– Снова серый? – хмыкнул ревизор, рассмотрев свитер.
– Еще есть темно-синий, черный и темно-фиолетовый, но он слишком тонкий, – машинально покаялась я. – И они все сушатся.
Хотен задумчиво осмотрел сушилку и диван, на котором я разложила по полотенцам шерстяные вещи, и героически воздержался от замечаний о том, как смотрится подобная цветовая гамма на бледной в синеву девице. Вот пока у меня были веснушки… но когда они еще появятся?
– А платья у тебя остались?
Я все-таки кинула серый свитер в кучу нестиранной одежды и с недоумением обернулась.
– Осталась пара. Но платья – это как-то немного не по погоде, не находишь?
– Надевай, – командным тоном сказал Хотен. – Я подгоню автосани к лестнице.
Видимо, на лице у меня отразилось все, что я думаю о соотношении «здравый смысл/красота», потому что ревизор снизошел до пояснений:
– К твоему сведению, радиус холодного пятна – всего четыре с половиной километра, – назидательно сообщил он. – А за его пределами – май-месяц и черемуха цветет. Могу я вывезти свою девушку на свидание в весну?
Сначала я напряглась: вчера радиус был на тридцать два метра меньше, но, видимо, ревизор просто округлил для краткости, – и смысл сказанного дошел до меня с некоторым опозданием.
– Я невыездная до сдачи проекта, – виновато призналась я. – Слишком высокий уровень допуска, чтобы мне позволяли свободно перемещаться.
Хотен снисходительно улыбнулся, помахав у меня перед носом темно-бордовыми корочками Особого корпуса, и я задумчиво умолкла. Встать на пути у ревизора не рискнет ни один пограничник. Если должностному лицу третьего чина приспичило увезти персонал под подпиской о невыезде, оно увезет. Кого угодно.
– А можно заодно Велиславу позвать?
Хотен страдальчески закатил глаза.
– Женщина, ты вообще помнишь, что такое «свидание»?
Осознав весь идиотизм своего вопроса, я подавилась нервным смешком.
– Я черемуху-то не помню, а ты тут про такие сложные вещи… – пробурчала я в свое оправдание и отправилась рыться в шкафу.
Судя по настроению, ревизор не столько хотел реабилитироваться за те шесть (семь?) месяцев, что мы не виделись, сколько мечтал вырваться из холода и сумрака Временного городка. Я еще отлично помнила, как давили на меня магические морозы в первые дни работы на месторождении и как любой выезд за пределы пятна – хоть бы и до защитных стен – превращался в маленькую сказку, поэтому без возражений влезла в первое попавшееся платье и вышла из дома.
Надетая поверх легкого летнего наряда «лисья» шуба заставила чувствовать себя куда менее уверенно, но приставать к Хотену с вопросами в духе: «А когда мы вернемся?» и «Успеем ли до ночного закрытия ворот?» я не стала. Вместо этого метнулась в дом и нацепила на запястье часы, чудом раскопав их в дальнем ящике комода.
За время моих сборов автосани, естественно, нагреться не успели, хотя ревизор включил печку на максимум, и до ближайшего перекрестка мы ехали под дружную зубную чечетку. Зато потом техника все-таки смилостивилась и задула в салон теплым воздухом, и Хотен стал добреть на глазах.
– Как работа? – рискнула спросить я на следующем перекрестке, где мы волей-неволей встали надолго, пропуская вереницу саней с рабочими, укутанными до полного сходства со стаей медведей и все равно жмущимися друг к другу, как пингвины в холода. – Был в шахте?
– В том, что от нее осталось, хочешь сказать? – хмыкнул Хотен. – Был. Скорректированный проект станции подключения – видел. Трассировку – нет.
– А проект трассировки и не выпущен еще, – смущенно призналась я и, видя, что ревизор готов свернуть обсуждение и на этом, коротко ткнула его кулаком в плечо. – Расскажи. Меня же завтра на работе припрут к стенке и учинят допрос!
Хотен с сомнением покосился на меня, будто решал, достойна ли я высочайшего доверия, и все-таки заговорил:
– Пока рано делать какие-либо выводы. Экспертиза месторождения еще не завершена, непонятно, из-за чего произошел прорыв. Кроме того, потребуется ремонт магистрального трубопровода от станции подключения до установки повышения давления. Все, кто пытался нелегально подключиться, мертвы – спросить и то не с кого, а если бы не Найден, еще и изо льда выпиливать пришлось бы идиотов, чтобы опознать…
– О мертвых либо хорошо, либо никак, – напомнила я ему.
Ревизор раздраженно дернул щекой, проводил взглядом сани с дрожащим зоопарком и стартанул, взметнув за нами снег столбом.
– Похоже, строительство магопровода так или иначе задержится еще на несколько недель, – сообщил он очевидное. – Но первопричину еще предстоит установить. И, Ратиш… давай о чем-нибудь другом. Я тебя полгода не видел, неужели нам нечего обсудить, кроме работы?
«Все-таки шесть месяцев», – машинально отметила я для себя и только потом смутилась.
– У меня здесь ничего, кроме работы, и нет, – сказала я. – А новости из дома только месячной давности. Ты их и так все знаешь.
Чрезмерно честное «кажется, нечего» я предпочла оставить при себе. И правильно сделала, как выяснилось.
Оказывается, я начала встречаться с Хотеном Верещагиным, потому что он умел превращать в увлекательную историю даже новость о покупке магпротеза колена для своей бабушки. А уж свой визит вежливости к моим родителям был способен изложить практически в стиле Найдена – только вместо грелки под свитером выступал отчет с солидным грифом, который ревизор забыл завезти на работу, но никак не мог оставить в машине…
– Как они? – с какой-то неуместной жадной тоской спросила я.
Хотен чуть пожал плечами.
– В порядке. Мама добыла первый урожай клубники, так что весь дом пахнет как ПищКомб в сладкие дни. Партия варенья обещает принять угрожающие масштабы, жди презентов. А твой папа уже предусмотрительно отнес знакомому стоматологу бутылку коньяка и пробную банку варенья… я попросил, чтобы и за меня словечко замолвил.
Я слабо улыбнулась.
Штильград уже казался далекой сказкой – о солнце и тепле, ласковом море и выгоревших до светло-серого цвета каменистых берегах; мой родной город не знал ни сильных штормов, ни бурь, там не было портов, а единственным способом добраться оставалась старая железная дорога через длинный тоннель, пробитый сквозь горную гряду. Малая площадь и сложные ветра над поселением исключали возможность добраться по воздуху, а неглубокий залив не позволял подплывать даже легким катерам.
Дорогу для автомобилей не стали прокладывать специально, и Штильград превратился в очередной закрытый город, самый безопасный в стране. Столицей считалась Горница, охраняющая железнодорожный тоннель и карабкающаяся на склоны Велийских гор; но правительство предпочитало жить и работать в Штильграде. А вот чтобы попасть туда, нужно было либо входить в состав дипломатической миссии, как моя мама, либо числиться среди обслуживающего персонала, как папа, либо родиться в Штильграде, как я.
Я старалась приезжать каждый раз, когда позволяло бюро. Но это бывало так редко!
А мама действительно устраивала из дома филиал ПищКомба каждый раз, когда подворачивалась возможность. Она была родом из голодной страны, лишенной и месторождений магии, и нормальных полей; после трех десятилетий спокойной жизни в Штильграде умом она отлично понимала, что необходимости в битком набитом соленьями и вареньями погребе нет – но без запасов ей становилось неспокойно, да и я обожала ее стряпню… А после моего отъезда папа как-то обронил, что за лишними банками теперь сбегается ребятня со всей улицы. О начале заготовительных работ и сообщать не нужно – запах клубники служит лучшим сигналом.
Когда-то я тоже прибегала на него. Давно…
– Не грусти, – ласково попросил Хотен и коснулся моего колена, не отводя взгляда от заснеженной дороги. – Хочешь, после окончания работ на месторождении вернемся домой вместе?
Реальность ворвалась в теплые воспоминания суровым морозом и приближающейся защитной стеной. По обе стороны от запертых ворот возвышались сторожевые башни, увенчанные высокими шапками снега.
Последний раз, когда я их видела, холодное пятно до них еще не добралось. Кажется, это было чертовски давно.
– Не уверена, что мне так быстро разрешат съездить в отпуск, – вздохнула я, поджав ногу. – Я отдыхала всего полгода назад, помнишь? А сегодня, я слышала, пришла заявка на проектные работы на Первом месторождении.
– А там что? – слегка нахмурился ревизор и полез во внутренний карман парки за удостоверением.
– Расход в магистральных трубопроводах резко упал, – пояснила я. – Магия идет самотеком, и кое-где переходит в газовую фазу. Ну, а когда такая ядреная смесь попадает в открытые розетки… сам представляешь.
– Вообще-то нет, – хмыкнул Хотен и положил на руль правую руку с зажатыми в ней корочками. – Я все-таки не по технической части.
И правда. Что-то я одичала за полгода в компании инженеров.
– Газу свойственно расширяться и заполнять весь доступный объем. Даже если он – чистейшая магия. В розетках газа недостаточно, чтобы магия кристаллизовалась при низком давлении, но такой выброс в помещении все равно приводит к резкому падению температуры на несколько дней, – стараясь не вдаваться в детали и не сыпать терминами, сообщила я. – А поскольку Первое месторождение – самое крупное, речь идет о заморозках в нескольких городах, куда ведут магопроводы от него. Причины изменения расхода еще выясняют, но уже очевидно, что часть потребителей придется переключить на другой источник, станция подключения пойдет под замену, а диаметры труб от нее нужно уменьшать. Пять-шесть месяцев работы, я бы сказала.
– Месторождение иссякло? – предположил Хотен и затормозил перед пограничниками.
– С чего бы? – удивилась я. – Это же не золотая жила. Магия не иссякает.
Пограничник предсказуемо устрашился предъявленной ему корочки, но все равно дрожащим голосом попросил записаться в журнал и Хотена, и меня. Пришлось прервать разговор (кажется, мы опять съехали на обсуждение работы, вот неожиданность-то) и вылезти из теплых автосаней ради очередной бюрократической проволочки. Снаружи я сразу же прониклась жалостью ко всем потребителям, подключенным к Первому, и запись вышла слегка подпорченной трясущейся от холода рукой.
Но я все-таки не удержалась и пролистнула журнал назад, пока не наткнулась на строчку: «Найдён Лом, гостевой визит, принимающая сторона – Агний Лиховских. О возможных последствиях контакта с магией предупрежден». Надпись походила на раздавленного в лепешку ежа – каждая буква неприступно топорщилась острой иглой. Последний человек, который приходил в голову при виде подобного почерка, – это Найдён, с его вечными упоительными историями, толстыми свитерами и неизменной грелкой, прикрученной бинтами к голому телу.
– А кто такой Агний Лиховских? – предсказуемо заинтересовался Хотен, заглянув мне через плечо.
– Начальник первой смены шахтеров, наверно, – я пожала плечами и отложила ручку. – Найден говорил, что шел побеседовать с ним насчет найма на работу, значит, пропуска у него еще не было, и сотрудником он записаться не мог. Надо будет напомнить ему, чтобы отметился в журнале как порядочник, а то будут проблемы с выездом.
Хотен машинально кивнул и отвлекся на громкую трель переговорника. Взглянул на экран – и жестом велел мне возвращаться в автосани, а сам еще добрую четверть часа выплясывал вокруг, напрягая пограничников, хмурясь и ругаясь в трубку.
– Что-то случилось? – настороженно спросила я, когда он все-таки залез в тепло и законопослушно потянулся к ремню безопасности.
– Лют звонил, – хмуро буркнул ревизор, но, не увидев и тени понимания на моем лице, снизошел до объяснений. – Это член комиссии, занимается делом о попытке подключения к магистральному трубопроводу. Кстати, дай-ка мне номер Найдена, надо бы с ним переговорить как со свидетелем.
– У него переговорник сперли, – напомнила я. – Вряд ли он мог где-то здесь купить новый. Он что, единственный свидетель?
– Единственный живой, – уточнил Хотен и стартанул в открывшиеся ворота. – Его напарника тоже вморозило в общую скульптурную композицию вместе с собственно обвиняемыми. Глыба льда размером с половину станции подключения вышла. Чтобы выжить при таком раскладе, нужно быть Найденом, – он чуть усмехнулся.
Меня передернуло.
Чтобы смеяться над таким раскладом, наверное, нужно быть ревизором.
В полукилометре за воротами действительно начиналась весна.
Хотен подъехал к самому краю снежного покрова так, что еще десяток сантиметров – и с возвращением назад в городок могли бы возникнуть крупные проблемы; бросил парку прямо в салоне и выпрыгнул наружу, тут же удивленно охнув и отскочив в сторону. Не сразу сообразив, в чем дело, я повторила его ошибку.
Снег был талый, и из-под него кое-где проглядывали подснежники, презревшие привычное течение времени. Красоту я предпочла оценивать уже после прыжка «в весну», на относительно сухую землю. А потом обернулась – и невольно нахмурилась.
До Малых Буйков было рукой подать. Какая-нибудь пара недель – и морозное пятно доберется до полей, загубит урожай и начнет подкрадываться к домам.
Мы все-таки опоздали.
– Морщины появятся, – напророчил Хотен и провел пальцем у меня между бровей, разглаживая сердитую складочку. – Брось. Поселок живет не столько земледелием, сколько рыбными прудами, а они с другой стороны. Время еще есть. Завтра сдашь свою трассировку, а я побеседую с главой комиссии по согласованию, чтобы проект быстрее пустили в работу.
– Не вздумай! – напряглась я. – Нет уж, пусть проверяют нормально, этой магистрали еще несколько десятков тысяч человек магией снабжать!
– Тогда тем более не хмурься, – хмыкнул ревизор. – А то я не выдержу и пропишу всем люлей. К тому же… я тебе этого не говорил, но наверху все равно уже прикидывают размеры компенсаций жителям Малых Буйков. Никто там с голоду не помрет, даже если морозное пятно доберется до рыбных прудов.
– А от холода? – хмуро уточнила я.
Хотен закатил глаза и отвесил мне смачный щелбан.
– Все, что ты можешь для них сделать, – это выпустить трассировку. Но ты так или иначе собиралась сделать это завтра. А сегодня у тебя выходной, осмелюсь напомнить, и в Малых Буйках есть относительно пристойное кафе. Идем.
Я выдавила из себя виноватую улыбку и взяла его за руку. Свидание, да… кажется, у меня полгода их не было. Отделаться бы еще от мысли, что я и этого не заслужила!..
Возле поселка и правда одурительно пахло цветущей черемухой: два невысоких деревца, густо увешанных пушистыми белыми соцветиями, росли по обе стороны от дороги и создавали впечатление почетного караула на воротах в май. Вечернее солнце уже не грело, но щедро рассыпало золотистые блики в молодую листву, и та играла всеми оттенками зеленого.
Контраст с моей привычной обстановкой был оглушающим, и меня не оставляло ощущение нереальности происходящего.
– Вот это жизнь! – заулыбался Хотен, прислушиваясь к птичьему щебету.
Я задумчиво кивнула, соглашаясь, и тут же мотнула головой, прогоняя непрошенные мысли. Реально-нереально – разберемся позже: если утром обнаружу на носу веснушки, значит, все было наяву, если нет – попрошу Любовь Казимировну на всякий случай перепроверить проект трассировки. Мало ли что.
– Погуляем? – неуверенно предложила я, оглядываясь на черемуху. – Пахнет волшебно…
– Мне рассказали про одно место, где тоже волшебно пахнет, – усмехнулся ревизор и свернул на боковую улочку, слегка затененную ровным рядом молодых берез. – Лично я намерен для начала там поужинать.
Я пожала плечами и согласилась, позволяя вести меня куда угодно.
Поселок был не настолько мал, чтобы все жители знали друг друга в лицо, и на нас почти не обращали внимания. Оно и к лучшему: пока Хотен не размахивал корочками, отпугивая излишне любопытных, от нас никто не шарахался и не пялился с суеверным ужасом. Впрочем, нет, ладно, на меня – пялились. Но весеннее солнышко должно было решить проблему с бледной, как у покойницы, физиономией буквально за полчаса-час, так что я не заморачивалась и с удовольствием крутила головой, рассматривая улочку.