Итак, можно констатировать, что в отношении поиска теоретических основ история русской журналистики к настоящему моменту прошла следующие стадии:
• крушение базовой теоретической концепции, с опорой на которую это научное направление некогда создавалось;
• интенсивное освоение недостающего эмпирического материала на фоне вынужденной «деконцептуализации» основного массива исследований;
• осознание кризиса теоретических представлений, постановка вопроса о формировании адекватных теоретических моделей и обобщающих теорий. Эти вопросы в последние годы наиболее отчетливо ставились в работах Е. В. Ахмадулина, М. М. Ковалевой, А. Ш. Бик-Булатова и др.
Необходимо отметить, что уже сегодня существуют и разрабатываются несколько интересных и перспективных подходов к формированию теоретических основ истории журналистики. Как уже говорилось, одним из первых достижений постсоветского этапа развития истории русской журналистики как науки стало расширение типологической картины, оказавшееся возможным благодаря освоению новых пластов эмпирического материала. Естественным результатом типологических изысканий стала идея о возможности положить именно типологию в основу если не теории, то, по крайней мере, приемлемой периодизации истории журналистики. Хотя мысль о том, что изменение типологических приоритетов журналистики может трактоваться как фактор, лежащий в основе периодизации, не получила своего широкого развития и подверглась критике, само ее появление весьма симптоматично.
Сильнейшее влияние государственного аппарата на все процессы в русской журналистике как советского, так и досоветского периода навело группу исследователей на мысль о том, что именно этот факт можно считать решающим в определении теоретических моделей истории журналистики. Данная концепция активно разрабатывалась представителями уральской школы (М. М. Ковалева, Л. М. Макушин и др.).
Е. В. Ахмадуллин предложил для формирования новых теоретических оснований истории русской журналистики обратиться к теории систем. Характеризуя выдвигаемый им подход, автор предлагает при исследовании истории журналистики отталкиваться от двух принципиальных постулатов: во-первых, русская журналистика является сложной многомерной системой, во-вторых, она является подсистемой более крупной системы мировой журналистики и органически связана с процессами ее развития. При этом изучать журналистику как систему, обусловленную историческими факторами, нужно в следующих аспектах: 1) сущность, 2) структура, 3) состав, 4) функции, 5) интегративные факторы, 6) коммуникации, 7) история. Идея получила разностороннее осмысление в работах других ученых, она представляется весьма перспективной, однако пока данная концепция отражена только в нескольких статьях, не вышло ни одного обобщающего труда, в котором она была бы конкретизирована и апробирована. Видимо, это дело будущего.
Интересную альтернативу системному анализу предложил А. Ш. Бик-Булатов, обозначивший возможность дискурсного подхода к изучению истории русской журналистики, в рамках которого она представала бы «не как анализ отдельных произведений, а как история развития основных тенденций публицистики, трансформации тем…». Его концепция апеллирует к многомерности интеллектуального процесса эпохи, в котором на каждом этапе развития формируются некие доминантные темы, отразившиеся не только в произведениях журналистики, но и в искусстве, политической жизни, повседневной «физиономии эпохи». Например, для середины XIX в. характерны дискурс нигилизма, дискурс эмансипации (понимаемой как освобождение вообще, а не только в узких рамках так называемого «женского вопроса») и т. д. Изучение истории журналистики как совокупности таких общественно актуальных тем в их многомерности и постоянном развитии представляется новаторским и перспективным проектом, хотя, как и в предыдущем случае, замысел пока еще ждет своего всесторонне продуманного и полного воплощения.
На следующем этапе истории журналистики предстоит решить ряд проблем институционального характера, о которых говорилось в начале данной главы, а также несколько вспомогательных, хотя и принципиальных вопросов, среди которых хотелось бы выделить два.
Использование позднейшей терминологии для осмысления явлений прошлого. Можно ли, например, говорить о маркетинговой стратегии применительно к анализу редакционной политики «Нового времени»? Или отмечать применение PR-технологий в политической практике Екатерины II? Формально нет. Большинство историков журналистики сопротивляются таким переносам современной терминологии на историческую почву, обоснованно аргументируя тем, что эти термины возникли много позже описываемых явлений. Однако необходимо иметь в виду, что концептуализация подобных сложных понятий в языке всегда отстает, и порой намного, от формирования самих обозначаемых феноменов. То есть владелец «Нового времени» А. С. Суворин, подобно мольеровскому буржуа, не подозревавшему, что он всю жизнь говорит прозой, конечно, не знал, что он разрабатывает маркетинговую стратегию, хотя на самом деле именно этим он по факту и занимался.
Отказ от использования позднейших терминологических номинаций принципиально ограничивает возможности концептуализации исторических явлений, оставляя каждую эпоху «замкнутой в самой себе», не позволяя проводить важные для понимания смысла исторических процессов аналогии. Отметим еще один важный парадокс: многие из понятий, действительно звучавших в XIX в., впоследствии полностью изменили свое значение, однако их охотно применяют в исторических исследованиях без попытки адаптации. Например, во второй половине XIX в. уже существовал термин «национализм», но он был совершенно лишен негативных коннотаций, приобретенных позже, и означал лишь приверженность идеям национальной культурной самобытности. Однако, исходя из формальной неизменности термина, не вдаваясь в специфику его бытования в означенную эпоху, современные исследователи называют публицистов патриотического направления XIX в. националистами с неизбежным присвоением им всей полноты отрицательных коннотаций, свойственных современному смыслу слова. А между тем называть И. С. Аксакова националистом в современном смысле можно с гораздо меньшим основанием, чем именовать Екатерину II гением политического PR.
Разумеется, необходимо избежать механического, упрощенного осовременивания явлений прошлого, которое может увести исследователя весьма далеко по пути ложных заключений. Для этого следует рассматривать каждое из таких понятий отдельно, специально предварительно анализируя целесообразность и обоснованность введения того иного современного термина в систему оценки исторических явлений, базируясь, скорее всего, на теоретических наработках такой отрасли истории как история понятий.
Включение теоретического раздела в учебники и учебные пособия по истории журналистики, нацеленные на подготовку магистрантов и аспирантов. В существующих учебных пособиях теоретические и методологические проблемы вовсе не ставятся, будущим исследователям не разъясняют ни современного состояния теоретической истории, ни перспектив ее развития. Но самое главное – их вообще не приучают ощущать необходимость теоретических предпосылок для вынесения научного суждения. Из поколения в поколение в историко-журналистской академической среде закрепляется тенденция игнорировать теоретические и методологические аспекты исторического исследования, что приводит к постепенной утрате научной культуры в целом. Из выпускных сочинений магистрантов, а порой и из кандидатских диссертаций исчезают традиционно обширный библиографический и источниковедческий обзор, а также обоснование применяемых методов. Эту тенденцию необходимо переломить и уже на стадии подготовки магистров ясно ставить перед будущими учеными задачу выработки теоретических представлений об истории журналистики.
Завершая краткий обзор проблем формирования теоретических представлений об истории журналистики, можно прийти к следующим выводам. К настоящему времени созданы достаточно прочные предпосылки для того, чтобы поиск историей журналистики ответов на актуальные вызовы теоретико-методологического плана завершился в среднесрочной перспективе формированием новых теоретических моделей, а возможно и теорий. Интенсифицировать эти процессы, на наш взгляд, могла бы систематическая постановка вопросов теории и методологии историко-журналистского исследования в отраслевом научном дискурсе. При этом принципиально важной является необходимость диалога и сохранения плюралистической картины теоретических представлений, необходимой для дальнейшего развития историко-журналистской сферы научного знания.
2. Социальные теории журналистики
Глава 2.1. Социально-философское знание о журналистике
2.1.1.Философские контуры теории журналистики
«Рассматривая науку как деятельность, направленную на производство нового знания, важно принять во внимание историческую изменчивость самой научной деятельности… исторически меняются способы формирования нового научного знания и механизмы воздействия социокультурных факторов на этот процесс».
Тяга к современности некогда предопределила приоритетность идентификации журналистики в категориях политической философии, политизированных концепций специалистов, изучающих массовую психологию, массовую культуру и пр. И это обстоятельство до сих пор питает представление о журналистике как составной части уже устоявшихся дисциплин. К тому же научное знание о журналистике еще не обрело своей канонизированной истории, как это присутствует в других сферах науки, где на страницах учебников закреплено, кто и когда создал ту или иную теорию, какими открытиями она была подтверждена / опровергнута позднее, какие непонятные и неизведанные явления лежат в основе исследований современных ученых. О журналистике как науке можно сказать, что в несобранном виде ее научная биография присутствует во многих работах исследователей, но как стройное повествование еще не создана. Попутно следует подчеркнуть: если так и не подведены итоги прошлого, то подобная «несобранность» становится тормозом в поступательном развитии научной дисциплины.
Каждая система не только сложно устроена, не только функционирует во взаимосвязях с другими системами – подобными ей и отличающимися от нее, но также обладает исторической динамикой, которая предопределяет современное состояние системы, дает понимание ее будущности. История здесь понимается не изложенным в последовательности перечнем фактов и событий, а изучением смены социально-политических и духовно-нравственных парадигм существования журналистики, определяемых сутью острой идейно-политической борьбы внутри социума. Поэтому справедливо подчеркивать динамику познания медиа – «истина не столько открывается, сколько создается в процессе социальной коммуникации», выступает результатом научного познания «коллективных субъектов». Анализ парадигмы бытия журналистики прошлых времен перетекает в настоящее – через научное осмысление ее функционирования в социальном целом.
Теоретическое знание о журналистике видится в двух сопредельных измерениях.
Первое формируется социальными и этическими законами, имеющими наднациональный характер. Эти законы устанавливают функции журналистики (информирования, агитации, пропаганды, организации, публичного взаимодействия индивидов и социальных общностей), предопределяют борьбу за свободу печати, нахождение своего места во взаимодействии общественных сил, понимание социальной ответственности журналиста.
Другое измерение образуется с учетом конфигурации социальной и этнокультурной систем, в которых функционирует национальная журналистика. В такой системе складывается собственная, не похожая на другие, история журналистики, а ее содержание раскрывает особенные взаимосвязи конкретного социума и его медиа. Скажем, применительно к России исторически возникшие взаимосвязи обусловлены особым статусом журналистики как служения обществу.
Эти положения широко декларируются, но крайне редко сопоставляется с факторами этнокультурной идентичности социума. И это странно, тем более что фактор этнокультурной идентичности исторически глубже всех других исканий и борений за то или иное общественное понимание журналистики. Уже обозначенное верховенство идеи журналистского служения людям – то же проявление этнокультурного фактора. Потому что любые философские традиции (а их суть – понимание мира), перенесенные откуда бы то ни было на российскую почву, все равно оказываются под постоянным и неослабевающим влиянием новой для себя среды обитания. В. И. Ленин некогда афористично сказал, что Россия выстрадала марксизм, и то были не только верные и публицистически точные слова, со временем их смысл оказался и глубже, и шире: Россия перерабатывает, перестраивает на свой лад любые вероучения – философские, политические, религиозные. Однако в начале прошлого века еще не было понятно, что «философия не является ни творцом, ни, в принципе, средством распространения мировоззрения эпохи, что она – просто один из каналов культуры». Отсюда и следствия, в том числе в сфере понимания смысла и назначения публичного слова, следовательно, и теории журналистики.
Представление о журналистике, выраженное в политических документах и отечественной научной литературе двадцатого века, остается верным слепком своего времени. Потому справедливо как прямое, так и обратное прочтение известного правила: если по тем целям, которые стояли перед обществом, по тем задачам, которые оно решало в череде войн и строек, «в сплошной лихорадке буден» (В. Маяковский), по тем средствам, которые в экстремальной обстановке применялось им для решения своих очередных задач, можно представить себе соответствующую эпохе журналистику, то и по тем требованиям, которые предъявлялись к печати, потом к радио и телевидению, можно воссоздать облик и характер общества в целом, особенности его важнейших политических и культурных институтов. Поэтому, например, для современной французской философии характерно «замечать мир коммуникаций и делать на основе этого выводы о природе общества».
Итак, не может быть достоверной картина минувшего ХХ века без анализа идей о предназначении массовых коммуникаций страны на протяжении всего столетия. Безусловно, подобного рода задачи сами по себе порождают другие, охватить и решить их невероятно сложно. Тем более важно сосредоточить внимание на предмете нашего интереса, а это взаимодействие социокультурных / политических приоритетов общественного развития и доминант в теоретических представлениях о смысле и назначении журналистики. Приоритеты общественного развития рождаются в социальной практике, а находят выражение в философском политическом дискурсе. Особенностью такого философского дискурса является то, что он «не приемлет внутренней однозначности. Для него характерна универсальность и нацеленность… на широкий мировоззренческий круг проблем».
И еще не забудем, что «философское познание способно генерировать новые мировоззренческие смыслы и тем самым вносить мутации в культуру, подготавливая кардинальные изменения социальной жизни… заготавливая заранее идеи, которые могут понадобиться в будущем». По мнению историка российской прессы XIX века А. И. Станько, «становление теоретических знаний о печати непосредственно зависело от познания закономерностей процесса мышления, изучаемых логикой». Утверждение носит объективный характер, и это значит, что философия в принципе устанавливает прообразы ценностных и политических ориентиров общества и его медийных институтов. Ориентиры конкретизируются как доминанты общественно-политических, эстетических и морально-нравственных требований к журналистике.