Драгана с Хвалиславой сдержали слово. Обе явились не с пустыми руками: каждая принесла по кувшину воды из Тиши, по большой корзине со съестными гостинцами, а также по мешку с подарками для своих невест и их младших сестриц. Девочки радостно обступили их, а женщины-кошки, посмеиваясь, одаривали их ленточками, гребешками, серёжками, платочками, нарядными сапожками и вышитыми белогорскими рубашками.
Веселинка встретила Драгану уже не в старенькой рабочей одёжке, а в добротной праздничной сорочке с плетёным пояском. От корня до кончика её косу обвивала голубая лента, означавшая, что девица помолвлена.
— Горлинка моя прекрасная, — восхищённо молвила Драгана и склонилась к губам невесты.
От поцелуя в груди и на лице Веселинки вспыхнул жар, сердце превратилось в горячий уголёк. Оно горело ярким малиновым огнём, предвкушая светлое белогорское счастье.
Целительная вода мерцала золотистыми отблесками, налитая в деревянную миску. Подведя Бермяту к ней, Драгана сказала:
— Испей водицы из священной подземной реки Тишь, батюшка, а остатками промой глаза.
Она заботливо поддерживала и страховала миску, пока Бермята нёс её ко рту. Двигая острым кадыком, он принялся пить. Иногда капли текли мимо и скатывались по бороде. Когда осталась третья часть от налитой воды, Драгана придержала посудину:
— Довольно, батюшка, оставь для умывания.
Она сама промыла ему глаза, после чего они с Хвалиславой снова приложили к ним свои ладони, полные золотого света Лалады. Одна целительница — хорошо, а две — лучше, подумалось Веселинке, зачарованной этим мягким, обволакивающим сиянием, струившимся из рук женщин-кошек.
— Ну, как? — опять спросила матушка Владина, которая, затаив дыхание, наблюдала за лечением.
— Вот уже и обоими глазами тени вижу, — уверенно ответил Бермята. — А денёк сегодня солнечный.
Яркие лучи струились в окна, и вышивка на кафтанах белогорских жительниц мерцала и переливалась. Драгана улыбнулась Веселинке, а та с горячей благодарностью сжала руку избранницы.
Девочки радовались подаркам и примеряли обновки, а матушка Владина разложила на столе вкусные гостинцы.
— Ох, какой нынче стол у нас! Ну, коли так, то не откажитесь разделить с нами трапезу, гостьи желанные!
Были тут и пышные белогорские калачи, обсыпанные льняным семенем и маком, и ватрушки творожные, и блины, липкие от медовой пропитки, и пироги с сушёной земляникой, и вишня в меду, и сметана, и гусь запечённый... Заглянув в судок с нарезанной тонкими ломтиками солёной сёмгой, матушка Владина покачала головой:
— Ах, роскошь-то какая...
Это были припасы из корзины Драганы. Хвалислава принесла запечённую баранью ногу с душистыми травами, сладкую пшеничную кашу с мёдом и орехами, большую головку белого козьего сыра, овсяные лепёшки и кувшин козьего молока. На середину стола она водрузила сдобный каравай, а на лавку у стены — полуведёрный бочоночек выдержанного хмельного мёда.
— Без мёда — стол не стол и праздник не праздник, — сказала она.
Сами женщины-кошки едва пробовали своё угощение, больше следили за тем, чтобы хозяева и их дочери ели досыта. У девочек при виде этих великолепных яств глаза разгорелись и слюнки потекли. Это было настоящее пиршество. Драгана, намазав овсяную лепёшку вишней в меду и сметаной, поднесла её Веселинке:
— Кушай, горлинка моя.
Такой вкуснятины Веселинка в жизни не пробовала. Девочки уплетали калачи с молоком и кашей, соблазнились и душистыми земляничными пирогами, а от гуся, поделенного на всех, остались только косточки.
Зрение Бермяты с каждым днём восстанавливалось. Семь раз женщины-кошки вливали в его глаза свет Лалады, а промывания водой из Тиши он делал ежедневно трижды — утром, днём и вечером. На четвёртый день он различал уже не только свет и тень, но и смутные очертания предметов, на пятый предметы стали чётче и обрели цвета, а на восьмой день Бермята видел так же ясно и остро, как в молодости.
— Не знаю, как и благодарить вас, кудесницы белогорские! — чуть не плакал он, кланяясь Драгане и Хвалиславе в пояс. — Вы не просто зрение моё восстановили, вы жизнь мою мне возвратили!
Вливания света Лалады благотворно сказались и на общем его состоянии здоровья. Бермята помолодел лет на пятнадцать, из кудрей исчезла седина, только несколько серебряных волосков остались в бороде и усах; плечи, ссутулившиеся за годы вынужденного бездействия, расправились, движения наполнились упругой силой и стремительностью, а голос звенел, как у юноши. Чистыми и ясными, прозревшими глазами всматривался он в лица дочерей, глядел на супругу, и слёзы счастья увлажняли его ресницы.
Ему не терпелось скорее вернуться к работе, и вскоре он уже трудился как раньше, не утратив своего мастерства. Сердце Веселинки наполнялось радостью при виде ожившего, возродившегося отца, который рьяно взялся за своё дело и уж больше не тосковал: некогда стало. Его глаза сияли молодым блеском, когда он с удовольствием занимался своим ремеслом.
— Не забыли руки своё дело! — радовался отец.
Счастлива была и матушка Владина. Сколько и она выстрадала, глядя, как её супруг медленно угасает в плену у недуга! Сердце и душа обливались кровью и слезами горькими... А теперь и она как будто помолодела вместе с ним, преобразилась: стала чаще улыбаться, сил прибавилось, потускневшие было глаза вновь засияли. Вот уж воистину — горе старит человека, а счастье исцеляет.
Облетали лепестки с белых нарядов яблонь-невест, усыпая собой землю, точно снегом. Свадьбы обеих сестёр с их избранницами были, по обыкновению, назначены на осень, а летняя пора отводилась им, чтобы получше друг друга узнать и крепче полюбить. Впрочем, Веселинка уже сейчас чувствовала: огонёк, который зажёгся в её душе — настоящий. С помощью кольца переносилась она вместе с Драганой в Белые горы; гуляли они по цветущим лугам, любовались серебряными водопадами, сидели у бездонно-синих озёр, а порой манили их тенистые и таинственные лесные тропинки. Очарованная красотой Белых гор, Веселинка влюблялась в этот благословлённый Лаладой край всё больше.
Дом Драганы стоял на опушке леса. Построен он был добротно, из камня, и имел две части: верхнюю — жилую, а нижнюю — хозяйственную. Наверху были спальни, трапезная комната, горница, светёлка, а внизу — кухня и кладовые. Под домом располагался просторный холодный погреб с ледником. Около дома стояли хозяйственные постройки — сарай, хлев для домашней скотины, амбар для зерна, сенник, а чуть поодаль — баня. Жила Драгана вместе со своей родительницей-кошкой, по чьим стопам она пошла, став золотоискательницей. Внешнее сходство между ними было удивительное: матушка Бронуша — вылитая Драгана, только старше на несколько десятилетий. Разговаривать она не любила. Оставалось только гадать, происходила ли её молчаливость и замкнутость оттого, что жила она почти как отшельник, возле леса, в нескольких вёрстах от села Золотой Ключ, или же — напротив, поселилась обособленно из-за своей нелюдимости.
Впрочем, угрюмой родительница Драганы не казалась. На Веселинку она глядела приветливо, с тенью улыбки и ласковыми лучиками в уголках глаз. Драгана по сравнению с ней была куда разговорчивее.
Веселинка долго не решалась спросить, где другая родительница её избранницы.
— Матушка Бронуша — вдова, — сказала Драгана. — Я тебе потом как-нибудь расскажу.
Сердце девушки вздрогнуло, почувствовав, что за этими словами крылась какая-то грустная история.
Мысль Веселинки о связи занятия Драганы с цветом её кудрей подтвердилась. Кошки-старатели действительно обладали волосами редкого, солнечно-жёлтого, мерцающего оттенка. В отличие от оружейниц и кошек-рудокопов, они не носили особую причёску: их принадлежность к лону Огуни, хозяйки недр и земных сокровищ, выражалась именно цветом волос. Если взять слиток золота и приложить к нему прядь кошки-старательницы — не отличить одного от другого. Золотоискательницы обладали даром видеть землю насквозь и таким образом находить места, где залегает этот драгоценный металл, и способность эта передавалась по наследству.
Одну пятую часть добытого золота кошки-старательницы могли оставлять себе, а остальное были обязаны сдавать в белогорскую казну. Но так работали государственные золотоискательницы на службе у княгини, а были ещё и те, кого нанимали знатные женщины-кошки с разрешения государыни на милостиво предоставленных ею участках. Вторые отдавали большую часть добычи своим нанимательницам, а меньшую брали себе как плату за труд. Тут уж размер вознаграждения был договорной. Всё держалось на честности. Попытка скрыть добычу от учёта без последствий не осталась бы: особо алчных могла невзлюбить сама Огунь и лишить дара, а то и похуже наказать. Богиня не жаловала тех, кто кривит душой и грабительски относится к её владениям, потому и придерживались белогорские старательницы особых правил чести.
Драгана и её родительница состояли на государственной службе. Работали они когда вместе, а когда по очереди: домашнее хозяйство тоже требовало внимания. Женщины-кошки держали коров, коз и птицу, сеяли жито, а у ручья у них был садик, где росли овощи и несколько плодовых деревьев.
— А почему село называется Золотой Ключ? — спросила Веселинка.
— Оно выросло вокруг ручья, дно которого состояло полностью из золотого песка, — рассказала избранница. — За века всё золото, конечно, уж выбрали, только название и осталось.
Они гуляли по берегу этого ручья с прозрачной, как хрусталь, водой, сверкавшей на солнце. Вокруг колыхались высокие колокольчики, невинно и застенчиво покачивая синими чашечками... Присев на корточки, Драгана опустила руку в холодную воду, поскребла дно, а когда вынула, на её пальцах поблёскивала пара золотых крупинок.
— Вот и всё, что осталось, — усмехнулась она. — А когда-то золото лежало здесь сплошняком... Так и сияло, так и горело жёлтым огнём на солнце сквозь чистую воду! Но это я только по рассказам знаю, сама уж не застала эти времена. Давно это было, много лет минуло с тех пор.
Сидя на берегу, они слушали журчание струй и нежились в пригревающих солнечных лучах. Трава звенела кузнечиковым колдовством, от ручья веяло прохладой, а солнце сверху приятно жгло плечи.
— Ладушка моя, — мурлыкнула Драгана, обнимая Веселинку и нежно прижимая к себе.
Утонув и растворившись в поцелуе, девушка чувствовала себя золотой песчинкой, уносимой потоком воды... Между пальцев струились кудри избранницы, а её тёплые руки скользили по телу, пробуждая в Веселинке жгучие отклики, от которых точно молнии разлетались. Воздыхатели, может, и мечтали бы о таком, но никому из них она не позволила бы ничего подобного. Ещё чего!.. А вот с Драганой таяла, обмирая в сладкой истоме, и ей была готова разрешить всё. Но избранница не спешила: им ещё предстояло пройти обряд принятия Веселинки в лоно Лалады.
Работу Веселинка пока не бросала, помогая отцу. Нужно было копить приданое для следующей в очереди сестрицы, Озарки, которая входила в брачные лета на будущий год, вот она и старалась, как могла. Иногда работа мешала её с Драганой встречам. Случалось порой так, что избранница приходила в её отсутствие, и тогда матушка Владина с досадой укоряла дочь:
— Что ж ты суженую-то свою не балуешь вниманием? Эх, ты... Всех денег на свете не заработаешь, а счастливые денёчки-то убегают!
Веселинка оправдывалась, обещала, что скоро будет передышка. Но когда долгожданный перерыв в работе наставал, горячие трудовые деньки начинались у Драганы. Так они могли не видеться по две седмицы, а то и больше. Но вот свободная пора у обеих наконец совпадала, и они, соскучившиеся друг по другу, спешили на лоно ласковой белогорской природы — на цветущие луга, к озеру, к реке, в лес, в горы. Там они могли без помех насладиться единением, открывая друг перед другом душу и сердце, а белоснежные вершины дышали мудростью и покоем.
Лето подошло к своей макушке, земля щедро разбросала ягодные россыпи. В эту-то чудесную пору и настал решающий миг соседского соревнования — у кого скорее внук появится.
— У Здемилы схватки начались! — взволнованно сообщила матушка Владина.
Она спешила в купеческий дом, чтобы присутствовать при родах дочери, но у калитки её задержала Снегурка:
— Слышь, соседка! У нас Милютка рожает! Готовь бочку мёда, как уговаривались!
Из дома Дерилы и правда доносились крики страдающей родовыми муками женщины.
— Э, соседушка, ещё неизвестно, кто первая разродится — твоя невестка или дочка моя, — прищурилась матушка Владина. — Прости, спешу я к Здемилушке: дитятко у неё уже на подходе!
К ночи Здемила благополучно разродилась сыном — крепким, голубоглазым мальчиком. Едва раздался первый крик младенца, матушка Владина послала девчонку-горничную к Дериле — узнать, как там дела у Милютки. Как ей и наказали, бежала девчонка со всех ног, дабы поскорее принести вести — запыхалась, из сил выбилась.
— Милютка... дочь принесла! — выдохнула она.
— Когда? — ахнула матушка Владина.
— Да вот только что! Когда я туда прибежала, пуповину ещё не отрезали!
— А-а... Ну, ладно. Нашему тогда уж отрезали, — успокоилась матушка Владина, довольная тем, что хоть на несколько мгновений, а всё ж опередили они соседей.
Да вот только как это докажешь? Разница совсем маленькая, временной зазор — с игольное ушко.
— Похоже, ничья у нас, — рассудил Бермята.
Но Дерила не спешил с этим соглашаться:
— Не-е-ет, соседушка, не выйдет! Уговор есть уговор! Выставляй бочку мёда!
— Это ещё с какой стати? — опешил Бермята. — Здемила первая родила, это все подтвердить могут!
— Кто может? — не сдавался Дерила. — Девчонка от купца прибежала, сказала, что ваша уже разродилась, да кто ж ей поверит? Её и подучить могли такое сказать.
— Что-о-о?! — рассердился Бермята. — Обманщиками нас выставить хочешь? Не ожидал от тебя, сосед, напраслины такой! Зачем обиду наносишь?
— Не напраслину, а правду говорю, — гнул своё Дерила.
— У кого и кривда за правду идёт, — в сердцах воскликнул отец Веселинки.
Слово за слово — разругались соседи, чуть-чуть не подрались. Дерила уж до того раздухарился, что к судье хотел Бермяту тащить, чтоб рассудил он их спор, да не вышло. Купец Зворыка, услышав всю эту историю, долго смеялся, а потом велел поставить обоим спорщикам по бочке самого лучшего, выдержанного мёда и поздравить новоиспечённых дедов с радостным событием — да и дело с концом.
А тем временем настала Веселинке пора окунаться в воды Тиши и получать благословение Лалады на брак. Но перед этим отмечался в Белых горах летний День Поминовения, к нему и решили приурочить предсвадебное посещение святилища. Накануне Драгана позвала Веселинку помочь им с матушкой Бронушей приготовить угощение, и ранним утром девушка перенеслась с помощью кольца в дом своей избранницы. Чудесное занималось утро: воздух лился в грудь щемящей свежестью, в ясной тишине птицы пробовали голоса, а на раскрывающихся чашечках цветов алмазами мерцали капельки росы — хоть пей её, как сладкий нектар. Веселинку удивило полное молчание, к которому нарядно одетая кошка-родительница призвала их во время приготовления сытной поминальной каши — кутьи, и Драгана ей после шёпотом объяснила:
— Таков уж обычай в этот особый день: утром полагается соблюдать тишину, а после посещения Тихой Рощи можно разговаривать, но тихонько.
В кашу шла отборная пшеница, сушёная земляника, мак, орехи и мёд. По обычаю, подавалась она на завтрак, после чего все шли в Тихую Рощу. Увидев погружённые в сон чудо-сосны с человеческими лицами, Веселинка ещё долго не могла вымолвить ни слова. Они не напугали её — скорее, повергли в глубокий, благоговейный и светлый трепет. Когда-то эти огромные, могучие деревья были женщинами-кошками, но теперь их больше не заботила мирская суета: они отдыхали душой в сладостном чертоге Лалады.
Служительницы Лалады из святилища Восточный Ключ при Тихой Роще приветствовали Веселинку свадебными песнопениями — негромкими по случаю Дня Поминовения. Их стройные, воздушные фигурки, окутанные плащами длинных волос, тихое журчание золотисто мерцающей воды, погружение в горячую купель и сгусток волшебного света под потолком пещеры — всё это походило на причудливый, сказочный сон, но нет — это была явь, новая удивительная действительность под названием «Белые горы». И Веселинка радостно погрузилась в неё с головой.