Сила и богатство “белых дьяволов” ясно показали, что будущее за ними, но момент был упущен, и старательное копирование иностранных обычаев уже не помогало молодым китайцам. Даже если ты отучился в университете и вызубрил пять языков, тебя никогда не возьмут на хорошую должность в иностранную компанию. За границей на тебя будут смотреть, как на туземца, а белые дамы будут в ужасе выходить из лифтов и звать на помощь полицию, если ты попытаешься проехаться с ними в одной кабине.
Императору нечего было противопоставить обнаглевшим иностранцам, вера в его священную власть пошатнулась, и в 1911 году его сверги.
Страна раскололась на провинции, губернаторами которых становились наиболее жестокие и бессовестные бандиты, думающие только о военной добыче и гаремах. Чтобы держать в узде эту буйную вольницу, западные дипломаты еще усерднее ограничивали самостоятельность Китая, и постепенно подмяли под себя финансы, промышленность и таможню. Не отдавать же все это вчерашним разбойникам, бегавшим по лесам с мечами и револьверами?
Все боялись большой войны, всем было что терять, и Китай беспокойно бурлил, пытаясь найти выход из положения. Вдобавок ко всему его население стремительно росло, и из деревень нескончаемым потоком ехали необразованные, ничего не умеющие делать молодые люди. Города перемалывали их, как зерно: смертность, преступность и наркомания среди кули были чудовищными, и эти проблемы только накапливались со временем.
Русские приехали в Шанхай в самый неудачный момент, когда цена на труд снизилась, а отношения с иностранцами обострились до предела. Единственное, что удерживало китайцев от восстания – это вера в то, что “белых дьяволов” невозможно победить силой: ведь они не знают поражений.
Русские беженцы подорвали эту уверенность. До их появления никто не думал, что представители белой расы могут просить подаяние, умирать на улицах или становиться любовницами китайских бандитов. Сама идея превосходства белых людей затрещала по швам. Европейцы и американцы старательно не замечали русских – мол, это какая-то ошибка природы, а китайцы с удовольствием травили беженцев: если ты унижен и оскорблен, что может быть приятнее, чем пнуть того, кто еще слабее, чем ты?
Нина была права, бросив Клима. Что он мог ей предложить? Работу такси-гёрл? Половину нар в комнате, за которую платила пятнадцатилетняя девчонка? Нищей паре было куда сложнее выжить, чем каждому по отдельности.
6.
Светало. Над крышами поднимались дымы, где-то вдали кричали петухи, а по улицам спешили первые разносчики с бидонами и корзинами на коромыслах.
Ада брела, опираясь на руку Клима: новые туфли в кровь стерли ей ноги.
– Спасибо, что вы подождали меня, – лепетала она пьяным голосом. – Я раньше думала: “А зачем мне вообще жить? Что меня ждет в будущем?” Но с вами мне совсем не страшно… Мы как-нибудь справимся, правда?
Клим вздохнул: а ему самому зачем жить? Чтобы доказать Нине, что он не конченый человек?
Ему хотелось иметь семью и заниматься любимым делом. Понятно, что с такими планами не станешь миллионером или полководцем – ну и что? Разве все должны мечтать об одном и том же?
По дороге к счастью совсем необязательно ломать свое “я”. Из пункта “А” в пункт “Б” ведет множество дорог, и главное – найти свой собственный путь и не бросить начатое на середине. Тогда непременно доберешься до цели – во всяком случае так говорится в душеспасительных притчах и сказках, где Добро всегда побеждает Зло.
Вернувшись в комнату в Доме Надежды, Ада упала на постель Клима и тут же уснула. Он вспомнил, как танцевал с ней и представлял на ее месте другую женщину. Все-таки танго – великая вещь! Пока оно звучит, ты можешь быть кем хочешь и с кем хочешь. Музыка смолкнет, жизнь вернется на круги своя, но перед этим у тебя будет несколько чудесных минут.
Клим накрыл Аду одеялом и подошел к окну, откуда открывался занятный вид: налево – дворцы, направо – лачуги, а посередине полуразрушенная башня, весьма похожая на придорожный камень со стертыми письменами.
Эх, подсказал бы кто витязю на распутье, куда ему направиться, чтобы разыскать Царевну Лебедь! Впрочем, толку от этого все равно не будет. Если он даже встретится с Ниной, то что скажет? Люблю? Новость давным-давно устарела, а больше ему нечего добавить.
Можно, конечно, поминать былые заслуги, но в данный момент они никого не интересуют. До тех пор, пока витязь не залечит раны, не начистит доспехи и не раздобудет приличного коня, о Царевне ему думать рановато.
Глава 3
Чужаки
1.
Записная книжка “Доходы и расходы”
Говорят, что русских в городе уже больше шести тысяч: к тем, кто прибыл на кораблях Старка, прибавились беженцы, доехавшие до Шанхая на поезде. Новичков встречают бойкие вокзальные мальчишки и за небольшую плату рассказывают, где тут православная церковь, где лавки подешевле, и где можно переночевать.
Власти совершенно не знают, что с нами делать. Они учредили Бюро по русским делам и отправили телеграмму в Австралию с просьбой принять нас. Но из этой затеи ничего не вышло: лицам, не имеющим средств к существованию, въезд в Австралию воспрещен.
Шанхайские содержатели ломбардов озолотились на беженцах, которые приносят им остатки прежней роскоши: драгоценные камни, меха, иконы и даже нательные кресты.
У маленькой Богоявленской церкви разбит временный лагерь, где люди живут в самодельных палатках и хижинах, сколоченных из фанеры. На подворье шум, грязь и теснота несусветные. Заросший бородой солдат, член Православной дружины, разливает суп из бадьи – очередь с мисками тянется через весь двор, и конец ее исчезает на улице. Мыло для стирки взвешивают на аптечных весах: “По одному куску в руки!” Очередь за ведром – воды принести, очередь на веревку – белье посушить.
В воротах появляется подрядчик, желающий сэкономить на рабочей силе: “Десять человек на бойню – кишки таскать. Есть добровольцы?”
Толпа бросается к благодетелю: “Я! Я готов!”
Мыться приходится в китайских публичных банях. Второй этаж предназначен для богатых, и вода из их ванн поступает на первый этаж в широкую канаву, облицованную камнем. Этой водой моются бедняки и, разумеется, то и дело подхватывают кожные болезни.
Все мечутся в поисках денег. Первыми стали зарабатывать женщины, объявившие себя гадалками: их услуги пользуются огромным спросом среди соотечественников. Гадание и ясновидение запрещены на территории Международного поселения, но колониальные власти ничего не могут поделать: русские являются лицами без гражданства, и их дела должны рассматривать китайские судьи, а по местным законам предсказание будущего – вполне достойное занятие.
Кое-что удается заработать оркестру кадетского корпуса – его приглашают играть в кинотеатрах, на свадьбах и похоронах. Остальные пробавляются случайными заработками.
Самое трудное в эмиграции – начинать с нуля. Кому какое дело, что на родине ты был генералом или известным драматургом? Жизнь отбрасывает тебя в начало игры – к желторотым юнцам, которые к тому же намного лучше разбираются в местном языке и обычаях. Но тебе уже не 18 лет и тебе по возрасту положено иметь хоть какие-то заслуги! Но предъявить людям нечего, и ты теряешь ценность не только в общественных, но и в собственных глазах.
В надежде на чудо я обошел все редакции англоязычных газет, но меня даже на порог не пустили. Русский акцент – это проклятие! Стоит мне произнести хоть слово и все двери захлопываются перед моим носом: “С большевиками дела не имеем!” И кому я что докажу?
Моя родина превратилась в источник опасности: во всем мире голытьба, вдохновленная примером большевиков, мечтает отнять у “буржуев” собственность, и те, кому есть что терять, видят в русских возможных смутьянов и провокаторов.
Чтобы разобраться, кто из нас белый, а кто красный, нужны силы и время, и гораздо проще выставить подозрительного оборванца вон – на всякий случай.
Русские, включая меня самого, с затаенным бессилием ненавидят шанхайцев. Все-таки в глубине души каждый из нас верил, что в Китае мы будем иметь какой-то статус – хотя бы в память о том, что некогда Россия принадлежала к числу Великих Держав. Но на самом деле в общественной иерархии мы стоим ниже всех.
Нам кажется, что нас обманули и мы попали в ненастоящий, мифический Китай. Шанхайское общество похоже на обитателей волшебной горы Куньлунь из даосских легенд: на ее вершине восседают верховные божества – граждане Великобритании, Франции, США и Италии; чуть пониже располагаются бессмертные – белые люди из других приличных стран. Тут же летает Повелитель дождя и ветра с мешком, в котором спрятаны ураганы, – непостижимая Япония. Все они гуляют по райским садам, пьют эликсиры бессмертия и лишь изредка поглядывают вниз, на своих китайских подданных. Русские же, как и полагается низвергнутым богам, обитают под землей – без права на помилование.
Мне все-таки повезло с работой, и я несколько дней пилил тиковые бревна для мебельной мастерской. Два человека должны были от рассвета до заката орудовать громадной восьмифутовой пилой – пока не начинало сводить мышцы. Когда пилильщик выбывал из строя, хозяин тут же выгонял его и приводил свежую “раб”-силу. Лесопилки тут не в чести: какой смысл на них тратиться, если ручной труд дешевле грязи?
Временами я страшно завидую китайским детям, которые залезают по пояс в мутную ледяную реку и с помощью особых корзинок умудряются ловить рыбу. Они дрожат от холода, верещат и смеются и, судя по всему, неплохо проводят время. Такие ребята нигде не пропадут.
Впрочем, я тоже потихоньку учусь выживать в Шанхае. В особо удачные дни, когда мне перепадает серебряная монета, я не трачу ее сразу, а размениваю на медную мелочь. Потом ищу, в какой лавке получше курс и, оббегав полгорода, вновь меняю медяки на серебро, но уж с доплатой центов в десять. Для меня это означает ужин – именно столько стоит порция лапши или орехов в сахаре. Но смотреть надо в оба: торговцы продают еду на вес и частенько добавляют в нее песок для тяжести.
Если день совсем неудачный, то я обхожусь парой соленых огурцов за семь копперов или иду к французским монашкам-благотворительницам: они дают суп тем, кто посещает мессу.
Точно так же живет весь безработный Шанхай, а если кто добывает больше доллара в день, так преступлением: кто квартиры грабит, кто гоняет мелких торговцев: “Платите, а то худо будет!”
2.
В прокуренной гримерке такси-гёрл переодевались и красили губы и брови. Посторонний ничего бы не понял из их разговоров, но Ада уже начала разбираться в местном жаргоне.
Самых лучших клиентов – молодых, веселых и богатых – девушки называли “ящерами”, некрасивых богачей – “золотыми жилами”, а себя – “старательницами”. Скучный мужчина, не умеющий танцевать, – это “огурец”; мужчина без средств – “ложная тревога”. “Слесарь” – это тот, кто подкладывает в карман железки, чтобы они звенели и все думали, будто у него много серебра.
– Слыхали, Марта приказала гардеробщику убирать под замок мое пальто, чтобы я не убегала раньше времени с “золотыми жилами”! – возмущалась черноглазая Бэтти, красивая и буйная королева “Гаваны”.
Ада украдкой любовалась ею: алые губы, красное платье с разрезом чуть ли не до середины бедра – ни стыда ни совести. Сама Бэтти не обращала на Аду внимания. Лишь однажды она вырвала у нее папиросу: “Брось каку! Мала еще!” А сама говорила, что курение – лучшее средство от ангины.
В гримерку сунулся управляющий, и девушки завизжали, прикрываясь.
– Эй ты, русская, тебя хозяйка зовет! – бросил он равнодушно.
Марта сидела наверху в маленьком кабинете, украшенном расписными тарелками с видами Парижа, Вены и Флоренции, – она их собирала.
– Садись, – велела она, показав Аде на обитое парчой кресло. – Из муниципалитета опять прислали бумагу: хотят, чтобы я представила списки работающих в заведении. Как пишется твое полное имя?
Ада продиктовала.
– Национальность?
– Я американка.
Ада уже три раза ходила в консульство США, надеясь выправить себе бумаги, но злой морской пехотинец не пускал ее внутрь:
– Паспорт есть? Нет? Ну и проваливай!
– Но у меня папа из Техаса! – настаивала Ада. – И тетя Клэр!
– Проваливай!
В графе “национальность” Марта написала “русская“.
– Замужем? Скажем, что да.
– Мы с Климом просто снимаем комнату на двоих!
– Не имеет значения. Иди работай.
Ада медленно побрела вниз по лестнице.
В целом свете у нее не было никого, кроме Клима, и ей хотелось, чтобы их отношения были понятны и ей самой, и окружающим. Но на деле выходило черт-те что: она жила в одной комнате с мужчиной, который был старше ее на восемнадцать лет и не являлся ни ее супругом, ни родственником.
Клим провожал и встречал Аду, заботился о ней, смешил и учил жонглировать – и это умение помогло ей заработать немало чаевых. Но при этом он держался так, будто они были всего лишь добрыми приятелями.
Один раз Клим предложил Аде перебраться в детский дом, где жили русские девочки:
– Там тебя хоть вышивать научат. А в “Гаване” ты каждый день пьешь и табачищем дышишь…
– Сами меня туда привели! – огрызнулась Ада. Ее оскорбляла мысль о том, что Клим хочет от нее отделаться.
В “Гаване” ее приучили ценить в себе женщину, и она переняла у такси-гёрл их манеру соблазнять каждого встречного-поперечного. Но, несмотря на все усилия, Клим Аде не поддавался.
Иногда она специально начинала переодеваться при нем и ждала, что он скажет. Клим вздыхал и молча выходил в коридор. Ада злилась: чего он строит из себя? Он считает, что она его недостойна?
Уже из принципа Ада решила, что добьется своего. Однажды, когда он спал, она легла рядом с ним и, немея от собственной дерзости и распутства, положила руку ему на бедро.
Клим мгновенно проснулся и спихнул Аду на пол.
– Вы что, сдурели?! – завопила она, потирая ушибленный локоть.
Сев на постели, он скрестил руки на груди.
– Ада, прекрати! Ты же возненавидишь меня…
– Я и так вас ненавижу! – перебила Ада и заплакала. – Вы меня не любите!
– Дурочка, тебе еще замуж выходить!
Самое обидное, в “Гаване” все считали Клима ее любовником, и такси-гёрл то и дело поддразнивали Аду из-за этого. Как-то раз они заперли гримерку на ключ и прямо при ней начали обсуждать, кто как предохраняется от беременности – специально, чтобы научить ее уму-разуму.
– Ни один мужчина презервативов не любит, потому что резинки грубые и все время рвутся, – говорила белокурая Аннетта. – Твой Клим сто причин придумает, лишь бы ничего не использовать.
Другие такси-гёрл согласно кивали:
– Женщина всецело зависит от своего любовника. Ему-то что? Отряхнулся и побежал, а тебе аборт делать. Лучший способ – это сразу после этого дела подмываться уксусной водой.
– Нет, девочки, лучше американской кока-колой. Только надо потрясти бутылку, чтобы было побольше пены…
Ада закрыла уши ладонями, но ирландка Розалин силой заставила ее опустить руки.
– Я тебе про самое верное средство расскажу, – шепнула она Аде. – Берешь квадрат из тонкого полотна два на два дюйма, натираешь его свиным салом и закрываешь шейку матки.
Если бы Ада знала, где эта шейка находится! Дома она попыталась ее обнаружить и даже разглядывала себя в осколок зеркала, но так ничего и не нашла.
Утром после работы Ада забиралась на верхние нары и перед тем, как уснуть, долго лежала в обнимку с подушкой и наблюдала за Климом.
Он раздевался до пояса, и она с жгучим любопытством смотрела, как он отжимается от пола или подтягивается на деревянной палке, вставленной между косяками. На его широкоплечей спине перекатывались тугие мышцы; подтяжки были спущены и край штанов сдвигался так низко, что Ада замирала от сладкого ужаса: вдруг ей откроется что-то совсем непотребное?