Ведь многие старики, оказавшись без чьей-либо поддержки, не просто ведут более трудную жизнь, но испытывают серьезные лишения. Скажем, реже питаются, потому что часто откладывают поход в магазин из-за сопряженных с этим трудностей, или питаются хуже, потому что не в состоянии больше готовить себе пищу, им иногда слишком тяжело даже просто подняться с кровати. Их среда обитания скудеет: нет сил содержать в чистоте и порядке дом; бытовые предметы ломаются, и никто их не ремонтирует и не покупает взамен новые; все приходит в упадок; ветшают полы, стены, окна, инженерные коммуникации. Бытовые проблемы сказываются на состоянии здоровья и могут стать причиной несчастных случаев. Если одинокому человеку станет плохо ночью, ему некого будет позвать на помощь. Даже незначительные происшествия грозят стать очень серьезными, когда ты один: Упав, ты не сумеешь сам подняться, и может пройти много часов, прежде чем кто-то придет на помощь.
В одиночестве множатся страхи. Прежде всего страх перед внешним миром: страх подвергнуться агрессии, насилию, потому что в старости человек чувствует себя более слабым. Дом воспринимается как крепость, надежное укрытие, где можно спокойно быть наедине с самим собой, в особенности, когда человек смущается и стыдится себя самого перед людьми. И все же нередко кажется, что и это укрытие неспособно защитить от опасностей мира, если рядом нет никого, у кого можно попросить о помощи и защите, никого, способного дать чувство защищенности. Многие старики закрываются в доме, чтобы защитить себя, и все же их не покидает чувство ненадежности укрытия, удушающее ощущение враждебности со стороны внешнего мира, соседей, чужаков.
Серджо родом из области Марке. В Риме он поселился на тогдашней окраине, в районе Примавалле, и работал строителем. Встреча с ним произошла, когда он уже был больным стариком, много лет ведущим одинокое существование, в постоянном страхе и подозрительности. Он был убежден, что окружен завистью, чувствовал у себя за спиной перешептывание, сплетни, косые взгляды, ожидал подвохов и происков… Свои скудные сбережения он держал в доме, постоянно перепрятывая, в страхе, что враги, проникнув к нему в дом (а Серджо был у верен, что они делают это, когда он спит или выходит на улицу), найдут их и заберут. Порой он прятал деньги в столь «надежных» местах, что и сам потом был не в состоянии их отыскать. Большую часть времени он проводил в укреплении обороны (заколачивал окна, затыкал все отверстия и щели), в поисках своих вещей и сокрушении по поводу того, что не находил их.
Одиночество заставляет воспринимать других как врагов, от которых надо защищаться. Даже рядовые звуки, доносящиеся из соседних квартир, принимают грозное звучание, становясь подтверждением того, что соседи затевают недоброе, пытаются высадить дверь, сломать стену, пустить в квартиру газ. Серджо, наедине со своими мыслями, трактовал на свой манер ссоры, время от времени случающиеся в каждом доме, неприязненные отношения, каждое брошенное грубое слово, двусмысленное выражение лица у полицейского из квартиры напротив. Очевидно, что тот сговорился с консьержкой и с уголовниками со второго этажа: они хотят украсть у него деньги, а может, даже убить его и забрать себе его квартиру. Он видит, как они следят за ним, когда он ходит на почту за пенсией.
Иногда враждебность, которую старики чувствуют вокруг себя, самая что ни на есть реальная. Кармела жила одна, все более утрачивая связь с реальностью после смерти мужа. Она держала ночью рядом с кроватью палку, убежденная, как и Серджо, что соседи замышляют против нее недоброе. Но этой якобы навязчивой идее было реальное объяснение – неприязнь соседей, в лучшем случае считавших, что она уже не в состоянии жить одна в своем доме. Они говорили, что она путает день с ночью, кричит вслед их детям; неровен час, забудет выключить газ, и тогда все взлетят на воздух; однажды она даже вышла из дома в ночной сорочке… Неоднократно соседи связывались с социальной службой, и та в итоге не нашла лучшего решения, чем помещение в дом престарелых. Кармела интерпретировала это – и она не была далека от истины – как попытку избавиться от нее, «посадив под замок». Кармела знала, за что ее невзлюбили соседи, но не хотела говорить.
Ночь приносит с собой больше страха, заставляет чувствовать себя более беззащитными. Старики часто страдают расстройствами сна, и ночь становится временем страхов и молитв. «Когда я один, мне приходят на ум грустные мысли», – нередко говорят старики. Это справедливо для каждого из нас. Но если рядом никогда нет никого, с кем можно было бы поговорить, кто бы выслушал и утешил, то жалобы, ностальгические воспоминания, угрызения совести, обвинения, тревога о собственном здоровье, чувство пустоты, связанное с мыслью о тех, кого больше нет, страх перед собственным концом становятся почти невыносимым бременем.
В одиночестве даже малейшие неудобства, вроде неисправного крана или потерянной вещицы, оказываются мучительными проблемами.
В одиночестве столь многие привычные действия повседневной жизни будто теряют смысл. Человек начинает спрашивать себя: «Зачем готовить? Для кого? Для себя одной? Не стоит…». Или: «Ради чего утруждаться приводить себя в порядок и одеваться, если я никого не жду?». Перестать следить за собой – первый шаг. Постепенно уходит привычка следить за домом; многие даже ограничивают свое жилое пространство; перестают входить в некоторые комнаты, чтобы не думать об уборке там; со временем некоторые старики ограничивают свое существование несколькими метрами вокруг кровати или у окна.
Одиночество – причина дезориентации и «странного» поведения. Действительно, многочисленные «странности» стариков вызваны одиночеством. Достаточно упомянуть привычку хранить фотографии, сломанную утварь, старую одежду – вещи, имеющие сентиментальную ценность, поскольку напоминают о ком-нибудь или о каком-то счастливом моменте жизни. «Мне с ними не так одиноко», – говорят старики.
Если человек живет в одиночестве, он часто начинает говорить сам с собой, одушевлять предметы, общаться с ними, с животными, с людьми, которых нет рядом или которые уже умерли. Одним словом, создается фантастический мир, населенный теми или иными существами, который зачастую пугает посторонних. По той же самой причине человек привязывается к домашнему животному, иногда на наш суд «чересчур» – разговаривая с ним и обращаясь как с членом семьи. Есть старики, которые наполняют свой дом собаками или кошками и не желают ни в какую расставаться с ними, не смущаясь ни дурным запахом или грязью, ни протестами соседей, потому что эти животные – их единственные друзья и единственный смысл их существования. Порой диалоги ведутся даже с неживыми предметами.
Эгле жила одна, в двух съемных комнатах. Это жилище было настоящим завоеванием ее последних лет: до этого она сменила много домов, но ни один не был для нее по-настоящему своим. Начиная с дома тети, в горной деревушке, где было так мало обитателей, что все были знакомы друг с другом. Она попала туда сиротой и всегда чувствовала себя в том доме гостьей, причем не слишком желанной: ночевала в кухне, а спать ложилась, только переделав все домашние дела. Конечно, в деревне ни у кого из детей не было особых развлечений или игрушек, но у нее в особенности.
Повзрослев, она так и не сумела обзавестись семьей: неудачный брак с мужчиной, который вернулся с войны ожесточенным и озлобленным, а потом ушел и больше не вернулся. Все ее дети умерли в младенчестве, она уехала из деревни в город и остаток жизни провела, растя чужих детей.
В старости она перестала работать и нашла этот домик – впервые в жизни у нее было свое место. Немногочисленная мебель казалась ей прекрасной, комод в спальне она заставила фотографиями покойных детей, кухня у нее блестела, как парадная гостиная, приборы и другую утварь она старалась использовать поменьше, чтобы не испортить. Она получала небольшую пенсию и время от времени еще немного подрабатывала у своих прежних клиентов. Но потом здоровье стало сдавать, она ослабела, и повседневные дела стали даваться ей тяжело. Уборка в доме стала проблемой, сияющая кухня покрылась пылью, выходить за покупками было все тяжелее. Как-то раз она упала и не смогла подняться сама; ей пришлось отлежать в больнице. После того случая она стала все реже выходить из дома. Зрение слабело, случалось надеть грязную юбку, не заметив этого, непослушные ключи не хотели попадать в замочную скважину, уроненные на пол вещи так и не удавалось найти.
Она чувствовала себя все более слабой и одинокой: сколько еще она так протянет? Чтобы успокоить себя, она пыталась отрицать факты: кастрюля не находилась, потому что ее украли соседи, сломанный холодильник менять необязательно, и вообще к чему все эти лекарства? Она же не больна, она всегда была сильной, здоровой женщиной. В доме есть все необходимое, а если чего-то не хватает, так это вина других жильцов, которые желают ей зла. Легко воспользоваться положением одинокой женщины! Но она всем покажет: она не одна!
У Эгле на кровати лежала большая кукла, из тех, что делали в прежние времена, с фарфоровым личиком и в атласном платье с оборками. Она начала обращаться с ней так, словно это ее дочь: заботилась о ней как о маленькой девочке, качала ее, говорила с ней, поила молоком из бутылочки, брала с собой, когда выходила из дома. «Она слишком мала, чтобы оставаться одной!». Она внимательно следила за тем, как «другие» смотрят на нее и на ее «малышку». Всегда настороже.
Эта кукла стала способом перестать быть бедной неприметной старухой, способом привлечь внимание других, что и произошло с людьми из Общины святого Эгидия, которые познакомились с ней на улице, увидев, как она шагает с куклой в руках.
– Как ее зовут?
– Мария…
Так они начали общаться с ней, навещать ее дома, помогать ей в бытовых нуждах, не сильно смущаясь присутствием «Марии».
Однажды кукла упала. «Вы можете мне ее починить?» – спросила Эгле, признавая тем самым, что это не настоящий ребенок. Но, может быть, она всегда это знала. Куклу починили, и она вернулась на кровать в своем атласном платье. Эгле, наконец, обрела семью.
Социальная изоляция может быть вызвана, как мы говорили, плохим состоянием здоровья, но в свою очередь она оказывает воздействие и на физическое, и на душевное состояние. В этом убеждает многолетний опыт жизни со стариками, но не только: научные исследования последних лет подтверждают, что социальная изоляция может иметь очень серьезные последствия. Ряд исследований говорит о том, что человек в изоляции чаще подвержен несчастным случаям, риску заболеть и стать инвалидом. В таких условиях многие бывают вынуждены покинуть родное жилище и переехать в интернат. Шансы умереть у одинокого старика в два – четыре раза выше, чем у того, кто окружен человеческим теплом и общением.
Проблема одиночества и заброшенности стариков драматически обострилась в Европе летом 2003 года, когда из-за аномальной жары резко участились летальные случаи среди стариков. Умирали старики, живущие в наибольшей изоляции, у себя дома и в домах престарелых. А в домах семейного типа Общины святого Эгидия, где живут очень слабые и больные старики, многим из которых перевалило за сто лет, тем страшным летом не умер никто. Любовь и дружеское участие действительно даруют жизнь!
Утешение продлевает жизнь
Положение многих стариков сегодня характеризуется обеднением связей, разрушением их человеческого и семейного круга общения, а изоляция только усугубляет это тяжелое состояние. Поэтому первое, что можно сделать для старика, страдающего от нехватки общения – это не только конкретная помощь, но и время, проводимое вместе. Можно сказать, что человеческое присутствие – это самая главная служба, которую можно сослужить старикам. Мы этим словно говорим им: «Ты больше не один! Прошло время одиночества!»
В доме престарелых или в больнице может быть идеальный уход (что, впрочем, бывает весьма редко), но часто недостает человеческого присутствия, а одним только уходом жив не будешь. Жизнь дарит дружба, а от одиночества умирают.
Слово тоже дарит жизнь: одиночество часто соткано из молчания. От этого некоторые старики разучаются общаться. От этого, как мы говорили, люди начинают беседовать сами с собой, одушевлять предметы, обращаться к вещам, терять связь с реальностью и жить в фантастическом, безумном мире – это всё болезни одиночества и молчания. Старик неинтересен, с ним не поговоришь, он тугодум. И он в итоге создает себе воображаемых собеседников. Но живое человеческое слово возвращает к жизни.
Все это говорит не только о том, насколько бездушно наше общество, но и насколько оно малодемократично. Стариков много, но они не имеют веса, соразмерного их числу. Их гражданские права попираются. Именно это происходит в больших обезличивающих учреждениях, таких как больницы для хронических больных или дома престарелых. Они являются выражением, монументом несправедливого и малодемократичного общества, которое через эти учреждения являет свой смертоносный потенциал, лишая прав значительную часть общества. Непризнание прав – тоже проявление бедности.
В этих учреждениях, да и в больницах тоже, старик становится «вещью», предметом: если повезет, его будут лечить, но он останется вещью. Он может жить, вести растительное существование, умереть, плохо или хорошо реагировать на лечение, но он останется вещью, лишенной ценности человеческой личности. Старик в больнице болен вдвойне. На ум приходит множество историй страдания, заброшенности, смерти, историй людей, которые, перестав ощущать себя людьми, предпочли умереть. Для некоторых это был последний и единственный возможный протест: отказ от жизни, которая отказывает человеку в достоинстве и утрачивает самый смысл.
Говоря о бедности стариков, следует принимать в расчет два равно важных права (которые необходимо отстаивать и обеспечивать): первое – это право на жизнь, понимаемое как право на существование, на защиту жизни, то есть на защиту от смерти. Это неоспоримое право. Но есть и другое, а именно право на уважение собственной личности, то есть право оставаться самим собой, быть человеком со своими привычками, даже со своими маниями, какими бы иррациональными и противоречивыми они ни были, со своими особенностями и индивидуальностью. Большие обезличивающие учреждения разрушают право на индивидуальность, подавляют его и зачастую не помогают даже выживать. Лечение – это еще не все. Ценность жизни состоит не в одном выживании, но и в возможности чувствовать себя человеком.
Долгий опыт дружбы со стариками позволяет понять, какая пустыня простирается вокруг них. Нередко семьи больше не существует, потому что все умерли или разъехались по миру, в других случаях она уклоняется от заботы о своем старике либо не получает достаточной поддержки. Тогда друзья становятся как родные, хотя они всего лишь поддерживают своим человеческим присутствием. Так формируется глубокая связь, дающая жизнь новой семье, основанной не на кровном родстве, но от этого не страдающей недостатком чувств или ответственности. Столько стариков болезненно переживает отношения с собственной семьей: проблема в том, что есть идея, мечта о семье, которая постоянно вступает в конфликт с реальностью. Часто с уст стариков слетают слова «неблагодарность» или «предательство». Так часто проживают они свои последние годы в горечи. Многое удручает в жизни стариков. Но те, кто находится рядом, породнившись с ними дружбой, открывают ценность утешения.
Эта горькая старость, следовательно, требует не только помощи, но и утешения. В жизни старика столько поводов впасть в отчаяние. В нашем обществе старик напоминает библейского Иова: беды сыплются одна за другой; он пытается залатать брешь, и тотчас появляется другая; ресурсы, в том числе человеческие и духовные, истощаются. Норберто Боббио, еще один великий светский мыслитель Италии, посвятил размышлениям о собственной старости эти пронзительные строки:
Одним словом, я сказал бы, что старость моя меланхолична, понимая меланхолию как осознание не достигнутого и уже недостижимого. Этому соответствует представление о жизни как о пути, финальная веха на котором смещается все дальше вперед, и когда тебе кажется, что ты достиг ее, оказывается, что это не та веха, которую ты представлял себе как окончательную. Тогда старость становится временем, когда ты полностью осознаешь, что путь не только не завершен, но что у тебя не осталось времени завершить его, и тебе приходится отказаться от мысли одолеть последний этап.
Жить в безутешности и пессимизме почти нормально. И именно нормальность этого угнетает. Ты теперь беспомощен, а раньше был крепким парнем; ты теперь один, а раньше был окружен людьми, которые искали твоего общества; теперь ты болен, а раньше блистал отменным здоровьем; теперь у тебя нет никакой социальной роли, а раньше ты работал; теперь ты слаб. А при взгляде в будущее возникает ощущение склона: нет подъема, есть лишь спуск. Видно, придется смириться с незавершенностью замыслов. Как тут не впасть в отчаяние? К тому же, спутанность сознания порождает навязчивые идеи, что только усугубляет отчаяние.
Навещать стариков и помогать им – значит нести им утешение, и это не простая формальность: ведь от отчаяния умирают. Утешение помогает вновь обрести утраченный секрет жизни.
Глава 3. Рита Кутини, Франческо Фаласка, Джузеппе Лиотта, Антонио Мастроматтеи, Паола Скарчелла. Хрупкость стариков
Старение и возраст
Старость – это состояние, обычно связываемое с возрастом. Стариком называют человека определенного возраста, как правило, старше 60–65 лет. Однако этот порог может значительно варьироваться, потому что в развивающихся странах люди стареют значительно ранее. Поэтому предпочитают указывать 60-летний возрастной порог, потому что некоторые явления, связанные со старением, дают о себе знать раньше. Все же не совсем точным будет утверждать, что старость – это лишь вопрос возраста. Конечно, есть признаки, указывающие на старение тела с возрастом: например, морщины на лице, седые волосы или борода, неуверенная походка, порой вынуждающая пользоваться тростью, ссутулившаяся спина. Однако старики в физическом смысле не все одинаковые, напротив, могут иметь место большие различия между разными пожилыми людьми. Не все старики, если вернуться к тому же примеру, для ходьбы нуждаются в трости. Физическое старение – это прогрессирующее явление, начинающееся в молодом возрасте и нарастающее с различной скоростью у разных людей. Органы тоже стареют с различной скоростью, некоторые из них – уже в молодости.