Рис. 1. Дисциплинарная структура теории журналистики
В последующих частях монографии предложенный комплекс получает подробное специальное освещение, хотя не все разделы теории представлены в виде самостоятельных глав. Более того, не все субдисциплины показаны на нашем рисунке. Тому есть объяснения: во-первых, они просто не умещаются в лаконичную графическую форму, а во-вторых, и это главное, теория журналистики действует как открытая система, допускающая изменения, дополнения и даже переосмысление. По меньшей мере так обстоит дело в России, где данная система оформилась на правах зрелой научной дисциплины.
Между тем здесь мы сталкиваемся с парадоксом. В глобальных рейтинговых измерениях российские теоретические школы представлены крайне низкими показателями. Согласно рейтингу QS World University Rankings 2015 по предметной области Communication & Media Studies, наивысшими показателями по цитируемости (research impact) обладают по преимуществу университеты США: The Ohio State University, Stanford University, Michigan State University, Cornell University; в Европе выстраивается следующий порядок: University of Amsterdam (Нидерланды), London School of Economics and Political Science, Loughborough University (оба Великобритания), University of Copenhagen (Дания), University of Helsinki (Финляндия), University of Oslo (Норвегия). Из российских вузов в топ-200 включен только МГУ им. М. В. Ломоносова.
Но это статистические обобщения, которые отражают скорее уровень известности школ, чем характер их деятельности. По отдельным дисциплинарным направлениям ситуация выглядит гораздо противоречивее. К этим выводам пришла научная комиссия СПбГУ в области СМИ и массовых коммуникаций в результате коллективного анализа, выполненного в 2017 г. Так, поскольку в западной традиции журналистская подготовка существует преимущественно в формате практико-ориентированного образования, там не имеет системного характера изучение истории журналистики. Соответственно история остается уделом единичных специалистов, работающих в разнообразных сферах, от истории книгопечатания в отдельных странах до социологии и политологии. В России же кафедры истории печати создавались в числе первых на профильных факультетах, и сегодня они являются мощными и продуктивными научными и исследовательскими подразделениями в СПбГУ, МГУ им. М. В. Ломоносова, Воронежском и других университетах. Подобным образом следует оценить положение дел с вопросами журналистского творчества. Они являются предметом специального рассмотрения, например, в Колумбийском университете (США), Институте журналистики Дортмундского университета (Германия), Высшей школе теории информации и коммуникации (Франция), однако преимущественно в прагматическом прикладном плане, а не теоретико-концептуальном. Проблематика медиалингвистики в зарубежных странах распределена в основном по другим научным направлениям: дискурсный анализ, спиндокторинг и др. Можно отметить работу лишь отдельных глубоких исследователей, объектом интересов которых являются медиатексты. В то же время в СПбГУ создана многочисленная кафедра медиалингвистики, выпускающая журнал под таким названием и регулярно ведущая одноименный сайт. Не имеют аналогов за рубежом кафедры теории и экономики СМИ в МГУ и теории журналистики и массовых коммуникаций в СПбГУ. Приводя названия подразделений, мы подразумеваем десятки крупных и оригинальных разработок, опубликованных этими коллективами.
Есть весомые основания утверждать, что специализированная теоретическая работа в области журналистики (а не коммуникативистики с ее неопределенно широким измерением) в большей степени характерна для российской традиции, чем для зарубежных школ, и в этом отношении отечественные университеты имеют приоритет. Поэтому нельзя примириться с инерцией, согласно которой российские научные школы не упоминаются, например, в энциклопедических изданиях по вопросам теории медиа и коммуникаций, таких как ежегодно обновляемая International Encyclopedia of Communication / W. Donsbach (Ed.), Oxford и Encyclopedia of Communication Theory / S. W. Littlejohn, K. A. Foss (Eds.), Thousand Oaks, CA, 2009. Тем более неоправданным выглядит опыт российского автора по описанию основных школ, теорий и концепций исследования СМИ в мировой истории: среди них нет ни одного представителя отечественной науки.
Однако проблема позиции в международных рейтингах нуждается в анализе и решении. Она возникает под влиянием экстра-научных факторов. Во-первых, мировые рейтинги строятся на основании частоты цитирования, а не содержательно-качественных характеристик выполняемых проектов, и это ведет к смещению оценочных показателей. Во-вторых, направление «Журналистика», которое активно поддерживается в России, не представлено в рейтинговых системах, оно растворено в Communication & Media Studies и Arts & Humanities, где априори преобладают, с одной стороны, зарубежные специалисты, с другой стороны – представители смежных с журналистикой областей знания. В-третьих, в России издаются единичные журналы по направлению Communication & Media Studies, зарегистрированные в базе данных Scopus. Решение проблемы может быть найдено в создании группы журналов по профилям Communication & Media Studies и Arts & Humanities, регистрируемых в ведущих мировых наукометрических индексах.
Конечно, это не исчерпывающая мера, если ставится цель добиться полноценного международного партнерства. Вырастают и другие крупные задачи научно-теоретического и организационного характера. Назовем некоторые из них.
1) Освоение инновационных подходов, которые обеспечат признанное лидерство в мировой науке. В этом отношении требуется регулярное сотрудничество с зарубежными организациями, прежде всего на правах инициаторов проектов, а не приглашенных участников. Круг объектов изучения необходимо расширить до международных и глобальных явлений и процессов, не ограничиваясь измерениями в локальных и даже национальных пределах.
2) Проведение фундаментальных и комплексных исследований журналистики как глобального политико-социального, культурного и духовного явления. Недооценка ее как действенного социального института, сведение ее до статуса медиа губительны, это неизбежно приведет к дегуманизации и деградации общественной жизни. Журналистика, суть которой выхолощена или хотя бы раскрыта поверхностно, теряет свое назначение и превращается в свою противоположность – в инструмент разрушения сознания и уничтожения социальных устоев, она провоцирует мощное усиление энтропийных процессов в сообществе людей.
3) Для обеспечения теоретических разработок репрезентативным эмпирическим материалом требуется создание сильной лабораторной базы. Коренным вопросом является финансирование инициативных проектов из бюджетных источников, без чего невозможно привлекать квалифицированных специалистов, том числе иностранных. Расчет на спонсорскую поддержку или солидное софинансирование в отрасли СМИ вряд ли состоятелен.
4) Оформление результатов научно-исследовательской работы в виде серий фундаментальных монографий новаторского характера и высокорейтинговых статей на русском и особенно английском языках.
Повышение престижа отечественной науки о журналистике следует понимать как высокую гуманитарную и профессиональную миссию. В свою очередь, завоевание российской исследовательской школой должного признания в мире должно рассматриваться, с одной стороны, как восстановление справедливости по отношению к трудам многих поколений ученых и, с другой стороны, как залог дальнейшего развития теории журналистики на основе широкого международного сотрудничества.
Глава 1.2. Теоретические компоненты истории журналистики
1.2.1. Истории журналистики: методологический выбор
Вопрос о теоретических основаниях изучения истории русской журналистики представляет собой важную и малоизученную научную проблему. Сегодня в мировой науке намечаются тенденции к обособлению истории журналистики (Media history или Communication History) в самостоятельную сферу научного знания. Так как в западноевропейской традиции журналистская подготовка существует преимущественно в формате дополнительного практико-ориентированного образования в школах журналистики, то и теоретическое изучение истории журналистики не имеет системного характера. Однако если до начала 2000-х существование профильных подразделений изучения истории журналистики можно было считать национальной спецификой отечественной науки, то в последние годы они активно создаются по всему миру (2009 г. – Университет Шеффилда, Великобритания, 2010 г. – Технологический университет Окленда, Новая Зеландия, 2014 г. – Педагогический университет Нанкина, КНР, 2016 г. – Университет Конкордиа, Канада и т. д.)
На этом фоне в российской науке наблюдаются некоторые черты кризиса теоретических представлений об истории журналистики, отражающиеся как в неопределенности методологических подходов к научному исследованию, так и в поиске путей совершенствования методики преподавания этой дисциплины. Острый интерес профильного академического сообщества к проблематике преподавания истории журналистики в вузах и модернизации педагогических подходов к этой дисциплине подтверждают многочисленные методические семинары, круглые столы экспертов и специальные публикации, имевшие место в течение последних лет.
Проблема во многом обусловлена специфическим процессом становления в нашей стране не столько истории журналистики, сколько журналистики как таковой. В отличие от прессы западноевропейской, изначально направленной в большей степени на экономические и политические цели, русская журналистика долгое время развивалась в контексте литературного процесса и оказалась прочно интегрированной в структуру литературного нарратива.
Несмотря на то, что еще в 1821 г. была предпринята первая попытка вычленения журналистики из общего потока литературных явлений, а вскоре начал разрабатываться и самостоятельный терминологический аппарат, свойственный журналистике как профессии и специфической отрасли творчества, исследователи часто высказывают убеждение, что только на рубеже XIX–XX вв. произошло ее отчетливое размежевание с литературным процессом.
Есть основания оспаривать это утверждение, так как принадлежность журналистики в России к литературному процессу уже во второй четверти XIX века была весьма формальной – запрет государства на политические выступления общества заставлял журналистику притворяться литературой, размывал границы между беллетристикой и публицистикой, принуждал политическую проповедь прятаться за маской литературной критики. Очевидно, что ни Н. А. Добролюбов, ни Д. И. Писарев не были в настоящем смысле литературными критиками, а были общественно-политическими деятелями, использовавшими произведения литературы не как объект литературно-теоретического анализа, как формальный повод для развертывания общественно-политических умозаключений. Однако номинально работа Добролюбова о романе Тургенева «Накануне», в свое время глубоко потрясшая своим политическим пафосом В. И. Ленина, оставалась литературно-критической статьей.
Эта вынужденная «конспирация» русской журналистики середины XIX века неизбежно сказалась и на становлении научного знания об истории журналистики. По номенклатуре научных специальностей история журналистики относится к отрасли филологических наук (область исследований 15, согласно действующему паспорту специальностей ВАК), хотя современное состояние журналистики все чаще изучается в контексте политологии, что не удивительно, так как теснейшая вовлеченность журналистики в общественно-политические процессы очевидна. Но отчетливо репрезентируемая ныне как социальный институт и область политической жизни, в своем даже самом недавнем прошлом журналистика принудительным образом превращается в литературу. При том, что в России, где до начала XX века отсутствовали политические механизмы, позволяющие гражданам влиять на решения власти, именно журналистика являлась единственной сферой общественной жизни, где происходило формирование основ политических доктрин и политических «партий», а журналисты становились провозвестниками, а порой и вождями социальных революций.
В итоге неразработанность теоретических и методологических основ проведения исследования в сфере истории журналистики приводит, с одной стороны, к тому, что многие труды страдают описательностью, тяготеют к публицистической форме изложения, с другой стороны, к тому, что уже много лет продолжаются дискуссии, в рамках которых дебатируется приоритет исторических или литературоведческих подходов, выдвигаются предложения новых путей, например, изучения истории журналистики как совокупности дискурсов. Конечно, нельзя не признать, что предмет истории журналистики весьма многоаспектен. Что можно отнести к числу основных аспектов, изучаемых историей журналистики?
1) История идей: процесс становления социально-политических и философских доктрин, находивший свое отражение в творчестве русских публицистов.
2) История взаимоотношений журналистики и государства.
3) Эволюция организационно-экономических моделей прессы.
4) Становление журналистики как профессиональной индустрии (прежде всего кадровая и технологическая стороны этого процесса).
5) Жанровая и стилистическая специфика творчества определенного журналиста или эпохи в целом.
Большинство перечисленных тем относится, прежде всего, к социальной, экономической и политической истории страны, а не к развитию литературного творчества. Поэтому за исключением тех редких случаев, когда в центре внимания исследователя оказываются история становления журналистского жанра или стилистические особенности авторской манеры публицистов прошлого, филологические теории и подходы, применяемые без опоры на возможности исторической науки, оказываются нерелевантными. Современный историк журналистики зачастую находится в положении человека, вынужденного забивать гвозди отверткой: предлагаемый заявленной отраслью наук теоретический и методологический инструментарий не соответствует ни материалу, ни задачам планируемого исследования. Если же автор решается апеллировать преимущественно к исторической методологии, его научная работа вызывает естественные нарекания с точки зрения того, что она представляется к защите или к публикации в рамках направления филологии и не соответствует профилю. Как правило, в таких случаях единственным выходом является обоснование филологической направленности работы за счет специфики эмпирического материала – текстов публицистики, что, конечно, является определенной натяжкой.
В этой связи представляется важным обозначить существенную черту переживаемого историей русской журналистики в настоящий момент процесса поиска и конструирования теоретических моделей – ее генетическую и институциональную интегрированность в филологическую отрасль и одновременно естественное смысловое тяготение к исторической науке. При этом необходимо подчеркнуть, что данное суждение вовсе не имеет целью противопоставление истории и филологии, контрпродуктивное само по себе и особенно нелепое в контексте актуальных в современной науке тенденций междисциплинарного теоретико-методологического синтеза. Дело вовсе не в намерении исторгнуть историю журналистики из материнского лона филологии, из которого, заметим, вышла некогда и сама история, во времена Геродота бывшая лишь специфической формой литературного повествования. Речь идет о необходимости реабилитации исторической теории и методологии в историко-журналистских работах и о предоставлении исследователю свободы выбора релевантных его задачам теоретических и методологических оснований научного труда без риска быть подвергнутым обструкции за нефилологический характер его произведений.
Очевидна необходимость разработки современных интегративных теоретических и вытекающих из них методологических подходов исследовательской работы в сфере истории журналистики, которые учитывали бы специфику этой отрасли знаний, находящейся на стыке истории, литературоведения, политологии, социологии, коммуникативистики. Причем, учитывая обозначенную выше специфику предмета истории журналистики, логично предположить, что именно историческая теория может лежать в основе этих интегративных подходов. Каково в настоящий момент состояние теоретической составляющей исторической науки, и какими, исходя из этого, могут быть пути формирования современных теоретических концепций истории русской журналистики?