Игрейна протянула мне руку для поцелуя. У нее был усталый вид; великолепное лиловое платье, переливающееся жемчугом и серебром, лишь оттеняло бледность ее лица и синеву вокруг рта и под глазами. Но держалась королева, как всегда, сдержанно и невозмутимо, ничем не выказывая своего утомления.
Она сразу же заговорила о том, чем была обеспокоена:
– Так, значит, он успел ее обрюхатить.
Лезвие страха повернулось у меня в груди, но я тут же сообразил, что об истинном положении дел она не подозревает, а говорит о Лоте, полагая, что из-за этого-то он и отверг ее дочь Моргану и оказал предпочтение Моргаузе.
– Выходит, что так, – ответил я.
– И стало быть, для Морганы тут нет унижения, а до остального нам дела нет. Все получилось как нельзя лучше, – твердо сказала Игрейна. И улыбнулась моему недоумению. – Я никогда не была сторонницей этого брака. Мне нравился прежний замысел Утера – выдать за Лота Моргаузу. С него и этого было бы довольно, а ей честь. Но Лоту уже тогда все было мало, ему во что бы то ни стало подавай Моргану. И Утер согласился. Он в ту пору на что угодно готов был согласиться, лишь бы не допустить саксов в северные королевства, но я, хоть и понимала политическую необходимость этого, на самом деле слишком люблю дочь, чтобы своей волей на всю жизнь приковать ее к этому корыстному и блудливому изменнику.
Я вздернул брови:
– Сильные выражения, госпожа.
– А ты разве отрицаешь то, что есть?
– Отнюдь. Я ведь был под Лугуваллиумом.
– Тогда ты сам знаешь, много ли верности выказал Лот Артуру, когда был женихом Морганы, и много ли верности можно было от него ждать после женитьбы, раз он только о своей выгоде и печется.
– Да, ты права. Хорошо, что ты сама все это понимаешь. Я опасался, что ты разгневаешься, а Моргана огорчится.
– Разгневалась поначалу она, но уж никак не огорчилась. Лот – из первых среди малых королей, и по вкусу он ей или нет, но как королеве Лотиана ей достались бы большие владения, а ее детям – немалое наследие. Конечно, неприятно, когда твое место занимает внебрачная дочь твоего отца, от которой ты к тому же за всю жизнь не слышала доброго слова.
– А Урбген Регедский, когда ее сговаривали за Лота, еще не овдовел.
Ее тяжелые веки поднялись, глаза всмотрелись в мое невозмутимое лицо.
– Вот именно, – только и сказала она мне на это без тени удивления, словно кончая разговор, а не приступая к нему.
Что Игрейна думала о том же, о чем и мы с Артуром, было неудивительно. Урбген, как до него его отец, выказал себя надежным союзником верховного короля. Подвиги регедских властителей прошлого и доблесть регедского короля Коэля под Лугуваллиумом вошли в легенды и летописи наряду с деяниями Амброзия и самого Артура – солнце и на восходе, и на закате изливает свой свет на землю.
Игрейна между тем продолжала:
– Что ж, это и впрямь может быть неплохо. Конечно, Урбгенова верность не нуждается в залогах, но Моргана получит высокое положение, как раз по себе, ну а ее сыновья… Урбген уже родил двоих, оба теперь взрослые юноши и горячие рубаки, в отца. Доживут ли еще до той поры, когда Урбгенова корона должна будет перейти к его наследнику? Для короля такого обширного королевства, как Регед, чем больше сыновей, тем лучше.
– Он уже пережил свои лучшие годы, а она еще очень молода, – заметил я.
Но Игрейна спокойно возразила:
– Ну и что? Я была немногим старше Морганы, когда на мне женился Горлойс Корнуэльский.
Должно быть, она забыла, подумалось мне, что это был за брак, – как заперли в клетку молодую птицу, жаждущую расправить крылья и вылететь на волю; как король Утер воспылал роковой страстью к красавице-герцогине; как пал в бою старый герцог и началась новая жизнь, и любовь, и новые страдания.
– Она исполнит свой долг, – сказала Игрейна, и я убедился, что она ничего не забыла. Но взгляд ее оставался тверд. – Если уж она готова была взять в мужья Лота, к которому не испытывала ничего, кроме страха, за Урбгена она пойдет с охотою, по первому Артурову слову. Мне жаль, что Кадор с ней в слишком близком родстве. Я предпочла бы, чтобы она обосновалась поблизости от меня, в Корнуолле.
– Кровного родства меж ними нет.
Кадор был сын мужа Игрейны, Горлойса, рожденный его первой женой.
– Все равно они слишком близкая родня, – покачала головой королева. – Люди легко забывают подробности, пойдет разговор о кровосмешении. Нет, нельзя. Об этом даже мыслить не пристало.
– Да, это верно.
Мой голос прозвучал ровно и спокойно.
– И притом будущим летом по возвращении в Корнуолл должна состояться свадьба Кадора. С согласия короля. – Игрейна перевернула руку ладонью вниз и залюбовалась блеском своих перстней. – Так что, наверно, хорошо бы намекнуть королю об Урбгене, как только у него выберется свободная минута, чтобы подумать о сестре.
– А он уже о ней подумал. Он со мной говорил об этом. Кажется, он в скором времени собирается послать за Урбгеном.
– Ага! – Только тут в ее голосе впервые прозвучало живое, чисто человеческое удовлетворение, даже, пожалуй, злорадство. – Вот когда наконец Моргана получит все, что ей причитается, – и богатство, и положение – и превзойдет эту рыжую ведьму, а Лоту Лотианскому так и надо, что попался на удочку.
– Ты полагаешь, она его нарочно соблазнила?
– Как же иначе? Ты ведь ее знаешь. Она навела на него чары.
– Чары самые обыкновенные, женские, – заметил я сухо.
– Не скажи. Ведь к услугам Лота всегда было сколько угодно женщин, а в жены Моргана ему больше подходила, этого никто не может отрицать. И красотой Моргаузе не уступит. И воспитана с детства как будущая королева, не то что та, сколько ни пыжится, как ни колдует.
Я посмотрел на королеву с изумлением. Рядом на скамеечке сонно прикорнула русоволосая фрейлина. Игрейну не заботило, что ее речи слышат другие.
– Игрейна, чем так провинилась перед тобою Моргауза, что ты с такой злобой о ней говоришь?
Румянец, как знамя, зардел на ее лице, я подумал, что сейчас она попробует поставить меня на место. Но мы с ней оба были уже немолоды и не страдали больше болезненным самолюбием. Она ответила чистосердечно:
– Если ты думаешь, что мне неприятно было постоянно видеть подле себя – и подле Утера – юную красавицу, которая связана с ним узами более давними, чем я, то ты не ошибаешься. Но это не все. Даже когда она была совсем еще девочкой, двенадцати-тринадцати лет, не более, я видела, что она порочна. Вот причина, что я радуюсь ее браку с Лотом. Хорошо, что ее больше не будет при дворе.
Такой откровенности я не ожидал.
– Порочна? – переспросил я.
Королева опустила глаза на сидящую у ее ног юную фрейлину: русая головка поникла, веки смежились. Игрейна понизила голос, но ответила отчетливо, обдуманно:
– Я не говорю, что в ее отношениях с королем было что-то дурное, хотя она вела себя с ним не как дочь. И дочерней любви она к нему не питала. Просто выманивала у него милости, и все. Но я назвала ее порочной, имея в виду ее ведьмовство. Ее всегда тянуло к таким делам, она водилась с шепталками и знахарками. И стоило при ней упомянуть о магии, как она тут же настораживалась и таращила глаза, будто филин в ночи. Она и Моргану пробовала обучать, когда принцесса была еще совсем ребенком. А этого я ей не прощу. Я терпеть не могу всю эту заумь, а в руках таких людей, как Моргауза…
Она осеклась. В сердцах она повысила голос, и я увидел, что русоволосая фрейлина, тоже как филин в ночи, встрепенулась и захлопала глазами. Игрейна опомнилась и потупила голову. Щеки ее опять зарделись.
– Принц Мерлин, прости меня. Я не хотела тебя оскорбить.
Я рассмеялся. Девушка, оказывается, все слышала и теперь тоже беззвучно смеялась, лукаво поглядывая на меня из-за коленей своей госпожи. Я сказал:
– Я слишком высокого о себе мнения, чтобы отнести на свой счет слова, сказанные о девушках, играющих в магию. Моргане, конечно, тут делать нечего. А Моргауза действительно обладает некоторой силой, это правда, как правда и то, что в ее руках такая сила может принести вред. Всякую силу нелегко удержать, и, будучи употреблена без соображения, она может обернуться против тех, кто вздумает к ней прибегнуть.
– Может быть, когда-нибудь, при случае, ты объяснишь это Моргане, – с улыбкой сказала королева, снова взяв легкий тон. – Тебя она послушает, а на мои слова только пожимает плечами.
– Охотно, – ответил я снисходительно, словно дедушка, которого просят прочесть наставление молодежи.
– Будем надеяться, что, став королевой и обретя настоящую власть над людьми, она перестанет искать власти в магии. – Она переменила тему: – Как ты полагаешь, получив в жены дочь Утера, пусть и внебрачную, Лот сочтет себя обязанным соблюдать верность Артурову знамени?
– Трудно сказать. Но пока саксы не смогут посулить ему больших выгод и тем склонить на новое предательство, я думаю, он останется со своими силами на севере и будет защищать пусть не общее дело, но по крайней мере собственное добро. Тут я не предвижу опасности. – Я не добавил: «Опасности такого рода», а закончил свою речь так: – Я могу, если хочешь, слать тебе письма в Корнуолл, госпожа.
– Буду признательна тебе, принц. Твои письма и ранее служили мне поддержкой, когда мой сын воспитывался в Галаве.
Мы побеседовали еще немного о последних событиях и новостях. Когда я сделал попытку навести разговор на ее здоровье, она с улыбкой уклонилась от ответа, из чего я заключил, что она понимает все не хуже меня. Я не стал настаивать, а справился вместо этого о предстоящей свадьбе герцога Кадора.
– Артур ни словом о ней не обмолвился. Кто невеста?
– Дочь Динаса. Ты его знал? Имя ее – Мариона. Они, к сожалению, были сговорены еще детьми. Теперь Мариона достигла совершеннолетия, и, как только герцог возвратится домой, отпразднуют свадьбу.
– Да, я знал ее отца. А почему ты сказала «к сожалению»?
Игрейна с улыбкой взглянула на девушку у своих ног.
– Потому что иначе был бы муж для моей маленькой Гвиневеры.
– Ну, я уверен, – сказал я, – что найти ей мужа – дело нетрудное.
– Да, но такого подходящего! – вздохнула королева, а юная фрейлина изогнула в улыбке губы и опустила ресницы.
– Если ты допустишь гадание о будущем в твоем присутствии, королева, то рискну предсказать ей нового жениха, столь же блестящего, и притом очень скоро.
Я говорил это в шутку, из чистой галантности, и сам удивился, услышав в своем голосе слабый, но отчетливый призвук серьезного пророчества.
Но ни та ни другая ничего не заметили. Королева протянула мне руку и пожелала доброй ночи, а фрейлина, распахнув передо мною двери, низко и грациозно присела.
Глава 7
– Ребенок мой! – горячо говорил Артур. – Только подсчитай. Я слышал, как об этом сплетничали в караульне: они-то меня не видели, но я находился рядом. Речь шла о том, что к Крещению она была уже брюхата и повезло ей, что успела подцепить Лота, теперь можно будет выдать его за семимесячного. Мерлин, ты знаешь не хуже меня, что под Лугуваллиумом он к ней и близко не подходил. До битвы его не было в городе, а в ночь после битвы… в ту самую ночь как раз…
Он осекся, задохнувшись, и, взметнув полами королевских одежд, снова заходил из угла в угол.
Было уже далеко за полночь. Шум городского празднества немного утих, приглушенный предрассветным холодом. В королевских покоях догорали свечи в оплывах ароматного воска. А от нагоревшего фитиля в лампе шел, смешиваясь со свечным ароматом, тяжелый чадный дух.
Резко повернувшись на каблуках, Артур подошел и встал передо мной лицом к лицу. Он снял с головы корону и с шеи цепь в драгоценных каменьях и отложил королевский меч, но остался в роскошном коронационном одеянии, только скинул и бросил на стол подбитую мехом мантию, и в свете лампы алые складки стекали на пол, словно струи крови. Дверь в опочивальню стояла раскрытая, мне было видно постеленное королевское ложе, но Артур, несмотря на поздний час, не выказывал признаков усталости. В каждом его движении кипела нервная энергия.
Но, овладев собой, он заговорил спокойно и неторопливо:
– Мерлин, когда мы беседовали с тобой ночью о том, что произошло… – Он не договорил, перевел дыхание и приступил снова с отчаянной прямотой: – В ту ночь, когда я совершил с Моргаузой грех кровосмешения, я спросил у тебя, что будет, если она зачала. Я помню, что ты мне ответил. Очень хорошо помню. А ты?
– Я тоже, – неохотно признался я. – Я тоже хорошо помню.
– Ты сказал: «Боги ревнивы, они завидуют людской славе. Каждый человек носит в себе семя своей погибели, всякой жизни наступает предел. И ныне ты сам положил такой предел для себя самого».
Я молчал. Он смотрел мне прямо в глаза настойчивым, бесстрашным взглядом, к которому мне предстояло привыкнуть.
– То, что ты мне тогда сказал, это правда? Ты произнес прорицание или просто искал слова, чтобы успокоить меня перед событиями следующего дня?
– Нет, это правда.
– То есть, если она родит, ты провидишь, что в этом ребенке будет моя погибель?
– Артур, – сказал я, – прорицание нельзя понимать так прямо. Произнося те слова, я не знал – в том смысле, как люди обычно понимают знание, – что Моргауза обязательно понесет от тебя дитя и что в нем будет для тебя смертельная опасность. Я только знал, что, пока ты был с нею, птицы смерти сидели у меня на обоих плечах, давили меня к земле, и пахло падалью. Камень лег мне на сердце, и мне виделась смерть, соединяющая тебя с этой женщиной. Смерть и предательство. Но в чем это выразится, я не знал. Когда же понял, дело уже было сделано, и осталось только ждать, что пожелают ниспослать нам боги.
Артур снова заходил по комнате, приблизился к дверям в опочивальню, молча постоял, привалясь спиной к дверному косяку и не глядя в мою сторону, потом расправил плечи и обернулся. Решительными шагами подошел к столу, сел и, подперев подбородок кулаком, встретился со мною взглядом. Во всех его движениях были, как всегда, плавность и сила, но я, так хорошо знавший его, видел, как натянута узда. Речь его тоже звучала спокойно:
– Ну вот, теперь мы знаем, что птицы-стервятницы не ошиблись. Она и вправду понесла. Но ты в ту ночь сказал мне еще кое-что. Ты сказал, что грех мой совершен в неведении и что на мне вины нет. Что же, кара без вины?
– Так бывает нередко.
– Грехи отцов?
Я узнал слова из священной книги христиан.
– Да, – ответил я, – Утеров грех на тебе.
– А теперь мой на этом ребенке?
Я не ответил. Мне не нравилось направление, которое принял наш разговор. Впервые, беседуя с Артуром, я не чувствовал своей власти над ним. Я говорил себе, что я устал, что сила моя на спаде, что еще придет мой час. Но на самом деле у меня было такое чувство, будто я, как рыбак из восточной сказки, откупорил бутылку и выпустил джинна, а он оказался во много раз сильнее меня самого.
– Все понятно, – сказал король. – Раз мой грех и ее грех падет на голову ребенка, значит, нельзя чтобы он жил. Поезжай на север и скажи это Моргаузе. Или, если хочешь, я дам тебе для нее письмо и сам ей все объясню.
Я набрал воздуху, чтобы ответить, но он не дал мне и рта раскрыть.
– Не говоря уж о твоих предчувствиях – а я не настолько глуп, чтобы ими пренебречь, – разве ты не понимаешь, как это сейчас опасно, если Лот узнает? Она боялась, что забеременела, и, чтобы избежать позора, постаралась раздобыть себе мужа. А кто лучше Лота? Его когда-то прочили ей в мужья, может быть, он даже ей нравился, и тут она увидела случай затмить сестру и приобрести титул и положение, которых лишилась со смертью отца. А уж кому и знать, как не мне, – продолжал он, в ниточку растянув губы, – что любой мужчина, на которого она обратит свою благосклонность, побежит к ней, стоит ей только свистнуть.
– Артур, ты говоришь о ее позоре. Но ты ведь не думаешь, что был первым, кого она уложила в свою постель.
Он ответил с поспешностью:
– Нет, и никогда не думал.
– Тогда почему ты не допускаешь, что она принимала Лота еще до тебя? Что она уже была беременна, а тебя заманила в надежде добиться милостей и преимуществ? Она знала, что часы Утера сочтены, и, страшась, что после предательства под Лугуваллиумом Лот утратил благосклонность короля, задумала сделать так, чтобы отцом Лотова ребенка представить тебя…