками тонкий фока-лось-штаг, Корди бросила короткий взгляд через плечо. Ей показалось, что высоко над марсом, где обычно крепится фок-стень-штаг, она разглядела на фоне серой парусины какое-то движение…
Бывают такие головоломки, при которых надо сосредоточиться, чтоб в сплетении хаотических линий увидеть определенный силуэт, например, двухмачтовый бриг или улыбающуюся рожицу. Глаз отчаянно пытается найти хоть какую-то связь в бессмысленном нагромождении линий, зато потом – бац! – спрятанное изображение мгновенно проявляется. И, раз проявившись, уже не теряется среди прочих деталей. Корди вдруг поняла, что видит не клочья болтающегося паруса, а чью-то вытянутую серую морду, чьи-то острые плавники, чей-то узкий, как лезвие рыбацкого ножа, хвост… Вторая акула! Чертовы твари охотятся парой! Замерев на раскачивающемся канате, Корди поблагодарила Розу за то, что вторая акула не бросилась в атаку, пока ее товарка вымещала злость на фока-марсе. Она бы нипочем не удержалась на штаге, зная, что над головой у нее зависла еще одна охотница до юных ведьм…
А вон и третья! Корди охнула, разглядев еще одну акулу, остервенело рвущую зубами клотик грот-мачты. И, кажется, четвертая – вон как дергается грот-трюмсель, словно в него вцепились сразу сорок обезумевших ветров, дующих с разных сторон… Пятую Корди заметила без всякого труда – та впилась в стень-ванты и тянула их на себя, перекосившись, точно упирающуюся добычу. С такого расстояния не было слышно, как лопаются снасти и скрипят перетираемые зубами канаты, но Корди почему-то присела на своем штаге, точно оглушенная.
Не одна. Не две. Не пять.
Над «Воблой», медленно сгущаясь, плыло огромное серое облако, сгущающееся с каждой секундой. Но состояло оно не из водяной пыли. Прищурившись против солнца, Корди разглядела, что все оно состоит из огромного множества серых тел, беззвучно скользящих в струях ветра. Поджарых, грациозных и стремительных тел, украшенных острыми спинными плавниками. Несмотря на то, что от баркентины их отделяло несколько десятков футов, Корди в одно мгновенье заглянула в их глаза – сразу тысячи мертвых акульих глаз – проникнутых холодной злостью и неутолимым голодом.
* * *
Это было настолько жутко и неестественно, что Корди почему-то даже не испугалась. Просто уставилась в небо, перестав чувствовать истертыми пальцами просмоленные волокна троса. Наверно, если бы какая-нибудь акула мимоходом откусила бы ей ногу, она бы и этого не почувствовала.
- Сахарные плавнички… - только и смогла выдавать она, не в силах оторваться от этого зрелища.
Их было множество. Они шли в облаках вокруг баркентины и теперь вываливались на нее – десятки и десятки страшных серых теней, обманчиво медлительных и при этом завораживающе-грациозных. Они сновали в такелаже на огромной высоте, терзая его на ходу и отрывая от него целые куски. Они впивались в паруса на мачтах, заставляя прочнейшую парусину рваться, точно тонкую льняную салфетку. Они отскакивали, кружили, спускались и вновь поднимались, точно исполняли сложный, лишенный симметрии и ритма, танец. Они окружали корабль со всех сторон – резкие угольные тени, стремительно меняющие направление, мягко плывущие в воздухе и молниеносно меняющие курс.
Но зелье!.. Корди машинально растерла в пальцах жирный комок, оторванный от штага. Они со Шму всю ночь размазывали акулье зелье по такелажу и рангоуту! Оно до сих пор воняет так, словно они летят не на баркентине, а на дохлом ките! Значит… Корди вдруг ощутила во рту сразу множество колючих крошек, словно откусила кусок от старой галеты. Значит, акулье зелье, которое она сделала по указанию «Малефакса», оказалось не очень эффективным. Или… На ее глазах сразу полдюжины акул набросились на блок марса-брасов, которые Корди обильно смазала зельем несколькими часами раньше, с такой жадностью, словно он был сочной, распространяющей вокруг себя запах крови, рыбиной. Не прошло и десяти секунд, как они разломали фока-рею на части, оставив ее обломки беспомощно болтаться в воздухе.
Корди захотелось треснуть себя ладонью по лбу. Сильно-сильно, так, чтоб аж звезды по утреннему небу рассыпались. Она действительно сделала акулье зелье. Самое лучше акулье зелье в северном полушарии, а может, и в обоих полушариях сразу. Только это зелье не отпугивает акул. Оно их приманивает. Должно быть, для акул, живущих на сотни миль вокруг Дюпле острова «Вобла» сейчас выглядит как огромный летающий ростбиф, распространяющий невыносимо возбуждающих запах.
Корди отвернулась, чтоб не видеть снующих за спиной акул, а видеть лишь дергающийся штаг. На ее счастье акулы шли тем же ветром, что и баркентина, и теперь догоняли «Воблу» с кормы. Свались они сверху или со встречного курса, сейчас вся палуба уже кишела бы ими – обезумевшими от голода хищниками, которые вцеплялись зубами в парусину и дерево с такой жадностью, словно это была самая желанная на свете добыча.
Ей надо вниз. Надо добраться до самой оконечности фока-штага, и бежать к трапу. У «Воблы» прочный корпус, его не прогрызть так просто. А там уже Дядюшка Крунч что-нибудь придумает. Уже после того, как оторвет ей голову…
Придерживаясь одной рукой за натянутый канат, Корди на негнущихся ногах продолжила спускаться. Она знала, что нельзя спешить, одна ошибка – и она сорвется, мгновенно сделавшись добычей снующих среди такелажа хищниц. Но страх неумолимо гнал ее вперед. Страх перед акулами оказался особенным страхом, ему нельзя было сопротивляться, его нельзя было избегать, его нельзя было не замечать. Будь вместо акул кровожадные дикари, потрясающие топорами, или оскалившиеся формандские морские пехотинцы, Корди и то было бы легче. Но акулы… Наверно, в глубине души каждого человека, в той ее темной неосвещенной части, где никогда не бывает рассвета, живет этот страх. Страх перед существом с мертвыми черными глазами. Перед безразличным палачом с выпирающими крючковатыми зубами. Перед равнодушными мусорщиками воздушного океана, бездумно истребляющими плоть в любом ее проявлении.
Корди коротко выдохнула и заставила себя двигаться дальше. Она должна успеть спуститься на палубу, прежде чем сгущающая туча акул разорвет облепит «Воблу» сплошным коконом. До спасительной фок-мачты оставалось еще футов тридцать. Расстояние, прежде казавшееся ей смехотворно маленьким и которое она играючи преодолевала, прыгая по такелажу, теперь выглядело огромным, словно между ней и мачтой пролегла сотня миль.
Акул становилось все больше. Они целыми стаями выступали со всех сторон – узкие силуэты на фоне серой мешковины облаков – и немедленно бросались на «Воблу». У них не было каких-то особенных грозных ритуалов, как у других рыб, они ничем не демонстрировали то, что сейчас устремятся в атаку. Даже в бою, окруженные густой кровяной взвесью, они оставались хладнокровны и безразличны. На глазах у Корди сразу три хищницы впились в верхний фор-марса-рей. Прочное дерево, выдержавшее не один шторм, продержалось не более десяти секунд. Приглушенный треск, жуткий, противоестественный, похожий на треск сломанных ребер – и кусок рангоута, выломанный из мачты, беспомощно повис на такелаже. Акулы принялись обгладывать его, как обгладывали еще живого кита с поврежденными плавниками – жадно, остервенело, зло, только сейчас демонстрируя истинную свою натуру. Казалось, их ничуть не смущало то, что вместо мяса им приходится рвать зубами парусину и дерево. Прав Дядюшка Крунч – они были слишком глупы даже для этого. Они просто чуяли запах добычи – и пожирали ее.
Корди сжалась на своем штаге, подсознательно пытаясь сделаться совсем-совсем крошечной. А ведь она сама всю ночь расплескивала зелье и успела перепачкаться в нем с ног до головы… Если у акулы будет выбор – перекусить деревянной реей или маленькой ведьмой, она, конечно, окажется далеко не столь глупа…
Фока-топенанты лопнули легко и почти бесшумно, как сгнившая дратва. Секундой позже жилы фор-бом-брам-бакштагов превратились в волочащиеся по воздуху шлейфы. Акулы пировали над палубой «Воблы», быстро превращая ее мачты со сложной оснасткой в рванину и бесформенное месиво. Ни рангоут, ни такелаж не были предназначены для того, чтоб сопротивляться тысячам мощных, способных разорвать даже кита, зубов. И хоть Корди старалась не глядеть по сторонам, замечая лишь крошечную тропинку фока-штага, она видела куда больше, чем хотела бы.
Какая-то молодая акула, спустившаяся быстрее всех, набросилась на перты фок-мачты и повисла на них, ожесточенно терзая и пытаясь оторвать от марс-реи. Другая – пятнистая, порывистая в движениях – походя, почти безразлично, перекусила фор-трюм-бакштаги. Судя по доносящемуся сверху треску, от фор-брам-стеньги уже остались только щепки, это подтверждалось сыплющейся сверху мелкой деревянной щепой и клочками парусины. Акулы стремительно уничтожали корабль, обгладывая его со всех сторон. Корди ощутила отчаянье, заставившее ее на несколько секунд сбиться с неуверенного шага. Бедная, бедная «Вобла». Она умела уходить на сильных ветрах от хищных сторожевых кораблей и лавировать в воздушных потоках, избегая вражеских ядер. Она умела спускаться до сверхнизких, скользя над самой поверхностью Марева или подниматься до пятнадцати тысяч футов, сбрасывая с хвоста недостаточно уверенного в себе преследователя. Умела прятаться в густых кучевых облаках, выслеживая добычу и молниеносно бросаться на нее в стремительном вираже. Единственное, чего она не умела – сопротивляться тысячам лязгающих акульих зубов. А всему виной – самозваная ведьма и ее проклятое зелье…
Над самой головой Корди прошла, медленно покачиваясь, огромная белоперая акула. Ее серый живот отливал легкой синевой, плавники казались выдающимися из узкого тела зазубринами. Корди спасало только то, что от ужаса она совершенно одеревенела, приникнув к канату. Акула прошла в трех футах над ее головой – огромное целеустремленное тело размером со шлюпку, прущее наперерез ветру, с какими-то бесформенными черными пятнами под подбородком. Но кажется, сейчас ее больше интересовали обрывки фор-брам-штагов, свисающие с мачты.
Когда она прошла мимо, у Корди не осталось сил даже для того, чтоб с облегчением выдохнуть. Ее собственное тело сейчас казалось ужасно-ужасно чужим, непослушным, ничего не чувствующим и вообще ненастоящим.
«О Роза, а что если я случайно превращу фока-штаг в макаронину?..»
Корди даже зажмурилась, представив это. Надо оставаться спокойной. Когда она нервничает, вещи, оказавшиеся в ее руках, слишком часто превращаются в еду. И в этот раз речь идет о чем-то более серьезном, чем мебель из кают-компании…