– Глубины тут… Пипец… – измолвил командир батискафа. – Мы на отметке четырнадцать тысяч с чем-то метров. Исправный у нас батиметр… И батик хорошо давление держит. «Броня крепка, и танки наши быстры…»
Он все это проговаривал, словно по обязанности, через силу, не испытывая на самом деле ни ужаса, ни восторга человека, измерившего бездну.
– Поспал бы… – осилил фразу Тимофей.
Волин выслушал его, обдумал совет, глубокомысленно пялясь в переборку, и покачал головой.
– Потом, – вздохнул он. – Как начнем всплывать – сразу занимаю горизонтальное положение и буду так валяться до глубины ноль… Тебя надо срочно к врачам, а у нас даже спирта нет. Забыли мы аптечку, представляешь? А у тебя уже раны воспалились, какой уж тут сон… Я тебя и трогать боюсь, ты весь в дырках. Вот, думаю, цапну, а он и сломается… Или кровью истечет. – Виктор глубоко вздохнул и с силой потер лопухастые уши, встряхнулся. – Ну ладно. Пошел я.
Он поднял штору бокса, за которым скрывался скафандр высшей защиты, и влез внутрь, открыв овальный люк на «спине». Скафандр больше всего напомнил Брауну толстую матрешку, к которой приделали ноги-тумбы и руки в обхват. Лица Виктора видно не было, оно скрывалось за узкой смотровой щелью, а над нею проступали полустершиеся цифры – «962».
Зашелестели псевдомышцы-усилители, и Волин осторожно развернулся в своем громадном и неуклюжем «одеянии».
– Слышь? – послышался голос Виктора, огрубленный звучателем и показавшийся механическим. – Шлюз маленько… того… пропускает. Главное, шлюз на продувку как раз работает, а цистерны – ни в какую… Так что придется тебе потерпеть – в отсек нальется ведер десять забортной воды.
– Х-холодной? – осведомился бортинженер.
– Плюс один и три… – вздохнул командир.
– Плюс?.. Хм… Ступай, Витя, не обращай на меня… внимания. Только быстрее возвращайся… ладно?
– Я только туда и обратно! Не боись, у меня кислороду на полтора часа. Сейчас ровно два ночи. К утру успею, хо-хо!
Волин скрылся в шлюз-камере и закрыл за собою внутренний люк. Вскоре загудела вода, и из щелей над крышкой люка забили кинжальные струи, раздирая пластиковую облицовку и даже сетку термоэлементов.
Вода забрызгала, подтекла, и Тимофей содрогнулся от касания мокрого и холодного. Вздрог полуживого тела едва не погасил огонек сознания.
– Превосходно…
Хлябь поднялась до самого комингса, залила Брауну уши. «Утону еще…» – проползла равнодушная мысль. Он заметил необычный, голубовато-серый оттенок воды, на поверхности которой часто лопались пузырьки, донося тишайшее шипение.
По батискафу разнеслись стуки и грюки, что-то провернулось с визгливым скрежетом, позже стали слышны ритмичные щелчки и бацанье – будто по борту лупили футбольным мячом. А потом все звуки перекрыло пронзительное шипение – это надувался аварийный поплавок, силикетовый баллон. Когда он сдут, то напоминает нашлепку, плотно прижатую к борту. Стоит в него пустить газ, как баллон раздуется и потянет «Аппалузу» вверх, к воздуху и солнцу. Но где же Витя? Почему он медлит?
Батискаф дрогнул, приподнимая нос, – разлитая вода загуляла по отсеку, окатывая Брауна с головой. Тимофей лишь слабо отфыркивался, поневоле сглатывая «газировку». Она не была горько-соленой, как морская вода, скорее солоноватой, вроде «Ессентуков». Если притерпеться, то даже вкусной покажется.
Да где же Витя?
«Аппалуза», подтянутая кверху одним поплавком, накренилась, и вода отхлынула, покрывая ноги до пояса и плещась в углу. «Хоть не утону… Витя!»
По борту часто застучали, перемежая короткие удары длинными. Азбука Морзе?
Браун прислушался, борясь с наплывами дурноты: «Не …лнуйся… Люк заклинило… Все бу… ОК… бе нужней… „…ппалуза“ не вынесет двоих…»
– Нет… – застонал Тимофей. – Витя, нет…
Тело не позволило душе долго мучиться – обморок затопил сознание, как вода – отсек.
Проснулся Браун от того, что потеплевшая водичка с шумом окатила его. Он резко сел, отдуваясь и ошалело утирая лицо.
Батискаф качало на волнах, а в верхнем иллюминаторе мелькало то голубое небо, то изумрудный океан, ладонями волн шлепавший «Аппалузу» по бортам.
Тимофей Браун резво вскочил, цепляясь за скобу, и только тут его окатило ужасом – он же при смерти! Он потерял много крови, у него разбита голова, а в боку, на ноге, на спине плоть разорвана до кости!
Браун резко задрал куртку, оголяя бок. Да вот же – куртку словно ножом исполосовали! И на теле шрамы… Бледно-розовые, неровные бороздки. А выглядят так, будто раны затянулись год назад! Тимофей поглядел в треснутое зеркало, отразившее узкое костистое лицо с твердыми чертами, искаженное и бледное. Из-под темной чёлки глядели серые глаза, пытая с растерянностью: а как же Витя?..
Тимофей бросился в рубку. Часы над пультом были неумолимы – восемь утра. Виктор Волин, пилот батискафа и просто хороший парень, давно уже был мертв. «Ну мог же ухватиться за что-нибудь, – промелькнуло у бортинженера в голове, – всплыли бы вместе…» Да куда там… Шесть часов поднималась «Аппалуза», а Вите бы и двух хватило. Проклятая бездна…
– Замечательно! – выдохнул Тимофей Браун.
Без сил опустился он на пол и обхватил голову руками, жмурясь и чувствуя жгучую влагу на глазах. Зашипел, замычал, раскачиваясь, совершенно не ведая, что ж ему делать теперь и как жить дальше, имея столь тяжкий долг, который и вернуть-то нельзя. И некому уже…
…Два долгих дня и две нескончаемые ночи носило «Аппалузу» по волнам Великого, или Тихого, пока на исходе недели батискаф не заметили с борта сухогруза-катамарана «Милагроса». Подняли на палубу «подводный обитаемый аппарат», «экипаж» отвели в каюткомпанию, где накормили от пуза и выслушали сбивчивый рассказ. Выслушали и не поверили – спасенный врал нагло и неумело. Какие, к дьяволу, страшные раны, да еще причиненные позавчера, если сегодня этот брехун здоров и румян?! Ясно же – запаниковал бортинженер, струсил, бросил товарища на дне, а сам спасся. Ну и кто он после этого?
Команда балкера стала избегать Тимофея, а если кому и приходилось пересекаться с ним на палубе, тот обходил спасенного, как пустое место, – трусов и врунов в ТОЗО не жаловали. Дошло до того, что капитан, жалеючи, предложил Брауну рассказать, как все было по правде. Не трусить, а набраться смелости и честно признаться в содеянном. Тимофей не выдержал и ударил капитана. Команда балкера с удовольствием отметелила «это трусливое брехло» и выбросила Брауна в ближайшем порту, на СПО Моана-3».
В тот же день Тимофей заказал билет на стратолет и вернулся «на берег». Поселился в Евразии у деда Антона – в поселочке Мутухэ, зажатом между Сихотэ-Алинем и Японским морем. Устроился смотрителем плантации ламинарий, влюбился в местную «Мисс», наблюдающую врачиню Марину Рожкову.
Через неделю его страшные шрамы рассосались совершенно, оставив по себе гладкую и чистую кожу, а вот болячка в душе не проходила – грызла и грызла, поедая поедом…
Глава 1. Убийство на опушке келпа
Евразия, Дальневосточный регион, Сихотэ-Алиньская система поселков. 2095 год
Удар был резким и точным. Тимофей Браун даже не заметил, как кулак Хлюста врезался ему в челюсть. Слепящая вспышка – и он выпал в нокаут.
Тимофей быстро пришел в себя, выплывая из звенящей мути, но вскочить, чтобы дать сдачи, у него не получилось – набросились все четверо. Васька Хлюстов, коренастый малый с квадратным лицом, обрюзгшим от пьянки, саданул его ногой по ребрам.
– Почку ему пробей, Хлюст! – взвизгнул, брызгая слюною, Димка Башкатов, прозванный Башкой, высокий и кривобокий – одно плечо выше другого. – Слышь? Почку!
– Чё разлегся? – пыхтел Васька, пиная лежачего. Брыластые щеки его вздрагивали при каждом пинке. – Разлегся тут…
Сашка Бессмертнов по кличке Бес, маленький и юркий, ударил Брауна с другого боку, но не попал, куда метил, и торопливо нацепил на руку самодельный кастет.
– Вдарь ему по печенке!
– Я вас трогал?.. – прохрипел Тимофей, отбрасывая Хлюста и уворачиваясь от Беса. Метнувшись к вожаку этой мерзкой человечьей стаи – Айвену Новаго, высокому парню, костлявому, но широкоплечему, – он достал его прямым в челюсть и добавил хуком слева. Вожак повалился, и трое его подручных накинулись на Брауна снова. Кулаки да башмаки так и мелькали, и лишь порой в этой злой карусели случалась заминка, когда Тимофею удавалось поставить блок или дать сдачи.
Толкнув Беса на Башкатова, он отступил.
– Б-быдло! – вырвалось у него.
– Какие мы невежливые стали, некультурные, зазнались как, за второй сорт нас держат, за недочеловеков… – протянул своим монотонным голосом Айвен и жестом придержал дружков. – Да кто ты такой, спрашивается, чтобы быть наверху и всё иметь по первому классу, а мы для тебя так, насекомые, букашкитаракашки, жучки-паучки, вредители сельского хозяйства… – нагромоздив, по обыкновению, словеса, он потерял под ними мысль, замолчал надолго и кончил грубостью: – Короче, ты! Еще раз увижу рядом с Маринкой – убью! Пошли, Димон…
– Арбайтер вшивый! – злобно прошипел Башка, сплевывая на песок. – Эй, меня подождите!
Выгибаясь на ходу вправо, словно таща большой вес, он догнал товарищей. Громко гогоча и обмениваясь дружескими тычками, четверка двинулась по пляжу, забирая к невысоким дюнам. «Повстречаю каждого по отдельности», – пообещал себе Тимофей.
Он без сил опустился на песок. Избитое тело болело и саднило. Перед Тимофеем серели мелкие камушки, трепыхалась под ветерком сухая водоросль, похожая на рваную коричневую ленточку.
– Сволочь человечества, – просипел Браун, – вот вы кто!
Враги его не услышали, далеко были. Только грубые голоса еще доносились из-за песчаных наносов, поросших пучками сухой травы.
Пляж тянулся дугою, окаймляя залив – от одного скалистого мыса с шапочкой дубняка на макушке до другого, что выдавался в море северней.
Мутноватые волны накатывались, мешая плеск с рокотанием крупной гальки, – целый вал окатышей громоздился вдоль берега.
Японское море невинно зеленело, добавляя к цвету бутылочного стекла сталисто-бурую примесь. Так уж природа распорядилась – чем ближе к странам полуночным, тем краски суровей и угрюмей. Берингово море и вовсе свинцово, а в бурю оно почти черное. Спустишься в тропики – увидишь лазурь и чистый изумруд…
Тимофей потрогал опухшую челюсть.
– Замечательно… – прошипел он.
Ребра тоже болели, и на ноге синячище. Ох-х… И на боку еще. Ах, как же ему не хватает бластера-шестизарядника! Будь оружие при нем, эти гопники обошли бы его на цыпочках, подлащиваясь и заискивающе улыбаясь... Увы, тут тебе не ТОЗО, тут Евразия. Статья такая-то, пункт сякой-то: «За хранение и применение пучкового, лучевого, огнестрельного оружия полагается принудительное ментоскопирование с последующим физическим удалением в зону спецкарантина». Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Браун оглянулся. За дюнами прорастала обычная для приморского побережья дубрава, а дальше, под курчавой сопкой, белели и краснели ярусы двухэтажных зданий. Мутухэ. Крайний поселок в Сихотэ-Алиньской системе – «Сихали», как говорили сами жители.
Прислушавшись, Тимофей не уловил ни гоготанья, ни матерков – прибой глушил все звуки, забивая даже пронзительные крики «белого воронья» – вечно голодных чаек.
Браун снова вздохнул, протяжно и тоскливо. Вздох отдался тупой болью в побитой грудине. Что – боль? Унижение язвило куда сильней. Его избили, а он разве что другую щеку не подставлял. Конечно, деду он скажет, что драка была. Хотя какая драка? Это иначе зовется – «нанесение побоев». Четверо на одного. Отпинали, как хотели, и ушли. А почему? А потому, что он слабак. И трус. Правильно ему тогда, на «Милагросе», бока намяли…
Поморщившись, Тима сел на опрокинутую лодку и уставился в море.
Господи, как же он устал бояться… Как поселился в нем страх в детстве розовом и сером, так и живет по сей день, разрастаясь порой до размеров чудовищных, переполняя трясущееся нутро.
…Первый раз Ванька Новаго побил его классе в пятом. Звезданул по челюсти, неумело, но зло, за то лишь, что «Фей» назвал его Иваном. А надо было – Айвеном.
Правда, в школе Айвен и его «корифаны» вели себя довольно смирно – было кому сделать им укорот. Новаго «королил» на улице – поджидал одноклассников после уроков и лупил. Или издевался.
Юрика Петренко он заставлял катать на себе Беса. «Всадник» радостно понукал «коня», заставляя скакать вприпрыжку, и Юрик, красный от стыда, неуклюже ковылял по кругу.
Витале Ховаеву Айвен или его подручные лили в штаны стакан чаю, а потом отводили домой, громко сюсюкая по дороге: «Кто это у нас такой ма-аленький? А кто это у нас такой мокренький?..»
Правда, «Фей» никогда шпане не подчинялся, не позволял втягивать себя в жестокие забавы. За это его колотили. Пятиклассник Тима Браун смутно понимал, за что его так ненавидит Айвен и прочие Бесы. Только к классу девятому он стал доходить до причин.
Все объяснялось просто – и Тима, и Юрик, и Виталя были из семей работников, «арбайтеров» или «трудовиков», как их еще называли. Майкл Джулиус и Дарья Антоновна, мистер и миссис Браун, входили в те десять процентов активного населения, которые трудились получая аванс и получку, а вот мама и папа Айвена числились в клиентах Фонда изобилия – они были неработающими.
«Трудовики» обзывали их «жрунами» или «пролами», сокращая полузабытое словечко «пролетарий» . Не имея ни образования, ни определенных занятий, «жруны» получали «гарантированный минимум благ» – кормились в бесплатных столовках и отоваривались в бесплатных магазинах-распределителях, им давали квартиры даром, возили в электробусах «на халяву», пускали в санатории и на курорты «за так».
Работники и неработающие. «Арбайтеры» и «пролы».
Одни получали образование и работали, других содержали на всем готовом. Первые селились в коттеджах с садиками, вторые – в сотовых многоквартирниках. «Трудящаяся знать» презирала «праздную чернь», бездельное большинство терпеть не могло тех, кто в остатке.
Ну а пока взрослые громоздили социальные проблемы, дети решали их по-своему: отпрыски «жрунов» били наследников «арбайтеров», а наследники поколачивали отпрысков…
– Сволочь человечества! – неумело выругался Браун. – Тупая, жрущая сволочь! Тунеядцы вонючие, хламидомонады…
Однако слова, восколебавшие воздух, тут же рассеялись в шуме прибоя, и злость, нерастраченная и неразряженная, коллапсировала внутрь, обратившись в депрессию.
Полтора года назад он переселился в ТОЗО. В батиполисе «Центроникс» он встретил Виктора, своего лучшего друга, а год назад бросил его умирать в неведомых пучинах… Умом Тимофей понимал, что зря себя уязвляет – пока «Аппалуза» всплывала, Витя уже трижды бы успел принять свою смерть, но душу все равно корежило и саднило. Чёртова душа… Если бы и вправду чёрту ее продать!
Год минул с тех тошных дней, а лучше Тимофею не стало. Нет, индекс здоровья у него даже выше нормы, но вот почему его полумёртвый организм исцелился за шесть часов, по-прежнему тайна. Раза три Браун проходил медосмотр у кибердоктора, показывался светилам медицины, но ясности не внесли ни машины, ни живые специалисты. Все они дружно признавали, что да, многочисленные ранения и внутренние повреждения действительно имели место, но все давным-давно зажило, без осложнений и без последствий. Лишь один врач-профилактик, молодой и непутёвый, измыслил гипотезу: дескать, впадина Яу, где всё произошло, представляет собой не простое понижение океанского дна, а метеоритный кратер – миллионы лет назад там упал астероид, возможно, внегалактического происхождения. И если допустить, что осколки этого «небесного камня» испускают некую таинственную эманацию, то можно предположить, что данное излучение необычайно благотворно воздействует на человеческий организм – фантастически ускоряется регенерация тканей. Молодой и непутёвый с ходу придумал название той эманации – М-поле, от слова «магический»…