Город был похож на муравейник. Суматошный, волнующийся, тесный. Город был светел, как чистый лист. Просторный, новый, диковинный. Хочешь – пиши в нем свою историю. Хочешь – просто стань запятой в истории чужой. Повезет – окажешься восклицательным знаком. Лишь бы не точкой. Она ведь слишком мала и незаметна на карте жизни. К тому же конечна.
А здесь… Здесь можно было начать новую жизнь. Чувствовать себя цельной, сильной, свободной. И просто наблюдать. Затеряться в толпе и одновременно быть ее центром. Остановиться и просто слушать этот шум, движение, питаться ими, осознавать себя их частью. Быть маленьким окошечком в огромном городе, который никогда не спит. Быть никем и всем одновременно.
А потом побежать. Нестись по этим улицам наугад быстрее ветра. Узнавать все новые и новые дороги. Видеть дома, дворы, людей. Все чужое. Незнакомое. Зато настоящее и живое. И потому рождающее необыкновенный трепет в душе.
Любовь к тому или иному городу рождается ведь именно из тех чувств, которые ты в нем испытал, а не из его внешней оболочки. Это место дало мне свободу. В минуту отчаяния подарило крышу над головой. Приютило, обогрело. Показало, каким уютным оно может быть.
Но местные жители… Надо признаться, они все здесь носили лица-маски, и это трудно было не замечать. Словно знали, что их город – всего лишь притаившийся голодный монстр. Поэтому в толпе легко можно было отличить приезжих – взгляд широко распахнутых глаз, по сторонам, а не сквозь тебя, беспокойство и… восхищение. Неподдельное, какое бывает лишь у маленьких детей, совершающих свои первые открытия.
Чем больше город, тем сильнее в нем люди заморожены душевно. Защитная реакция такая. Иначе – не выжить. Безумный темп, все на бегу, и, чтобы не реагировать на внешние раздражители, они будто надевают на себя коробку из-под холодильника. И вот десятки тысяч таких коробок идут друг другу навстречу, едут в метро, убивают время в душных офисах. Даже спят они все в коробках.
В такой защитной оболочке людям удобнее жить. Да что уж там, даже нырять в виртуальный мир экрана мобильника удобнее. Полный отрыв от реальности. Иначе, этот город, кажущийся таким гостеприимным, непременно сожрет заживо. Вывернет наизнанку и поставит на колени перед одиночеством, которое ты так старательно игнорировал. Наверное, поэтому жители мегаполиса не смотрят ему в лицо: они, как обтесанные водой гладкие камешки. Приспособившиеся, но не сломленные. По крайней мере, не знающие о том, что этот мир уже наступил им на горло мягкой и беспощадной лапой и медленно вытягивает остатки жизни.
Большой город – лучшее место для уединения.
Мой чердак – место, с которого открываются самые красивые виды.
И я мечтала поскорее добраться до него, чтобы надеть наушники и, погрузившись в мир музыки, приникнуть носом к прохладному стеклу окна.
А за ним…
Самые высокие здания, самые ветхие трущобы. Самые яркие звезды, самая серая пыль на крышах. Самые влиятельные люди и самые порочные. Сильные и слабые. Благородные и жестокие. Богатые и бедные. Миллионы жителей, смотрящих только лишь себе под ноги. И единицы тех, кто все еще замечает небо надо головой.
Илья
Поставил железного Зверя после изнурительной тренировки в фургон и отвез в гараж. Пересел там на свой старый дорожный байк Honda CBR 1000RR, оранжевый с черным, и погнал в сторону кафе.
Адреналин бурлил в крови, радостно заставляя стучать сердце. Быстрее. Еще быстрее. Боль в плече уже почти утихла и больше не создавала мне таких неудобств как вчера. Я даже позволил себе превысить скорость на оживленных улицах, за что тут же чуть не поплатился – меня лихо подрезал в отместку какой-то мажор на «мерине» S-класса.
Удержался в седле, выровнял байк и сбавил скорость. Гоняться с ним не стал: не было времени, да и желания, если честно. Торопился к закрытию заведения. Мне было не важно, что скажу ей, как буду знакомиться и буду ли, вообще. Да возьму и просто украду ее. Да! Не важно, кто она такая, и есть ли у нее…
Едва не впечатался в бордюр, резко притормозив. Служебный выход оказался там, где я и предполагал, с обратной стороны здания. Маленькая, неприметная дверка. Вот только вышла она оттуда не одна. Замялась на крыльце, о чем-то разговаривая с тощим лохматым пацаном, похожим на циркуль, робко спустилась на две ступеньки вниз, когда он закурил.
Я снял шлем, положил на бензобак и принялся за ними наблюдать. Ее волосы мягко развевались на ветру. Мое сердце от этого зрелища гудело прерывисто, как неисправный мотор. В воздухе все еще пахло редким летним дождем, а я, глядя на нее, ощущал лишь запах, который запомнил, когда она подходила ко мне утром. Соленое море, песок, кожа, только что обцелованная южным солнцем, и едва ощутимый аромат земляничного мыла, исходящий от нее.
Да, именно его. Странно, но именно так я и почувствовал.
Они болтали, стоя всего в метре друг от друга, и совершенно меня не замечали. А мой пульс все ускорялся и разгонялся уже до немыслимых величин. Да и не только мой. Кажется, и пульс всего города тоже. Рядом с ней оживало буквально все.
Ничего подобного раньше со мной не происходило. Это было так неожиданно, неправильно и приятно одновременно. Когда они прошли мимо по направлению к переходу, почувствовал себя школьником, забывшим стихотворение у доски в самый важный момент. Все слова, которые собирался сказать, все мысли, которые накопились в голове за целый день, они будто испарились в секунду. А она все продолжала и продолжала светиться, совсем как тогда, утром.
И мне нестерпимо захотелось ее сфотографировать. Запечатлеть на память. Пожалел, что не взял с собой мамин фотоаппарат. Он лежал дома в коричневом чемодане с остальными вещами, которые от нее остались.
И теперь я по-идиотски улыбался вслед этой девушке. Ловил взглядом каждый ее шаг, казавшийся удивительно грациозным и легким. Улыбался самому себе. Тому, какой же я придурок, и тому, почему никогда об этом не догадывался раньше. Все еще слышал ее голос, такой нежный, такой мелодичный. И понимал, что у меня появилась мечта – дотронуться до нее. Узнать, кто она. И узнать, зачем у меня внутри все переворачивается, когда она рядом.
Нана
«Дождь в глазах»
Маленькую желтую записочку с таким текстом я обнаружила сегодня в салфетнице на семнадцатом столике. Огляделась по сторонам. В общей суете кафе никто не вызывал даже малейших подозрений. И вряд ли это опять предназначалось именно мне. Поэтому успокоив себя таким образом, продолжила работу.
Но ближе к вечеру вдруг заметила, что среди салфеток опять что-то желтело. Это уже походило на какую-то игру. Странную. И она мне совсем не нравилась. Настораживала. Пугала.
Заговорщически оглядываясь на посетителей, выудила послание и спрятала в карман. Приняла заказ у вновь пришедших, отдала его поварам и, покинув помещение кухни, навалилась спиной на стену в коридоре.
Дрожащими пальцами развернула бумажку. Сердце замирало. Тук. Тук. Какое-то забытое ощущение трепета вперемешку с тревогой поднималось к горлу. Опустила глаза на записку. Тот же почерк.
«Но когда у тебя хорошее настроение, в глазах проясняется. Я вижу радугу, а за ней и солнце»
Какой бред.
Но мило…
Шумно выдохнула, быстро спрятала бумажку в карман, к остальным таким же и, переведя дыхание, взяла тарелки и вышла в зал. Как ни пыталась, не смогла понять, был ли автор посланий одним из присутствующих. И если был, то кем именно.
– Виталик, ты не знаешь, – начала я, когда мы вышли после работы из кафе, – кто оставляет записки на семнадцатом столике?
– Записки? – Паренек удивленно взметнул брови.
– Да. Желтенькие такие.
– Нет. – Зажал зубами сигарету. – Это же твои столики. А что там? В записках этих?
– Да… ничего. – Улыбнулась. – Просто думала, вдруг ты видел. Может, приходил кто. Там все время разные люди сидят, постоянные посетители в основном садятся в глубине зала, а этот столик у окна, возле самой двери. Не самое удобное место. И все не могу понять, кто же успевает туда записки подкладывать.
Виталик закашлялся.
– А что пишут-то? Угрозы или любовные послания?
– Да… В общем, неважно.
Илья
А сегодня, когда я ехал по дороге из института, она вышла пообедать прямо на улицу. Возле кафе поставили несколько столиков под зонтами. За один из них она и села. На ней уже не было фирменного передника, обычные джинсы и футболка. Поставила перед собой стакан сока, печенье на блюдце и, словно не замечая происходящего вокруг, уставилась на дорогу.
Усталость в позе, в опущенных вниз плечах, в уголках губ. Я бы даже сказал, какая-то горечь. Особая. Когда закрываешь веки на пар секунд, выдыхаешь медленно и ждешь, что вот сейчас, вот оно пройдет. А когда открываешь глаза, дышится уже заметно легче. Удивительно, но факт.
Я остановился на другой стороне дороги, припарковал мотоцикл и, не слезая с него и не снимая шлема, стал наблюдать. Жалел, что не видел с этой точки зарождающегося дождя в глазах той девушки. Хотя знал и понимал по одному только языку ее тела, что он там есть. Уже третий день время от времени кружил возле этого кафе, как-никак.
Мне не хотелось, чтобы она грустила. И одновременно хотелось знать, что именно ее так печалило. Сам не знал, почему оттягивал этот момент, почему не мог подойти, чего боялся. Чувствовал лишь, что хочу видеть ее, наблюдать, чтобы узнать лучше. И, может, тогда…
Ведь если однажды приду сюда, а она исчезнет, то вряд ли уже смогу забыть ее черты.
Девушка взяла круглое печенье с блюдца, покрутила в руке. Попыталась разъединить две половинки, чтобы добраться до крема внутри, но печенье разломилось, осыпав крошками стол, а заодно и ее колени. Она едва заметно дернула плечами. Посмеялась над собой. Забавно. Затем отпила немного сока через трубочку, достала ее, отряхнула легонько и приставила к глазу. Зажмурила второй, и принялась вглядываться куда-то.
С ума сойти… Она смотрела через соломинку для сока!
Странная. Необычная. Удивительная.
Я не удержался и даже рассмеялся беззвучно. Снял шлем, прижал к груди и, выгадав удобный момент, перебежал через оживленную улицу. Весьма удачно – мне даже не посигналили. Пройдя у нее за ее спиной, вошел в кафе. Жизнь там не останавливалась. Уже знакомый паренек бегал меж столиков, а возле бара опять стояли люди. Всего трое, но они создавали хороший заслон. Встав за ними, достал листок, ручку, нацарапал на них нужные слова и свернул квадратиком.
Всего-то и нужно было: сделать пару шагов от двери и вложить записку в салфетницу. Уже через пять минут, сидя на байке в шлеме, я мог наблюдать через окно, как она берет ее, прячет в карман, оглядывается по сторонам, а затем долго-долго смотрит на улицу через стекло.
Завтра. Завтра утром я приду и сяду за тот самый столик. Только напьюсь успокоительного и привяжу руки к стулу, чтобы не вести себя, как дурак.
Нана
«Поворачивай половинки печенья в разные стороны. Так они не сломаются. И кстати. Зачем ты смотришь на мир через коктейльную трубочку???»
Мой взгляд бросился блуждать по кафе. Все посетители были заняты едой. Смотрела, смотрела. Убрала бумажку в карман и подошла к окну. Сканировала глазами улицу, пока они не заслезились. Проще было кристалл соли в сахарнице найти, чем вычислить автора послания.
С дрожью в голосе обратилась к Виталику:
– Стой. – Взяла его за локоть и притянула к себе. – Ты здесь никого не видел? Возле этого столика?
– Что? – Сначала он нахмурился, затем его губы растянулись в улыбке. – Нет. Опять записка?
Я показала край желтой бумажки, торчащий из кармана, и тут же спрятала его обратно в недрах джинсов, в которых Гарик с завтрашнего дня запрещал мне появляться на рабочем месте.
– Да. – Прошептала.
Виталик прищурился.
– Похоже, у тебя появился преследователь. – И, рассмеявшись, поспешил обратно, к своим столикам.
Ладно.
Тогда как тебе вот такой ход, а?
Достала ручку, быстро нацарапала ответ и вложила бумажку в салфетницу. Довольно улыбнулась и последовала в служебное помещение за своим фартуком. Плотно закрывать дверь не стала. Замерла возле образовавшейся щели, гадая, кто же придет, чтобы забрать записку. Ведь если он видел, что я ее оставила, то обязательно вернется. Непременно. Деваться-то ему некуда.
Так кто же ты, загадочный незнакомец?
А, ну, выходи!
Кирилл
Тим навалил.
Не в прямом смысле. Обычно он садился ко мне в тачку, вытягивал ноги, разваливался на сидении, а затем бесцеремонно требовал «навалить волюмЭ». Типа добавить громкости (англ. Volume*). Что он сейчас и сделал. Самостоятельно.
Не то, чтобы мой друг не умел читать по-английски, ему просто нравилось привлекать к себе внимание, для чего он и придумывал себе такие «фишки». «Хэллоу, ха вар ю, бэйба?» – была его стандартная фраза для подката к незнакомым телкам. Произнеся ее с умным видом, Тим обычно ржал над тем, как они разбегались в разные стороны. Не то, чтобы этот парень был конченым дебилом, но над манерами ему бы стоило поработать.
– Вот здесь. Да. – Тим подскочил на сидении, указывая на поворот. – Сюда заворачивай.
– Так тебе на вокзал надо? – Повернул руль, заезжая на площадь. – Так бы сразу и сказал. – Сбавил громкость.
Левицкий хмыкнул.
– Кое-что нужно забрать с поезда.
Я даже притормозил. Машину дернулась и замерла у края дороги. Сзади сразу недовольно посигналили.
– Ты во что опять лезешь, придурок? – Повернулся к нему.
Тим сквасил невинное лицо.
– Да езжай уже. – Кивнул на пробку, собирающуюся позади нас.
Какой-то хмырь на красной «вольво» начал мне сигналить, пытаясь объехать. Места ему для маневра не хватало.
– Да завали ты, с*ка! – Крикнул я ему в окно. – Места до х*я, заткнись и объезжай!
– Поехали. – Попросил Тим, натягивая козырек бейсболки на лицо.
Тихонько тронул автомобиль с места. Звуки клаксонов тут же утихли. Мы двинулись к въезду на вокзальную площадь.
– Так ты мне скажешь, какого лешего забыл на вокзале? Раз уж я подписался на эту х**ню вместе с тобой.
– Ты чо вечно кипишуешь, братан? – Отмахнулся друг, глупо улыбаясь. – Просто кое-что получить нужно из Питера. Всего лишь пакетик.
– Будто я не знаю, что в поездах через проводниц передают? Да? – Покачал головой и крепче сжал руками руль. – Решил курьером заделаться? В барыги подался, ты, недоумок?
– Ти-хо, ти-хо! – Тим, отстраненно глядя в окно, достал пачку жвачки, отделил одну и закинул в рот. – Все нормально, Кирюша. С каких это пор ты стал таким сыкуном?
Я резко вывернул руль и припарковал автомобиль в подходящем месте прямо у входа на вокзал.
– С тех пор, как ты попросил меня подвезти тебя за пакетом наркоты! – Заглушил двигатель и повернулся к нему. – У тебя башка совсем не варит, что ли? Какого хера ты в это лезешь? Мало бабла? Так попроси у бати еще. У него его столько, что можно жопу подтирать баксами вместо бумаги.
Его глаза блеснули хитрым огоньком. Рот растянулся в неодобрительной улыбке.
– Когда мы тачку угоняли, тебе было весело, братан. Разве нет? – Яростно задвигал челюстями, перекидывая комок жвачки то в одну сторону, то в другую. – А это тоже незаконно, не забывай.
– Да. – Я кивнул. – Но наркота… На х*я?
– Да не наркота там. – Он с шумом выпустил воздух изо рта. – Принесу и покажу. О’кей?
– Давай.
– Договорились. – Он открыл дверь, вышел и нагнулся, заглядывая в салон. – Слышь?
– Что?
– Ты жопу-то свою доставай. Постой тут, посмотри по сторонам. Если движуху какую заметишь, набери меня. Ладушки?
– Вот же сссс*ка… – Усмехнулся, когда дверь за ним закрылась.
Неохотно вылез из машины, закрыл дверцу, прошел и встал на лесенку. С этой позиции отлично просматривалась вся площадь. Спрятал руки в карманы и уставился вдаль на толпу школьников с тяжелыми туристическими рюкзаками, собиравшимися в компании учителя явно в какое-то длительное путешествие.