Иван Стрельбицкий
Документальная повесть
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Получив пропуск, полковник Костин поднялся по лестнице и длинными коридорами старинного здания направился к начальнику артиллерии Красной Армии Н. Н. Воронову.
Прежде чем войти в кабинет, он остановился перед большим зеркалом. Вид имел далеко не парадный: гимнастерка выгорела, стала белесой, сапоги стоптаны. Лицо усталое, измученное. Полтора месяца боев в окружении… «Ну ничего, — успокоил он себя, — день-другой отосплюсь и приду в норму».
Поправив перевязь, на которой покоилась раненая рука, и еще раз бегло оглядев себя, Костин открыл дверь кабинета.
— Разрешите, товарищ генерал? Командир восьмой отдельной противотанковой бригады полковник Костин по вашему приказанию прибыл.
Генерал-полковник артиллерии Воронов поднялся из-за стола и вышел навстречу. Прервав рапорт, он обнял Костина, затем отступил на шаг и торжественно произнес:
— Поздравляю вас, Иван Сергеевич, с высокой правительственной наградой. Вот читайте: орденом Красного Знамени! — И Воронов протянул ему газету: среди награжденных Костин увидел свою фамилию.
Это явилось для него неожиданностью. Он вспомнил своих артиллеристов, многие из которых были достойны самых высоких наград. В памяти возникли жестокие бои с фашистскими танками… Прошло только пять дней, как они вышли из окружения. Скорее на фронт!
Это желание было настолько сильным, что он даже вздрогнул, словно во сне.
Николай Николаевич взял Костина под руку и указал на кресло.
— Ну садитесь, садитесь, голубчик! Рад вас видеть. Исхудали-то как… Вам бы сейчас в самый раз отдохнуть…
— Нет, нет, товарищ генерал! На фронт…
— Гм, так, так… А где ваша семья? Вам удалось ее эвакуировать?
— Да, — ответил Костин, всматриваясь в лицо генерала и стараясь предугадать ход дальнейшего разговора.
Лицо Воронова было спокойным, доброжелательным. Он был медлителен, говорил не спеша, некоторые слова, как казалось полковнику, нарочито растягивал. Но за этим внешним спокойствием Костин смутно угадывал тревогу и сознавал, что главный разговор впереди. Полковник ждал, что генерал вот-вот заговорит о его возвращении на фронт. Но вместо этого Николай Николаевич встал, прошелся по кабинету и снова принялся расспрашивать о семье.
— Вы знаете, я вас еще тогда хотел предупредить, когда вы уезжали в город Лиду, чтобы не спешили брать с собой семью в пограничную зону, да как-то не представилось возможности. Я очень рад, что все обошлось благополучно. — И вдруг безо всякого перехода — Генерал Болдин, докладывая товарищу Сталину о боях наших войск в окружении, тепло отзывался о вас.
Воронов развернул перед Костиным большой лист ватмана, вверху которого значилось: «Совершенно секретно». Ниже красной тушью было аккуратно выведено: «Схема противотанковой артиллерийской дивизии резерва Верховного Главнокомандования».
— Это что-то новое, — не удержался полковник.
— Обратите внимание на гриф.
— Да, понял.
— И вам, мой дорогой, придется этим соединением командовать, — немного заикаясь, с улыбкой проговорил Николай Николаевич.
Подсев к столу, Костин с восторгом рассматривал схему… Подумать, только, десять противотанковых полков по тридцать шесть пушек в каждом! Да такой силой можно преградить дорогу самой мощной танковой группировке врага. И как умно все предусмотрено, даже моторизованные саперные батальоны… Они могут быстро минировать подступы к нашей обороне и взаимодействовать с пушкарями. Да это же мечта каждого артиллериста…
— Готов выехать немедленно! — Костин быстро поднялся со стула, не в силах скрыть радостного волнения. — На какой фронт прикажете?
— В Подольск, — коротко ответил Воронов.
— Как? — поперхнувшись, спросил полковник. — Подольск — это же под Москвой?
Воронов сочувственно добавил:
— Я вас должен огорчить. Дивизии такой еще нет. А десять артиллерийских полков будут создаваться при Подольском артучилище. Вы вступите в командование училищем и заодно будете следить за формированием полков…
— Но пушки-то для тех полков есть? — спросил Костин с надеждой.
— Вот это у нас самое больное место. Орудия будут поступать по мере изготовления их на заводах.
Тут полковник понял, что чудо-схема пока остается только на бумаге.
Заметив, как сникло его настроение, Воронов сказал:
— Организуйте как следует учебный процесс в училище, а через месяц-два будете командовать единственной в Красной Армии противотанковой артиллерийской дивизией. Тогда мы сразу же направим вас на фронт — навстречу вражеским танкам. Да и рука ваша к тому времени заживет. Учтите, — подчеркнул Воронов, — товарищ Сталин интересуется созданием этого соединения.
В тот же день, несколькими часами позже, Костин уже побывал в казармах, учебных помещениях, конюшнях Подольского артиллерийского училища. С удовлетворением отметил продуманное расположение корпусов, манежей для верховой езды, артиллерийского парка. По всему видно, что службу несут здесь исправно. Разве только можно было заметить некоторый крен к парадности… Но больше всего Костина поразила какая-то открытая детскость в лицах курсантов. Некоторые из них еще ни разу не брились и, наверное, никуда не ездили без родителей. А ведь через три-четыре месяца они пойдут в бой командирами огневых взводов противотанковых артиллерийских батарей. Полковник с грустью вспомнил фронтовую поговорку: «Противотанкист, как и сапер, ошибается только один раз». Найдут ли они в себе силы, мужество и умение командовать в боевой обстановке людьми, многие из которых будут намного старше их? Смогут ли они противопоставить свою выдержку опытному, сильному противнику?
Августовский день уже был на исходе, жара заметно спала. Только сейчас Костин почувствовал, как сильно проголодался и устал, но ему хотелось взглянуть и на те десять формирующихся артиллерийских полков, о которых говорил генерал Воронов. Они располагались где-то здесь недалеко, в дубовой роще.
В лесу было многолюдно. «Красноармейцы почти все в возрасте — тридцати пяти — сорока лет, не то, что курсанты», — подумал он и невольно поймал себя на мысли о том, что тревожится за своих юнцов.
Бравый старшина, видимо, недавно пришедший из запаса, деловито распоряжался красноармейцами.
— Какого полка и давно ли формируетесь? — спросил его полковник.
— Докладывает старшина Федоров, двести сорок первого противотанкового полка. Формируемся мы около месяца. Одна беда, товарищ полковник, — добавил он доверительно, — орудий, кроме двух пушчонок, у нас нет. Трудно заниматься. Каждый день ждем, вот пришлют. Какое занятие, когда материальной части нет, сами понимаете.
В расположении формирующегося тяжелого артполка, несмотря на сгущающиеся сумерки, бойцы занимались огневой службой. Но что это? Костин не сразу поверил своим глазам: орудия образца 1877 года — ровесники русско-турецкой войны на Балканах. Молоденький лейтенант, командир взвода Ануфриев посетовал:
— Окончили мы ускоренный курс Ленинградского училища. Мечтали о том, что сразу же попадем на фронт, а вместо мощных гаубиц — на тебе, осваивай эти старинные пушки. Да из них больше одного выстрела в пять минут не сделаешь.
Сказал он это с такой нескрываемой обидой, что полковнику снова стало не по себе, откуда ему было знать тогда, что этот юноша в скором времени проявит в бою исключительную отвагу.
Совсем стемнело, надо было возвращаться в училище, и тут невдалеке послышался рокот машин, короткие команды.
Через несколько минут командир одного из полков радостно сообщил Костину:
— Ну вот мы и дождались новых противотанковых пушек. Пришел приказ — на фронт. Этой ночью грузимся!
Новые орудия получил и другой полк и также спешно отправлялся на передовую.
Костин подумал, что замысел о создании противотанковой артиллерийской дивизии вряд ли сейчас осуществим. Так на самом деле и произошло: в течение сентября все артполки, едва успев получить долгожданные орудия, тут же отбывали на фронт.
Первое впечатление, вынесенное полковником Костиным об утвердившихся в училище порядках, было верным.
Некая парадность просматривалась и в подчеркнутой четкости несения службы нарядами, и в отшлифованной выправке курсантов и командиров. Даже обычную форму одежды здесь носили как-то по-своему — словно готовились к большому смотру. Чрезмерно увлекались верховой ездой. Все это было бы терпимо, если бы не пренебрегали здесь овладением новыми методами огневой подготовки. При сокращенной программе обучения противотанкистов требовалось отводить максимум времени на занятия в поле. А в училище обучали по старинке, больше налегали на теорию да на конное дело. Прибыв на стрельбы на полигон, полковник Костин удивился: каждое орудие отбивало атаку лишь одного танка.
Но ведь на фронте все обстоит иначе. При массированных атаках противника на каждое орудие двигается четыре-пять танков. Костин предложил курсантам отбивать атаку нескольких боевых машин, и никто с этой задачей не справился. Выработав привычку стрелять по одной цели, они, в лучшем случае, поражали две. Остальные танки «противника» уничтожали расчет.
Новому начальнику училища пришлось на ходу перестраивать программы, сосредоточивая основное внимание на практических занятиях, стрельбах. С фронта в училище приходили отличившиеся в боях противотанкисты. Как здесь пригодился их опыт!
Каждый день приносил новые заботы. Напряженность обстановки чувствовали и курсанты. За многие годы военной службы полковник Костин не видел еще столь высокого усердия в учебе, чем тогда, в августе- сентябре 1941 года.
Вскоре после принятия Костиным училища в Подольск приехал командующий войсками Московского военного округа генерал-лейтенант П. А. Артемьев. Вид у него был усталый, изможденный. Но тем не менее он внимательно изучил материалы последних боевых стрельб и остался доволен их результатами.
— А как с материальной частью? — спросил он.
— Плохо, очень плохо, — ответил Костин. — Орудия учебные. Из них не многие могут стрелять боевыми снарядами. А в обычные мы вкладываем винтовочные стволы и стреляем патронами, чтобы как-то имитировать артиллерийскую стрельбу.
— Да… — произнес Артемьев, выслушав доклад начальника училища. — Но вот что я хочу посоветовать, — голос Артемьева звучал жестко, требовательно. — Подумайте, как и эти учебные орудия приспособить для ведения огня. Они должны стрелять снарядами…
Костин растерялся:
— Как? Вы хотите их забрать у нас?
— Нет, — твердо ответил генерал. — Но они должны стрелять, полковник. Спешите. Ремонтируйте!
Курсанты спешили. Занимались в три смены. Изношенные пушки не выдерживали и одна за другой выходили из строя. В училище имелись опытные мастера- ремонтники. Целыми ночами они «колдовали» над орудиями и к утру приводили их в порядок: из них снова можно было стрелять.
Среди курсантов были ребята, только что окончившие артиллерийские спецшколы. На них опирались преподаватели, организуя обучение. Участвуя позднее в боях, они показали стойкость и высокую выучку.
Создание этих школ непосредственно связано с начавшимся процессом усиленной механизации и моторизации Красной Армии. В ведущих капиталистических странах увеличивалось производство танков, в сухопутных войсках формировались танковые соединения. Было ясно, что противостоять танкам способна только артиллерия. В составе советской артиллерии увеличивалось количество специальных противотанковых орудий. Вместе с тем принимались меры по подготовке военных кадров. По предложению Маршала Советского Союза М. Н. Тухачевского в 1937 году было принято решение о создании спецартшкол. В ряде средних общеобразовательных школ учащихся старших классов стали готовить к поступлению в военные артиллерийские училища.
В Подольское артиллерийское училище в 1941 году прибыли все выпускники 1-й Московской спецартшколы. Ребятам было тогда по семнадцать лет. Они чувствовали себя уверенно. Совсем по-иному выглядели курсанты, пришедшие после окончания обычной десятилетки. Им явно не хватало времени для усвоения всех предметов.
В одну из ночей Костин решил проверить, как отдыхают курсанты. В казарме тишина. «Кажется, сегодня авиационного налета не будет», — подумал Костин. В то время почти каждую ночь фашистские бомбардировщики пролетали над Подольском, стремясь прорваться к Москве. Некоторые самолеты сбрасывали свой смертоносный груз и на Подольск.
Ночь была тихая. Исправно несли службу дневальные, дежурные, крепко спали натрудившиеся за день курсанты. Костин уже собрался уходить из казармы, как услышал приглушенные голоса. Что бы это могло значить? Прислушался. Разговоры доносились из-за плотно прикрытых дверей туалетных комнат. Полковник открыл дверь. Подготовка к зачетам шла полным ходом. В роли репетиторов выступали выпускники спецшколы.
— Почему нарушаете порядок? — строго спросил Костин.
Курсанты молчали. Затем робким голосом кто-то произнес:
— Товарищ полковник, разрешите доложить?
— Докладывайте!
Перед Костиным стоял курсант невысокого роста, совсем еще мальчишка — Игорь Тримайлов.
— Товарищ полковник, — голос курсанта срывался от волнения, — через три месяца нас выпустят лейтенантами, а мы еще многого не знаем. Времени не хватает…
— Выходит, что вам надо продлить срок обучения, ну, скажем, на полмесяца? Так как в положенное время вы не успеваете усвоить программу?
— Что вы, товарищ полковник? — горячо проговорил Тримайлов, — мы никак не дождемся выпуска, вдруг война без нас закончится!
Полковник смотрел на исхудавшие, побледневшие лица ребят, понимая, что такие ночные занятия у них нередки и, по всей видимости, спят они не больше четырех-пяти часов. Смотрел и не мог скрыть своего восхищения.
Полковник Костин внимательно присматривался к комсомольским вожакам училища. Пожалуй, наиболее деловыми были комсорги первого и второго дивизионов — курсанты Ходнев и Холод. Быстрый, порывистый Ходнев уже воевал на Халхин-Голе и имел медаль «За отвагу». Тогда это было большой редкостью, и он по праву гордился наградой. Холод же, напротив, как бы оправдывая свою фамилию, был очень спокойным парнем, вместе с тем отличным организатором.
Как-то после разговора с ребятами Ходнев представил начальнику училища худенького курсанта.
— Вот, товарищ полковник, Анатолий Кузнецов, он из студии Большого театра, молодой артист. Спор у нас тут возник. Где место артиста во время войны?
Костин не успел ничего сказать, как к нему протиснулся курсант Петров, коренастый парень с широким русским лицом, лет двадцати пяти.
— Товарищ полковник, разрешите мне сказать. У нас тут многие считают, что во время войны артисты должны заниматься своим делом. Но я, да и не только я, считаю, что когда идет такая страшная война, не на жизнь, а на смерть…
Послышались негодующие голоса, с ним не соглашались. Но Петров настойчиво продолжал:
— Да, да… Когда идет война на истребление целых народов, музы могут и помолчать! Наше место в строю, с пушками, пулеметами, воевать должны все без исключения, тогда мы будем бить фашистов на их территории, а не под Смоленском…
— Подождите, подождите, — прервал полковник Петрова. — Вы не правы! Вот послушайте, что произошло в двадцать первом году. Махновцы напали на курсантскую бригаду. На помощь курсантам бросились бойцы интернациональной кавбригады, которая располагалась неподалеку. В атаку повел свой полк командир Вольдемар Шпаде. Но силы были слишком неравны: махновцев оказалось раза в два-три больше. Бой был тяжелый: полк понес большие потери, и, конечно, настроение у людей упало. Вот тут-то комиссар второго кавалерийского полка Иштван Сабо организовал концерт. А потом после выступления артистов бойцы так лихо отплясывали венгерский чардаш, так задушевно пели, что люди преобразились.