Однако трудно оспаривать положение, что оптимальное, по Парето, очень часто является социально неприемлемым. Поэтому даже в русле неоклассического направления политической экономии формируются иные теории благосостояния.
3.5. А. Пигу и идея социализации рыночной экономики
Английский экономист А. Пигу (1877–1959) занимает почетное место одного из ведущих представителей кембриджской школы неоклассического направления экономической мысли, внесших существенный вклад в разработку большого круга теоретических проблем рынка.
Факты научной биографии
В течение первой половины XX в. Пигу не раз привлекал к себе внимание ученых постановкой новых оригинальных вопросов в сфере исследования системы рыночных отношений. Его долгая и в целом успешная карьера талантливого профессора Кембриджского университета совпала со сложным и даже трагическим временем трансформации капитализма: по планете прокатились две кровопролитных мировых войны, рыночная экономика пережила катастрофический удар «великой депрессии» 1929–1933 гг., резко обострились многочисленные социальные конфликты в условиях массовой безработицы, а «невидимая рука» рынка, провозглашенная Адамом Смитом, начала все более активно дополняться видимой рукой государственного вмешательства хозяйственных процессов. В России же произошла социальная революция, и здесь началось активное построение централизованно планируемой экономики, в результате чего мир оказался втянутом в эпохальное экономическое соревнование двух способов производства: капиталистического и социалистического.
Поскольку экономические воззрения обычно выступают либо непосредственном, либо опосредованным продуктом своего времени, постольку и теоретические разработки Пигу в большей или меньшей степени являлись отражением эволюции рынка, которую он начал претерпевать в двадцатом столетии. И здесь нельзя не обратить внимание на тот очевидный факт, что взгляды Пигу подвергались критике со стороны как западных ученых (прежде всего, Джона Мейнарда Кейнса), так и советских экономистов. Причем, если в первом случае они были объектом целенаправленной атаки за содержащееся в них дальнейшее развитие классической традиции, опирающейся на постулат саморегулируемого рынка, то во втором речь, как правило, шла о разоблачении полной научной несостоятельности его идей в связи с обнаруженным в них откровенно буржуазным, апологетическим характером. Так, например, в широко известной в советское время четырехтомной энциклопедии «Политическая экономия» говорилось о том, что теория Пигу «практически направлена на защиту интересов класса капиталистов, на повышение степени эксплуатации наемного труда».
Между тем сегодня, когда рыночный тип хозяйствования уверенно шагает по Европе, да и по всему миру не в качестве «призрака», обреченного якобы на уход в историческое небытие, а в виде реальной и динамично развивающейся (при всех ее недостатках) социально-экономической системы, требуется значительно более объективный подход к рассмотрению ключевых теоретических концепций Пигу как одного из предтечей идеи социализма современной рыночной экономики.
Пигу родился в Англии и получил блестящее образование в Кембриджском университете – одном из старейших университетов Европы (основан в 1209 г.), где он овладел фундаментальными знаниями в области математики, истории, философии, психологии и политической экономии и был любимым учеником патриарха англосаксонской экономической науки Альфреда Маршалла. В 1908 г. когда Маршалл оставил руководство кафедрой политэкономии Кембриджского университета, он передал свою должность тридцатилетнему Пигу, который в дальнейшем бессменно возглавлял эту знаменитую кафедру 35 лет и вышел в отставку лишь в 1943 г. Выступив в качестве наследника основателя кембриджской школы Маршалла, Пигу в течение всей своей жизни способствовал укреплению ее роли среди других течений экономической науки первой половины XX в.
Круг интересов Пигу отличался чрезвычайным разнообразием: он принимал участие в многочисленных дискуссиях, касающихся не только экономики, но и философии, религии, искусства и даже поэзии. Он считался талантливым оратором и уделял особое внимание работе с молодыми учеными. При этом Пигу нередко исполнял ответственные государственные поручения: в 1918 г. он состоял членом правительственного валютного комитета, в 1919 г. – членом королевской комиссии по подоходным налогам, а в 1924 г. – членом комитета Чемберлина по вопросам денежного обращения.
Пигу был плодовитым автором и написал большое число работ, среди которых следует назвать такие книги, как «Принципы и методы достижения мира и согласия в промышленности» (1905 г.), «Богатство и благосостояние (1912 г.), «Безработица» (1914 г.), «Экономическая теория благосостояния» (первое издание – 1920 г., а четвертое переработанное и существенно дополненное, – 1932 г.), «Очерки по прикладной экономической теории» (1923 г.), «Колебание промышленной активности» (1927 г.), «Теория занятости» (1933 г.), «Экономическая теория стационарных состояний» (1935 г.), «Занятость равновесие» (1941 г.), «Отклонения от полной занятости» (1945 г.).
Однако главным сочинением (и главной теорией) Пигу является «Экономическая теория благосостояния», тогда как большинство других его работ представляют собой лишь определенную детализацию в ходе анализа общих проблем благосостояния.
Время обнаружило вполне очевидные недостатки и пробелы в отдельных теоретических позициях Пигу. Но то же время рождает к нему новый интерес, вызванный в первую очередь его попыткой обоснования социальной справедливости как неотъемлемой составляющей рыночной системы экономики.
В связи с этим необходимо обратить особое внимание на определение главной целевой направленности экономической науки, как ее понимал Пигу. Уже в первой главе своей знаменитой книги «Экономическая теория благосостояния» он подчеркивает, что «социальный энтузиазм, который восстает против убожества грязных улиц и безрадостного существования обездоленных людей, есть начало экономической науки». В основания экономической теории он старался положить известный философский принцип утилитаризма – «наибольшее благо для наибольшего числа граждан», считая, что сам человеческий разум должен служить «социальному состраданию».
Рынок и социальная справедливость! взгляд в прошлое
Опираясь на триаду органически взаимосвязанных понятий – «социальный энтузиазм», «социальное сострадание» и, наконец, «социальная справедливость», уместно заключить, что все они являются не чем иным, как необходимыми компонентами социальной ориентации рыночной экономики.
Названная ориентация, нашедшая уже во второй половине XX в. свое отражение в известных западных теориях народного капитализма, диффузии собственности и демократизации капитала, общества изобилия и государства всеобщего благоденствия, некогда решительно отвергалась в политической экономии советского периода. Рыночная система целиком и полностью отождествлялась тогда с капитализмом, а сам капитализм трактовался исключительно в качестве системы «наемного рабства», системы жесточайшей эксплуатации наемного труда. Что же касается социализма, то он рассматривался как абсолютная противоположность капитализма и, разумеется, рынка. Все это четко вписывалось в следующую идеологизированную конструкцию. С одной стороны, социализм в виде «научного социализма» и одновременно первой ступени коммунистического общества мог возникнуть и развиваться только там, где был полностью ликвидирован капитализм, а, с другой стороны, капитализму была изначально и внутренне чужда какая-либо социализация, ему было навсегда отказано в возможности социальной ориентации экономики.
Отсюда, прежде чем обратиться к выяснению теории благосостояния. Питу не будет лишним совершить краткий экскурс в общую проблему достижения социальной справедливости на базе рыночных отношений, ибо ее реальное воплощение в жизнь отличается и сегодня неснижающейся актуальностью. Например, не секрет, что в нашей отечественной экономике, переходящей к рынку достаточно трудно и даже болезненно, все еще практически далек от завершения спор о несоциальной ориентации, о высокой социальной цене проводимых рыночных преобразований и, следовательно, об их социальной справедливости. В горниле названного противостояния есть желающие вернуться (не полностью) к прошлому, к огосударствленной экономике, поскольку именно в ней они продолжают видеть абсолютное торжество социальной справедливости. Есть и их прямые антиподы, призывающие неуклонно следовать курсом рыночных реформ, не учитывая число социальных жертв. При этом широким слоям населения нередко внушается мысль, что любая серьезная трансформация экономики всегда и объективно требует новых издержек, или, иными словами, – прежде думай о величии построения рыночной системы, а потом о себе.
Между тем экономическая жизнь общества находится в сложной взаимосвязи и взаимодействии с его социальными, политическими, культурными и, наконец, нравственными институтами. Отсюда и сама экономическая теория – это не только наука об эффективном приумножении богатства народов, об экономических отношениях между людьми и не только составная часть науки об обществе, но и неотъемлемая часть науки о человеке. Не случайно в фундаментальном труде Маршалла «Принципы экономики» (1890 г.) говорится, что экономическая наука «представляет собой, с одной стороны, исследование богатства, а с другой – образует часть исследования человека».
Ведь хозяйственной деятельностью (хорошо ли, плохо ли) занимаются люди, они вступают друг с другом в те или иные экономические отношения, и, может быть, именно этот субъективный (человеческий) фактор должен находиться в первооснове не только рациональной организации экономики и ее процветания, но и организации социально-справедливых систем.
Разумеется, рынок (как и любую другую систему) нельзя идеализировать. Современное человечество (как и отдельно взятый человек) все еще далеко от совершенства, и, следовательно, ему и в двадцать первом столетии не по силам создать совершенную во всех отношениях социально справедливую систему хозяйствования.
Однако данная посылка отнюдь не снимает проблему соотношения экономики и морали, богатства и человеческой нравственности. Некогда известный французский политический деятель Ш. Талейран (а это было еще в начале XIX в.) говорил: «Для того, чтобы иметь много денег, не надо иметь много ума, а достаточно не иметь совести». Подобный циничный подход к приобретению богатства процветал на практике много веков, не сдан в архив и сегодня и, к глубокому сожалению, переживает причудливый ренессанс в нынешней российской экономике.
В трудах экономистов прошлого нередко обнаруживается их намерение осуществлять двойственный подход к анализу общества и государства: с одной стороны, чисто экономический, а с другой – этический (понимая под этикой систему норм нравственности поведения людей). По сути речь здесь идет о попытках (порой наивных, но иногда и вполне верных) решить, выражаясь современным языком, проблему нравственной организации человеческих (и, в частности, экономических) отношений.
Уместно вспомнить, как русский купец И. Посошков, творивший в эпоху меркантилизма, в своей «Книге о скудности и богатстве» (1724 г.) своеобразно соединил экономическое исследование с этическим, переплетая тему «народного обогащения» с темой «правдоискательства». Разделив богатство на вещественное и невещественное, он усмотрел его невещественную форму в «истиной правде», сделав характерный вывод – «Без насаждения правды нельзя народ весь обогатить». Так у концепции «благосостояние для всех», разрабатываемой в экономической науке второй половины XX в., обнаружился любопытный прообраз в идее «народного обогащения», сложившейся в лоне русского меркантилизма начала XVIII в. Что же касается практической реализации этой идеи в самой России в петровские, а равно и послепетровские времена, то не лишне привести ее оценку, сделанную в 1910 г. талантливым экономистом и историком В. В. Святловским. «Вся тяжесть нашего меркантилизма, – отметил он, – упала на крестьянство».
Можно вспомнить и об этической парадигме А. Смита, написавшего почти за 20 лет до «Богатства народов» свой фундаментальный философский труд – «Теория нравственных чувств»…
Выясняя этический аспект изучения экономики в отечественной науке, бесспорно нельзя пройти мимо оригинального сочинения выдающегося русского мыслителя В. С. Соловьева «Оправдание добра. Нравственная философия» (1897 г.). В этой книге есть отдельная глава, имеющая небезынтересное название – «Экономический вопрос с нравственной точки зрения». Обосновывая мысль о необходимости достижения «общего блага» и рассматривая действия, которые идут ему в ущерб, Соловьев делает, в частности, следующее замечание: «Если нужно отказаться от денег как от зла, потому что многие люди делают зло через деньги, то необходимо также оказаться и от дара членораздельной речи, так как многие пользуются ей для сквернословия, празднословия и лжесвидетельства. Но на самом деле деньги, торговля и банки не суть зло, а становятся злом или, точнее, следствием зла уже существующего и причиной нового, куда вместо необходимого обмена служат корыстному обману». Не являясь теоретиком-экономистом, Соловьев прекрасно понимал объективную необходимость обменных процессов в развитии экономической жизни общества и не считал рынок как таковой изначально несправедливой в социальном отношении системой.
Следовательно, не стоит удивляться тому, что капитализм, будучи в своей первооснове рыночной системой и принявший некогда конкретную историческую форму эксплуатации наемного труда, был вынужден в конечном счете встать на путь собственной трансформации под знаком усиливающейся социализации экономических процессов.
Важной теоретической вехой на этом пути как раз и стала разработанная Пигу экономическая концепция благосостояния.
Теория благосостояния! Национальный дивиденд, перераспределение доходов и налоги
Поставив во главу угла своей экономической концепции понятие благосостояния в качестве «определенного состояния человеческих чувств» на основе удовлетворения некоторой совокупности потребностей, Пигу придал теории морально-этический характер с элементами психологизма и этики поведения. Для количественного измерения экономического благосостояния он предложил использовать категорию национального дивиденда, которая представляла собой по сути новое название национального дохода страны (чистого продукта общества). Национальный дивиденд, с точки зрения Пигу, это годовой поток товаров и услуг в денежном выражении за вычетом расходов, связанных с использованием капитальных благ.
Опираясь на маржиналистскую методологию анализа экономических процессов, Пигу предложил оригинальный подход к исследованию распределения ресурсов и доходов в обществе и тем самым – распределения национального дивиденда, который он считал ключевым показателем не только эффективности общественного воспроизводства, но и степени общественного благосостояния.
В рамках такого анализа требовалось выяснить соотношение экономических интересов индивида и общества, для чего было введено понятие предельного чистого продукта в двух его формах – частной и общественной, и на этой основе решалась проблема расхождений между предельным частным чистым продуктом и предельным общественным чистым продуктом.
Пигу установил зависимость объемов этих предельных величин от цены предложения реализуемых на рынке благ, под которой понимались предельные издержки производителей. Если цена предложения снижается, то предельный общественный чистый продукт будет больше предельного частного чистого продукта, а если повышается, то меньше. В случае постоянной цены предложения общественный и частный предельные чистые продукты уравниваются, и только при этом равенстве достигается максимум производства. Что же касается экономического благосостояния, то его максимум, выраженный в максимуме национального дивиденда, может быть достигнут лишь при оптимальном рассредоточении ресурсов по отраслям народного хозяйства. Иными словами, когда использование ресурсов в определенной сфере экономики приносит меньшую отдачу, чем в какой-либо другой, то для увеличения национального дивиденда необходимо их соответствующее перемещение в более эффективные отрасли.
Национальный дивиденд приближается к своему максимальному значению лишь при одинаковой стоимости предельного общественного чистого продукта, получаемой в результате любого возможного варианта использования ресурсов. Путь к подобному равновесию (к уравниванию недельных продуктов) и к достижению максимума национального дивиденда обеспечивается, по мысли Пигу, действием двух дополняющих друг друга сил: с одной стороны, «своекорыстным частным интересом», а, с другой, – государством, выражающим интересы общества. При этом основными государственными инструментами, содействующими ликвидации разрыва между предельными продуктами, выступают либо субсидии, либо налоги. Таким образом, несоответствие между двумя видами предельного чистого продукта явилось теоретическим обоснованием необходимости государственного вмешательства в рыночную экономику, направленного на увеличение эффективности размещения ресурсов.