— Шейх! — сказал турок. — Милостивый шейх! Мы все — одно. Шиурма — мы все. Зачем одним свобода, другим нет? Они все наши враги были, эти, которых мы убили. А мы все на одной цепочке были, одним веслом гребли, и правоверные и неверные. Одной плеткой нас били, один хлеб мы ели, шейх. Вместе свободу добывали. Одна пусть судьба наша будет.
Зачем одним свобода, другим нет?.. Одной плеткой нас били, один хлеб мы ели, шейх.
И опять стало тихо, только вверху, как трепетное сердце, бился легкий парус.
Шейх смотрел в глаза турку, крепко смотрел, и турок уперся ему в глаза. Смотрел, не мигая, до слез.
И все ждали.
И вдруг улыбнулся сарацин.
— Хорошо ты сказал, мусульманин. Хорошо! — Показал рукой на убитых и прибавил: — Смешалась ваша кровь в бою. Будет всем одно. Убирайте судно.
Он ушел, перескочил на свою саэту.
Все завопили, загомонили и не знали, за что приняться.
Радовались, кто как умел: кто просто махал руками, кто дубасил до боли кулаком по борту галеры, другой кричал:
— Ий-алла! Ий-алла!
Сам не знал, что кричал, и не мог остановиться.
Грицко понял, что свобода, и орал вместе со всеми. Он кричал в лицо каждому:
— А я ж казав! А я ж казав!
Первый опамятовался Грицков турок. Он стал звать к себе людей. Он не мог их перекричать и манил руками. Турок показывал на раненых. И вдруг гомон стих.
Шиурма принялась за дело. С сарацинской саэты пришли на помощь. Отковали тех, кто не успел перепилить цепи и остался у своей банки.
Когда взяли тело старого каторжника, все притихли и долго смотрели в мертвое лицо товарища — не могли бросить в море. Сарацины его не знали. Они подняли его. Зарычала цепочка через борт, загремела, и приняло море человека.
И все отвернулись от борта. Шепотом говорили на своем каторжном языке и мыли кровавую палубу.
Теперь флаг с полумесяцем развевался на мачте. Галера послушно шла в кильватер сарацинской саэте.
Сарацинский моряк теперь вел венецианскую галеру в плен к африканским берегам.
27. У сарацин
Толпа стояла на берегу, когда в залив влетела полными парусами ловкая саэта. За ней шла, не отставая, как за хозяином, в свой плен галера с затейливо разубранной кормой, в белых нарядных парусах на гибких рейках.
Саэта стала на якорь, и галера следом за ней стала в ветер и тоже отдала якорь. Шиурма мигом сбила и убрала паруса.
На берегу поняли, что саэта привела пленницу. Толпа кричала. Народ палил в воздух из мушкетов. Странно было смотреть на эту новую, блестящую галеру, без царапинки, без следов боя и трепки — здесь, в мавританской бухте, рядом с сарацинской саэтой.
Шейх исполнил свое слово: всякий галерник волен был идти, куда хочет. И Грицко долго объяснял своему турку, что он хочет домой, на Украину, на Днепр.
А турок и без слов знал, что всякий невольник хочет домой, только не мог растолковать казаку, что надо ждать случая.
Казак, наконец, понял самое главное: что не выдаст турок, каторжный товарищ, и решил: «Буду его слушать…»
И стал жить у сарацин.
В бухте стояло около десятка разных судов.
Некоторые были так ловко выкрашены голубой краской, что ленивому глазу трудно было их сразу заметить в море. Это сарацинские пинкеты красили так свои фюсты, чтоб незаметно подкрадываться к тяжелым купеческим судам.
Это были маленькие галеры, ловкие, юркие, с одной мачтой. Их легко подбрасывала мелкая зыбь в бухте. Казалось, им не сидится на месте, вот-вот сорвутся, понесутся и ужалят, как ядовитое насекомое.
У бригантин форштевень переходил в острый и длинный клюв. Бригантины смотрели вперед этим клювом, как будто целились. Корма выгибалась фестоном и далеко свешивалась над водой. Весь ют был поднят. Из портов кормовой надстройки торчали бронзовые пушки, по три с каждого борта.
Турок показывал казаку на бригантину и что-то успокоительно бормотал. Казак ничего не понимал и кивал головой: понимаю, дескать, хорошо, спасибо.
Много хотелось Грицку сказать галернику-турку, да не мог ничего и только приговаривал:
— Якши, якши.
Сидел на песке, смотрел на веселую бухту, на сарацинские суда и загадывал:
— Через год буду дома… хоть бы через два… а вдруг на рождество! — И вспомнил снег. Взял рукой горсть красноватого горячего песку, сдавил, как снежок. Не клеится. Рассыпается, как вода.
Арабы ходили мимо в белых бурнусах, скрипели черными ногами по песку. Зло посматривали на казака. А Грицко отворачивался и все смотрел на веселую бухту, навстречу ветру.
28. Бухта
Фелюга стояла на берегу. Кольями она была подперта в борта и сверху прикрыта парусом, чтоб не рассохлась на солнце. Спала, как под простыней. Парус навесом свешивался с борта. В тени его лежали арабы. Они спали, засунув головы под самое пузо сонной фелюги, как щенки под маткой.
А мелкий прибой играл и ворочал ракушей под берегом. Ровно и сладко.
В углу бухты мальчишки купали коней, кувыркались в воде, барахтались. Мокрые лошади блестели на солнце, как полированные.
Загляделся казак на коней.
Вдруг вдали показался верховой араб в белом бурнусе, на вороной лошади. Длинный мушкет торчал из-за спины. Он проскакал мимо мальчишек, что- то им крикнул. Мальчишки мигом вскочили на коней и в карьер поскакали от берега.
Араб ехал к Грицку и по дороге что-то кричал фелюжникам.
Фелюжники проснулись, помигали со сна с минуту и вдруг вскочили, как пружины. Они мигом выбили подпорки, облепили фелюгу и с криком дернули ее к морю. Верховой осадил коня, глянул зверем на Грицка, заорал грозно и замахнулся плеткой. Грицко встал и отбежал в сторону.
Араб пугнул его конем. Поднял на дыбы лошадь и повернул ее в воздухе. Ударил острыми стременами в бока и полетел дальше. Скоро весь берег покрылся народом — белыми бурнусами, полосатыми хламидами.
Все смотрели в море.
Это сторожевые с горы дали знать, что с моря идет парус. Не сарацинский парус. Фелюга уже рыскала по бухте от судна к судну: передавала приказ шейха готовиться сняться в море.
А на берегу зажгли костер.
Какая-то старая, высохшая женщина стояла у костра и держала за крылья петуха.
Петух перебирал в воздухе лапами и стеклянными глазами смотрел на огонь.
Старуха раскачивалась и что-то бормотала.
Грудь до самого пояса была вся в толстых бусах, в монетах, в раковинах. Бусы переливчато бренчали, тоже говорили.
Народ стоял кружком и молчал.
Старуха кинула в огонь ладан, и сладкий дым понесло ветром вбок, где за мысом синело яркой синью Средиземное море.
Старухе подали нож.
Она ловко отхватила петуху голову и бросила ее в огонь.
Все отошли: теперь начиналось самое главное.
Старуха ощипывала петуха и, проворно работая черными костлявыми пальцами, пускала перья по ветру.
Теперь все смотрели, куда полетят петушьи перья. Перья летели по ветру: они летели к мысу, летели к Средиземному морю.
Значит, удача.
И шейх дал приказ фюстам выйти в море.
Полетели бы перья в аул — сарацины остались бы в бухте.
Арабы бросились к фелюгам.
А женщины остались со старухой у костра, и она еще долго гремела бусами и бормотала нараспев старинные заклинания.
Две фюсты первые вырвались в море.
Они пошли в разведку с темными парусами на мачтах.
Их скоро не стало видно: они как растворились в воздухе.
Бригантины на веслах выгребались из залива.
Грицко влез на пригорок и следил за сарацинскими судами и европейским парусом.
Парус шел прямо к бухте — спокойно и смело.
29. Славянский Неф
Грицков турок нашел своего товарища. От тянул Грицка вниз на берег и что-то серьезно и тревожно говорил. Все повторяли одно, но казак ничего не понимал. Однако, пошел за турком — он ему верил: крепко каторжное слово.
Это сарацины собрали всех христиан в кружок, чтобы все на глазах были, чтоб не давали своим сигналов. Пересчитали и хватились Грицка.
Христиане сидели в кружке на берегу, а вокруг стояли сарацины с копьями. Турок привел казака и сам остался в кружке. Грицко осмотрелся — вся шиурма была тут: мусульмане-галерники не хотели покидать товарищей. Они сидели впереди и коротко переругивались со стражей.
Но вот все поднялись, засуетились.
В бухту вернулась бригантина. Она вошла и отдала якорь на своем месте. Скоро весь сарацинский флот был в бухте.
Неужели отступили, спрятались в бухту от одного корабля?
Но вот в проходе появился высокий корабль. Он тяжело, устало входил в бухту под одним парусом. Осторожно пробирался в чужом месте далекий путник.
Стража разошлась. Галерники разбрелись. Казак не понимал, что случилось. Решил, что христиане сдались без боя.
Дюжина фелюг обступила корабль. Все старались пробиться к борту.
Турок, увязая ногами в песке, бежал к Грицку и что-то кричал. Он улыбался всеми зубами, кричал изо всей силы Грицку в ухо раздельно, чтоб понял казак. И все смеялся, весело, радостно. Наконец, шлепнул Грицка по спине и крикнул:
— Якши, якши, урус, чек якши!
И потащил его за руку бегом к каику.
Узкий каик уже отчаливал от берега, гребцы, засучив шаровары, проводили каик на глубокое место. Их обдало по грудь зыбью, каик вырывался, но люди смеялись и весело кричали.
На крик турка они оглянулись. Остановились. Закивали головами.
Турок толкал Грицка в воду, торопливо толкал, показывал на каик. Грицко вошел в воду, но оглянулся на турка. Турок, высоко поднимая ноги, догнал Грицка и потащил дальше. Смеялся, скалил зубы.
Гребцы гукнули и разом вскочили с обоих бортов в узкий каик. Зыбью рвануло каик к берегу, но весла уж были на месте и дружно ударили по воде.
Прибой, играя, поставил каик чуть не дыбом. Арабы весело осклабились и налегли, так что затрещали шкармы. Каик рванулся, прыгнул на другой гребень раз и два и вышел за пену прибоя. Грицко видел, что его везут к христианскому кораблю. Прогонистый каик, как ножом, резал воду. А турок, знай, хлопал казака по спине и приговаривал:
— Якши, дели баш!
Грицко немного побаивался. Может, думают, что ему к христианам хочется: был он уж у одних. Да надеялся на каторжного товарища. Этот понимает!
По трапу влез Грицко за турком на корабль. С опаской глянул на хозяев.
Что за люди? Двое к нему подошли. Они были в белых рубашках, в широких шароварах, в кожаных посталах на ногах. Что-то знакомое мелькнуло в длинных усах и усмешке.
Они, смеясь, подошли к нему.
Турок по-своему что-то сказал им.
И вдруг один сказал, смеясь:
— Добры день, хлопче!
Казак так и обмер. Рот разинул, и дыханье стало. Если б кошка залаяла, если б мачта по-человечьи запела, не так бы он удивился.
Казак все смотрел, испуганно, как спросонья. А моряк смеялся. Хохотал и турок и от радости приседал и стукал Грицка ладошкой в плечо:
— А дели, дили-сен, дели!
30. До хаты
Это был славянский корабль. Он пришел к маврам с товаром издалека, с Далматского берега, из Дубровики.
Небогатый был корабль у добровичан — из-под топора все.
И одеты хорваты-дубровичане были просто: в портах да рубахах.
Пахло на судне смолой да кожей.
Не свой, чужой товар развозило по всему Средиземному морю славянское судно — ломовое судно. Как ломовые дроги, смотрело оно из-под смолы и дегтя, которым вымазали дубровичане и борта и снасти. В заплатах были их паруса, как рабочая рубаха у сносчика.
Люди на судне приветливо встретили казака, и не мог Грицко наговориться. Слушал турок непонятную славянскую речь и все смеялся, тер себе ладошками бока и скалил зубы.
Потом заговорил с хорватами по-турецки.
— Это он спрашивает, переправим ли тебя домой, — сказали Грицку хорваты и побожились турку, что поставят казака на дорогу, будет он дома.
Через год только добился казак до своих мест. Сидел на завалинке под хатой и в сотый раз землякам рассказывал про плен, про неволю, про шиурму.
И всегда кончал одним:
— Бусурманы — бусурманы… А вот на того турка я ридного брата не сменяю.
Словарь морских выражений и альбом рисунков к нему
Абордаж — морской бой, когда суда сходятся борт о борт и схватка идет врукопашную.
Бак — носовая часть палубы.
Банка — скамья в лодке.
Бейдевинд — Когда судно идет под парусами так, что ветер дует почти в нос судну, то говорят: судно идет в бейдевинд.
Бизань — третья мачта, считая от носа. На ней есть косой парус, который тоже называется «бизань».
Блинд — четырехугольный парус под бушпритом. Теперь он не употребляется. Память о нем осталась в названии тех рогов, что идут в бока от середины бушприта. Они называются блиндагафеля и служат для распора снастей бушприта.
Блиндарея — рея, которая перекрещивала бушприт. К ней подвязывался парус — блинд.
Брасы — снасти, что идут от концов рей. За них поворачивают реи.
Брашпиль — машина, которой поднимают якорь.
Бриз — ветер; ветер, который ночью, особенно после жары, дует с берега, — ночной бриз.
Буртик — выступающий кант, что идет вдоль борта.
Бухта — небольшой залив, удобный для стоянки кораблей. Бухтой называют также канат, смотанный в круг, бочкой.
Бушприт — бревно, выпущенное впереди корабельного носа.
Ванты — веревки, которые идут от мачты к бортам.
Вахтенный — дежурный.
Весла — Весло начинается ручкой, затем идет утолщение (для противовеса) — валек; дальше оно круглое, как палка, — это веретено, и кончается весло длинной лопаткой — пером.
Ветер зашел — значит ветер изменил свое направление и стал дуть больше с носа.
Ветер отошел — ветер стал дуть больше с кормы.
Выбирать — тянуть снасть к себе.
Выбленка — веревочная ступенька между соседними вантами. По этим ступенькам матросы взбегают на мачту.
Галфвинд — Когда ветер дует парусному судну прямо в борт, то говорят: судно идет в галфвинд (или в полветра).
Грот-мачта — вторая мачта, считая с носа.
Грот — нижний парус на грот-мачте. Верхним краем он привязывается к грот-рее, а нижний его край свешивается над палубой. Косой грот на галере привязывался к рейку, который наискось вверх подымался на грот-мачте; верхний его конец подымался высоко над грот-мачтой.
Дрейф — снос судна по ветру. Если судно стоит на якоре, а якорь не зацепил как следует за дно и ползет по дну, то говорят: якорь подрейфил. Если судно идет в галфвинд и его снесло вбок на две мили, то говорят: две мили дрейфа. Лечь в дрейф значит заставить передние паруса тащить судно, назад, а задние — вперед. Тогда судно будет очень медленно двигаться вперед.
Дубок — в Черном море так называют небольшое парусное судно.
Кильватер — Идти в кильватер — так говорят, когда суда идут гуськом.
Камбуз — кухня на судне.
Карамусал — старинное турецкое посыльное судно.
Клюз — отверстие в носу для якорного каната. От него идет железная труба, которая открытым концом выходит на палубу. В эту трубу и проводят с палубы якорный канат.
Кок — повар на судне.
Круто к ветру — Идти круто к ветру — значит идти почти против ветра, лишь бы паруса были надуты, а не полоскали. Если стать совсем носом к ветру, то говорят: стал в ветер.
Курс — направление судна.
Кубрик — общая матросская каюта в носу судна.
Левым галсом — идет судно, у которого ветер с левой стороны, правым галсом — когда ветер справа.
Марс — площадка на мачте. К ней как раз и проводят ванты, что идут от бортов к мачте.