Несколько человек встали рядом с Артаном. Остальные маги начали группироваться вокруг них. Каждый из старших магов дал пояснения членам своей группы, куда и как продвигаться, как поддерживать связь между собой. Маги слушали внимательно, лишних вопросов не задавали.
Через несколько минут люди один за другим начали покидать ночное пристанище. На короткие мгновения крестьянский дом снова заполнился шелестом крыльев и шорохом лап. Артан уходил последним. Он окинул взглядом опустевшую комнату и приготовился перекинуться летучей мышью. Но тут из угла выступила человеческая тень.
– Милорд… Прошу прощения, что задерживаю вас. Я хотел переговорить с вами наедине.
Артан шагнул навстречу говорившему. Взгляд молодого Адела Лутана напомнил ему взгляд Эберета, когда тот отказался от практики в Распете.
– Я полностью к вашим услугам, лорд Адел.
– Милорд, вы сказали, что нам нужно сохранить Академию любой ценой. Так ли это? Сожжение, Потоп – не хватит ли с нас? Не хватит ли с Ремидеи? Стоит ли Академия того, чтобы платить за нее подобную цену? Милорд Кэрдан был сильнейшим. Но откуда, в самом деле, взялась его сила? Поклянетесь ли вы, что речи, будто он тянул силу из нас, – лишь пропаганда Старых?
– Адел, то, что делал милорд, осталось с ним навеки. У нас осталась Академия. Вы скажете мне, что она осталась в руках Старых и ренегатов. Но верите ли вы, что Старые позволят снова учиться и учить, как было при милорде Кэрдане? Только представьте, Адел: больше никаких занятий, никаких студентов и преподавателей, никакой иерархии! Учение без семинаров и лабораторных, без выездных полевых практик, без зачетов, экзаменов, творческих вечеров! Все канет в забвение. Только учитель и ученик в благородном уединении. Сугубо индивидуальная ответственность. Никаких коллективных форм обучения. Вас прельщает такая разновидность обучения? Вы хотите этого?
Лутан внимательно смотрел на учителя.
– Адел, я могу поклясться лишь в одном, что касается милорда Кэрдана. Какие бы цели он ни преследовал, он создал самое прекрасное на земле – нашу Академию. В моих глазах это прощает все. Я хочу вернуть Академии ее статус. Снова легализовать ее. Если для этого мне придется столкнуться с полчищами Старых и легионами ренегатов, я готов. Старые против самого принципа Академии. Они считают индивидуальное обучение единственно верным путем обучения. А я убежден в правильности нашего пути. Я хочу, чтобы Академия, наша Академия, Адел, жила. Ваша, моя, леди Эйтаны, Вэвила, Брогара. Академия достойна того, чтобы существовать.
Артан замолчал, продолжая пристально смотреть на Лутана. Юноша промолвил:
– Вы сказали, что Айлен может воспротивиться нашему переселению в стены его замка. Он действительно может оказаться серьезным препятствием? Чего нам следует ожидать от него? И что же он такое – человек или место?
– Айлен – Очень Старый Маг. Он обрел вечную молодость задолго до того, как маги открыли, что соприкосновение с источником маны приносит долголетие. Айлена можно назвать бессмертным. Судите сами, насколько серьезным противником он способен стать. Он располагал временем изведать такие глубины, которые никому из нас и не снились. И еще, Адел. Вы сейчас упомянули Айлена и "стены его замка". Зарубите себе на носу – нет Айлена и его замка. Айлен и есть замок. Они неразделимы, как плоть и кровеносные сосуды. Замок Айлена – это его тело.
– Если это так… хотя я изо всех сил пытаюсь, и никак не могу вообразить подобное… если это так, то мы окажемся в полной его власти, когда прибудем туда. Не сожмет ли он нас в своих стенах всмятку, словно в гигантском кулаке?
Артан с усмешкой покачал головой.
– У такого всевластия есть обратная сторона. Все, что попадает внутрь Айлена, становится его частью. Причиняя нам вред, он повредит сам себя. А он, несмотря на его немыслимое бытие, не безумен. Он четко видит выгоду и опасность для себя.
От фермерского домика убегала пара собак. Они промчались уже полсотни миль, и сбавили шаг, чтобы перевести дыхание. Через полчаса, отдышавшись, одна смогла направить мысленное послание другой:
«Артан ничего не сказал о богине… Он не мог не видеть Ее. Все должны были видеть Ее. Почему они молчали? Почему мы молчали, Керф?»
«Потому что говорили о другом. Ты же слышала, Эйт, мы покидаем столицу, покидаем Арвиг. Этот Айлен прячется в дебрях Морехи. За пределами досягаемости Иртел. Там мы не побеспокоим Ее, а Она не побеспокоит нас. Зачем было говорить о Ней?»
«Ты в это веришь? Что Она не побеспокоит нас? Что Ее возрождение нас не коснется? И Артан в это верит? Он настолько глуп?!»
«Тише, Эйт. Твой вопль разрывает мой маленький песий мозг. Давай для начала доберемся до Айлена живыми и невредимыми. А там спроси милорда, как возрождение Иртел может коснуться нас. Может, он ответит тебе. Вот только я сомневаюсь. Сомневаюсь, что сам милорд Кэрдан смог бы тебе ответить! Или кто-то из Старых. Впрочем, можешь их спросить, пока мы не пробежали столицу!»
Собачка больно укусила его за ухо.
«Ай! Эйти! Не время и не место для любовных игр! Обещаю, мы займемся этим, как только выберемся с проклятого пепелища… Ай! Прекрати!»
Собака вцепилась в его ухо еще крепче.
«Ну ладно, ладно, прости меня! Про Старых была плохая шутка. Но я думаю, что никто не сможет ответить тебе, как нас затронет возрождение Иртел. Сейчас главное – добраться в Мореху, связаться со стариной Феласом, отыскать Бродягу и проникнуть в него. Лишь после этого мы займемся философскими вопросами. Ну и тем, что я тебе обещал, само собой!»
Часть первая
Глава 1. У Восточных Столбов. Преисподняя и Рай
Ладья поднималась на восток, вверх по течению реки. Плоское дно скользило по поверхности воды, не погружаясь вглубь. Ветер дул навстречу, но бледно-голубой парус, подобный цветом прозрачному льду, надувался против ветра и законов природы. Плоскодонка стремительно двигалась по сужающемуся руслу.
По бортам лодки сидели несколько гребцов причудливого вида. Трое цвергов – плотные, коренастые человекообразные существа ростом чуть больше метра; с длинной курчавой бородой, бугристой кожей землистого оттенка. Двое сатиров с обнаженным человеческим торсом и козлиными ногами. Огромные половые органы выпирали из шерстяной поросли, что густо покрывала тело ниже пояса. На макушке росли длинные изогнутые рога.
Были и люди среди гребцов. По сравнению с прочими диковинными созданиями в них не было ничего необычного, не считая устрашающей льдистой пленки между веками. Но такая пленка застилала глаза всем существам на лодке. Позади остальных гребцов располагались гигантские гусеницы. В древних книгах они назывались сороконожками, хоть имели три, а не четыре десятка конечностей. Гусеницы управлялись каждая с двумя веслами. Их выпуклые фасеточные глаза тоже обволакивал налет инея.
Весла гребцов порхали в воздухе и едва задевали воду. Как ветер дул против движения, не мешая парусу раздуваться в обратную сторону, так и гребцы махали веслами будто игрушками. Ни ветер, ни декоративная гребля не двигали ладью. Она плыла сама по себе, повинуясь незримой мощи.
На корме стоял мужчина. Худой и темноволосый, с серебристыми проблесками на висках – то ли седина, то ли изморозь. Его профиль напоминал хищную птицу, а между век пролегал льдистый налет, как на глазах гребцов. Его прикосновения морозили кожу, и каждый из гребцов вздрагивал, если он дотрагивался ненароком или чтобы отдать распоряжение.
Он чувствовал жгучую, тянущую нить, устремленную на восток. Его путь лежал в недра могучих гор – Восточных Столбов. Но нить тянулась еще дальше. Сквозь горы, в сердце дремучего леса. К той, с кем он связал себя непреодолимыми чарами иного мира – тонкого, прекрасного, блаженного – и беспощадного.
Теперь он понимал свою ошибку. Свое безумие. Тридцать лет назад он пережил непосильную утрату. Женщина, которую он смог полюбить – он, не знавший любви даже к родной матери, – умерла от изнурительной болезни. Честнее сказать – он сам убил ее. Их близость разрушала женщину. Но расстаться не сумели ни он, ни она.
После той утраты он принял решение больше не пускать женщин в сердце. Жить как прежде: использовать для удовольствия и выбрасывать, когда надоедали. Но познав однажды близость, тяжко изгнать из души потребность в ней. И он нашел выход. Поверил, что нашел…
Феи – бессмертная раса прекрасных, вечно юных женщин, могли дать то, в чем он нуждался. Без горя утраты. Фея разделила бы с ним весь его земной путь – каким бы долгим он ни вышел. А мужчина собирался жить долго, очень долго. Он был магом, а маги на Ремидеи обретали долголетие вместе с чародейскими навыками.
Он не учел одного. Если фея решала связать жизнь с человеком, она выбирала сама, повинуясь неподвластному влечению. Та, кого маг захотел сделать спутницей жизни, не выбрала его. И он отомстил – жестоко и уродливо. В результате получил, чего добивался: привязал к себе фею, до конца своих дней. Теперь приходилось расплачиваться за опрометчивый поступок.
Впрочем, он не жалел. Он собирался найти выход, найти решение. Маг никогда не сдавался обстоятельствам – не сдастся и на этот раз. Настигнет беглянку, куда бы она ни ушла. Даже в другой мир, свое тонкое пространство, недоступное для него. Должен быть способ.
А может, проникать в тонкий мир не придется. Нить между ним и жертвой его мести была слишком плотной. Слишком горячей. Так не должно быть, если фея ускользнула в Элезеум. Она сейчас в этом мире. В лесу за Восточными Столбами, а не в своем зачарованном пространстве. Здесь – а значит, доступна для него.
И могла быть только одна причина, почему она сейчас на Ремидее. Тонкий мир отверг ее. Лишь в одном случае Элезеум отвергал своих дочерей – если они вынашивали в чреве смертного. Младенца-мальчика.
Осознав это, мужчина подчинил мощь притяжения стальной воле. Решение принято – найти и вернуть. Теперь это дело времени. Сейчас его путь лежит в горы, а не через горы. Его жизнь принадлежит не ему… Пока. Он намерен это изменить. Не сразу. Понадобится долгое усердное служение, чтобы заслужить право распоряжаться своей жизнью. И он собирался служить. У него не было выбора. Та, в чей чертог он направлялся, могла отнять его жизнь так же легко и молниеносно, как даровала.
Навстречу ладье приближалась отвесная скалистая стена. Восточные Столбы – могучая цепь горных хребтов – прорезали Ремидею с севера на юг и напрочь отсекали треть материка от западной ойкумены. Река вытекала из-под каменного подножия скалы, словно струилась из-под серого занавеса. Ладья не остановилась и не замедлила ход. Она прошла прямо сквозь каменную стену, ее очертания медленно входили в очертания скалы, а затем и вовсе растворились.
Обитатели лодки очутились внутри гигантского грота. На его стенах и сводах мерцали прозрачные камни. То были чистые алмазы невероятных размеров, каких не видел ни один смертный в подлунном мире. Холодное свечение падало бликами на поверхность реки, и казалось, что под водой сияют такие же алмазы.
Ладья скользила по мерцающей воде. Ее нос врезался отражение алмазного света; блики вздрагивали и рассыпались. Чем глубже вплывала она в недра грота, тем холоднее становился воздух. Своды грота покрывала изморозь, искрились и блестели снежинки вокруг алмазов.
Гребцы на ладье поежились. Вход в царство Владычицы был неуютным и неприятным для теплокровных созданий. Мужчина не шелохнулся. Он больше не чувствовал холода. Его тело утратило тепло с тех пор, как он получил жизнь из рук Ледяной Владычицы.
Из одного грота ладья выплыла в другой, еще более громадный. Его стены пещрели уже не отдельными алмазами, а целыми россыпями. По берегам реки высились кристальные колонны. Ладья прибилась к берегу. Мужчина шагнул с кормы на гладкую, будто отполированную поверхность.
Своды грота уходили так высоко, что терялись в темноте. Навстречу прибывшему торопливо приблизилась фигура козлоногого сатира. Он был выше и крупнее сородичей-гребцов, широкоплечий и широкозадый. Его мужское, а точнее – козлиное достоинство вовсю выпирало из шерсти и вызывающе топорщилось. Рога у козлоногого тоже были длиннее и толще, чем у других особей. Он смотрел на человека с презрением и отвращением.
– Я знаю тебя, маг. Ты тот, кто жаждет власти над целым миром. Жаждет доказать, что нет в мире силы, превосходящей его собственную. Так вот, эта сила есть. Она здесь, у Владычицы и Ее слуг. Ничтожнейший из Ее рабов превосходит тебя силой. Я, Вион-Меш, ничтожный перед Нею, велик перед тобой. Я велик, ты ничтожен.
Мужчина поклонился. Долгие десятилетия он не кланялся никому – даже монархам. Зато ему кланялись все. Все изменилось, когда пробудилась богиня. Он склонился перед Ней, даровавшей ему жизнь. Если придется пресмыкаться и перед Ее слугами, он готов.
– Я понял тебя, Вион-Меш. Ты велик, я ничтожен.
Козлоногий скривился.
– Я читаю в твоей душе, маг, а во рту. Ты хочешь присмотреться. Испробовать нас в деле. И потом завоевать свое место подле Владычицы, оттеснив нас. Даже не пытайся. Ты очень скоро поймешь то, что сказал. Поймешь по-настоящему.
* * *
Сотнями миль восточнее подземной пещеры, в сердце дремучего леса, на густой траве и древесных корнях лежала ничком девушка. Тело содрогалась в беззвучных рыданиях. На несколько мгновений дивный мир, которому она принадлежала, впустил ее. Раскрыл непостижимое богатство форм, смыслов, ощущений, бесконечную вариативность и переменчивость, но в то же время – постоянство сути, которое так тяжело обрести в материальной Вселенной.
А затем исторг ее обратно в эту самую Вселенную. Просто исчез. Будто был лишь видением, плодом ее воображения. Девушка обнаружила себя лежащей на густой траве, под сенью раскидистого бука. Незнакомое место привычного материального мира. Сердце охватила тоска. Душа рвалась обратно в дивное тонкое пространство, которое открылось ей и тут же отторгло, не позволило остаться, отказало в сопричастности. Этот удар и потеря стали самыми горькими для девушки, горше всего, что ей довелось пережить.
Она зарыдала, оплакивая утрату. А потом на нее снизошло умиротворение, словно невидимая материнская рука коснулась ее. Она открыла глаза и увидела двух женщин. Одна из них действительно протягивала к ней руки. Ее прекрасные глаза светились нежностью и любовью. Ее лицо было таким родным.
Она видела его на портрете в своем родовом поместье. Видела минуты назад, когда Элезеум явил ей все свои формы разом. Она узнала лицо матери.
Вскочив, девушка бросилась в материнские объятья. Ее охватили спокойствие и блаженство, которых она никогда не знала в человеческой жизни. Вот как оно было у тех фей, кого не разлучали с матерями… Кого не лишили материнской близости, не отсекли от целительной силы Элезеума.
Она потеряла счет времени. Лораин не отстраняла ее, не выпускала из объятий. Обнимала дочь столько, сколько ей было нужно, чтобы утешить боль пережитых потерь и душевных ран. Когда наконец измученная душа Эдеры насытилась, и девушка смогла разомкнуть объятья, они посмотрели друг другу в глаза. Лораин улыбалась дочери, и улыбка насыщала Эдеру теплом и единением – чего ей так не хватало в жизни. Перворожденная фея взяла дочь за руку, и они опустились на траву.
Третья женщина, которая все это время стояла поодаль, приблизилась и села рядом. Ее лицо было спокойным и слегка отстраненным. Было сложно определить, что она чувствовала рядом с Эдерой и Лораин. Сострадала ли горю разлуки, разделяла ли радость встречи… Что таилось в глубине ее бездонных глаз, не могли прочитать даже феи.
– Светлая Иринел, – промолвила Эдера. Женщина склонила голову. Ее речь зазвучала внутри Эдеры, облекаясь не то в слова, не то в мыслеобразы – ясные, доступные, прозрачные импульсы в сознании.
– Приветствую тебя, Адеир, дитя, лишенное детства. Мы пришли вслед за тобой – твоя мать и я. Лораин даст тебе тепло и ласку, в которых ты нуждаешься. Я дам ясность там, где ты пожелаешь обрести ее. Задавай мне любые вопросы. Если я ведаю ответ, то поделюсь им с тобой.