– Привет, – сказала девочка. – Я Меган Харлинген. Папа рассказал мне о вас.
– Рад познакомиться, – ответил Мюррей. – И где ты была все это время?
– В кино. У меня это форма ухода от жизни. В буквальном смысле. Я не могу понять этих вечеринок, а вы? Здесь полно людей, которые напиваются и становятся претенциозными.
Мюррей поспешно допил свой коньяк.
– Не знаю, – осторожно сказал он. – Мне они кажутся вполне благовоспитанными.
– Тогда вы их совершенно не знаете, – твердо заявила Меган. – На самом деле у этих людей полно эмоциональных конфликтов. Они терзаются ими. Знаете, почти все здесь лечатся психоанализом. Бывали когда-нибудь у психоаналитика?
– Пока что нет, – ответил Мюррей. – А ты?
– Только очень недолго, и это было несносно, несносно, несносно. Потом, когда дедушка возмутился, узнав об этом, мне разрешили больше не ходить. Конечно, дедушка своего рода религиозный фанатик, он наверняка ярый противник Фрейда. Знаете, что он сказал мне однажды? Что если языческие знахари попадут в ад, то психиатры тем более! Это вечные муки!
– Я бы не относился так сурово к нему, – сказал Мюррей. – Может, он просто слегка отстал от жизни.
– Слегка? Слышали бы вы, что он говорил о модных идеях, когда папа ушел из старой конторы и открыл свою практику. Какой у них был скандал. И что дедушка говорил о людях, которые идут работать на преступников. В моей спальне было слышно каждое слово даже при закрытой двери. Конечно, папа держался просто героически. То есть относительно защиты преступников и всего прочего. Он первый в нашей семье берется за это, и для него все совершенно внове. Наверное, поэтому он попросил вас помочь ему, так ведь?
– Мм, не уверен. Обычно моя работа заключается только в помощи с деталями.
– С какими деталями? Знаете, по-моему, быть частным детективом очень героично. Вы настоящий частный детектив, да?
– Настоящий.
– Спрашиваю, потому что вы не похожи. Но бывают у вас приключения?
– Какого рода?
– Да вы понимаете, о чем я. Никогда не смотрите телевизор?
– Только «Куклу, Фрэна и Олли», – ответил Мюррей.
– Ну, тогда удивляться нечему, – сказала с облегчением Меган. – Пойдемте со мной, я вам покажу.
Она привела Мюррея в спальню, усеянную женскими вещами в диком беспорядке, толкнула его в кресло и после краткого поиска по каналам нашла частного детектива Кейт Брэнниган, расследующую «Дело о пропавшем пальце». Потом быстро убрала с кровати книги и одежду, уселась на нее, скрестив ноги, принялась грызть обкусанные ногти и восторженно уставилась на экран.
Темнота в комнате, голоса телевизионного диалога представляли собой коварное искушение. Мюррей на секунду закрыл глаза, обнаружил, что не может открыть их, и внезапно проснулся, когда частный детектив Брэнниган завершила дело чередой пистолетных выстрелов. Громкая музыка трех последующих рекламных сюжетов завершила процесс пробуждения, и затем появился диктор одиннадцатичасовых новостей с еще более суровым, чем у частного детектива Брэнниган, взглядом.
– Каковы новости из всех частей города? – вопросил он. – Так вот, праздничная дорожная пошлина продолжает повышаться. Последней местной жертвой несчастного случая стал шестидесятилетний Чарлз Пирози, житель Уэстчестера, скрывшийся водитель насмерть сбил его час назад на углу Мэдисон-авеню и Шестнадцатой улицы. Водители, предупреждаем вас…
Меган торопливо поднялась и выключила телевизор.
– Радостный же День благодарения, – сказала она. – Уф.
– Тебя не беспокоило, когда частный детектив Брэнниган палила в людей направо и налево, – с ехидством напомнил Мюррей.
– Это совсем другое, – запротестовала Меган.
Неожиданно в комнате вспыхнул свет, оба они повернулись и, щурясь, уставились на человека в дверном проеме. Это был Харлинген.
– Вот вы где, – сказал он и потом застонал: – Господи, Меган, комната в ужасном беспорядке! Как ты можешь показывать кому-то свою комнату в таком виде?
Она свирепо сверкнула на него глазами.
– Это не беспорядок. Во всяком случае, доктор Ленгстейн сказал, что быть неаккуратной в моем возрасте вполне нормально. Ты сам это слышал.
– Хотел бы я, чтобы он пожил в этой комнате, – сказал Харлинген. – Теперь сотри с лица всю косметику и ложись спать.
Возле двери Мюррей обернулся.
– Доброй ночи, Меган, – сказал он и увидел, как накрашенные губы задрожали, сутулые плечи ссутулились еще больше, а потом Меган резко повернулась к нему спиной.
– Вот вам дети, – угрюмо сказал Харлинген, закрывая дверь. – Ей четырнадцать лет, ведет себя как четырехлетняя, и ждет, чтобы с ней обращались, как с сорокалетней.
Он повел Мюррея в маленький, скудно обставленный кабинет и плюхнулся в кресло перед загроможденным письменным столом.
– Нет, ничего интересного здесь не найдете, – сказал он, когда Мюррей, присев на корточки, стал разглядывать содержимое книжных полок на стене. – Тут главным образом книги по юриспруденции – я забрал их из той конторы, а маленькие книжки – это стихи моей жены. Книжки изданы, само собой, за счет автора. Поэзия ее, надо сказать, оставляет желать лучшего, но она находит сочинение стихов замечательным способом самовыражения.
– Знаю, – сказал Мюррей. – Она говорила мне об этом.
– Да? В таком случае у вас, очевидно, была возможность понять, что она за личность. Muy simpatica. И очень общительная. Очень энергичная. Собственно говоря, она главная сила, заставляющая меня идти своим путем.
– То есть быть адвокатом по уголовным делам?
– Совершенно верно. И мне сразу же повезло найти такого клиента, как Ландин. Знаете, когда открываешь такую контору, можно долгое время безуспешно искать клиентов, но я только начал, и у меня сразу же появилось дело. – Харлинген взял карандаш и стал нервозно постукивать его концом по столу. – Беда в том, – печально сказал он, – что это дело само вызывает чертовское множество проблем – нужно проводить много расследований, требуется много беготни. А когда у тебя нет никакого штата, с этим не справиться. И тут за дело принимаетесь вы.
– Минутку, – сказал Мюррей. – Я пока что не принялся.
Лицо Харлингена приобрело удивленное выражение.
– Но я думал…
– Знаю. Но, с моей точки зрения – с точки зрения агентства «Конми – Керк», – в делах подобного рода мне кое-что не нравится.
– Послушайте. Прежде всего, это обычное, простое обвинение в лжесвидетельстве. Если я произвел впечатление…
– Насколько обычное и простое?
– Ландин – патрульный из полиции нравов, работавший в штатском. Некоторое время назад он задержал за букмекерство человека по имени Эдди Шрейд. Потом, когда разразился скандал Уайкоффа, Шрейд предстал перед Большим жюри, где заявил, что его задержание сфабриковано, он просто подставное лицо настоящего правонарушителя, некоего Айры Миллера, одного из близких компаньонов Уайкоффа.
– Чтобы открыть дело о лжесвидетельстве, требуются показания двух человек.
– Другим является Миллер, сказавший Большому жюри, что заплатил Ландину тысячу долларов за то, что тот задержал вместо него Шрейда. И когда Ландин не захотел отказываться от своих показаний, ему предъявили обвинение. Разумеется, Миллер и Шрейд такие типы, что дадут показания, грозящие родной матери электрическим стулом. От этого дела за милю несет фальсификацией.
– Может быть, да, – сказал Мюррей. – Может быть, нет.
Харлинген вспыхнул.
– Послушайте, – убежденно заговорил он, – это может показаться слегка преувеличенным, но я считаю себя неплохим знатоком человеческой натуры. И перед тем, как взяться за дело Ландина, я решил поговорить с ним. Не только о деле, заметьте. Я хотел глубже проникнуть в его внутренний мир, увидеть его сущность. И то, что увидел, мне понравилось. Иначе бы я не взялся за это дело.
– О Господи, – сказал Мюррей. – Думаете, меня интересует, хороший человек ваш клиент или нет?
– Судя по тому, что вы сказали…
– Об этом я ничего не говорил. Вам следует знать, мистер Харлинген, что такую организацию, как моя, совершенно не интересует репутация клиента. Собственно говоря, и большинство адвокатов, которых я знаю. Иначе завтра же мы все оказались бы не у дел. – Мюррей покачал головой. – Это не имеет никакого значения. Я веду к тому, что дело вашего клиента связано с делом Уайкоффа, и мне это не нравится. Уайкофф показал, что в течение последних десяти лет он платил полицейским взятки по миллиону долларов в год. Что это означает теперь, когда тайное стало явным? Что все управление полиции напоминает мешок с гремучими змеями, и я не хочу совать руку в этот мешок. Агентство «Конми – Керк» всегда ладило с полицией по хорошему принципу «живи сам и давай жить другим». Сейчас мы следуем за полицией.
– Но это мое дело, – возразил Харлинген. – В случае чего в ответе буду я.
– Может быть, но достанется и нам. В этом штате, мистер Харлинген, детективное агентство окружено множеством отвратительных правил. Если полиция захочет следовать им буквально, «Конми – Керк» окажется в очень неприятном положении.
– О, замечательно, – сказал Харлинген. – Превосходно. – Поднес карандаш к глазу и стал смотреть вдоль него. – Значит, если Ландин хочет получить шанс в суде, ему нужно обратиться в большую юридическую фирму, где есть сотрудники, которые займутся расследованием. Все сводится к этому, разве не так?
– Не так. Существует несколько других агентств – «Интер-Америкен», «Флейшер» – хороших организаций, которые могут сделать именно то, что вам нужно. Или, – внезапно догадался Мюррей, – вы уже обращались туда?
Карандаш в руке Харлингена переломился.
– Конечно, обращался. Нельзя сказать, что вы – мой первый логичный выбор, но, черт возьми, Ландин небогат, и я старался обойтись как можно меньшими затратами. Не получилось. Они твердо стоят на своем. То, что они предлагали, не стоило даже рассматривать.
– Понятно, – сказал Мюррей. Видеть откровенно бедственное положение Харлингена было неприятно.
– И я не могу передать это дело кому-то другому, – сказал Харлинген. – Даже представить этого не могу.
– Почему? Есть юридические конторы, которые охотно за него возьмутся. Вы могли бы работать вместе с одной из них, набираясь опыта.
– В моем возрасте? – Харлинген подался к Мюррею и медленно, напряженно заговорил: – Знаете, сколько мне лет? Сорок пять, приятель. Сорок пять.
– Ну и что? Впереди у вас еще много времени.
– Времени для чего? – спросил Харлинген. – А, вы не понимаете. Совершенно не понимаете. Неясно вам, что теперь, когда набрался смелости уйти с работы самого старого рассыльного в городе, я не могу вернуться на такую же? Вот что поставлено на карту. Это не просто вопрос ведения дела самому. Я знаю, что могу провести хорошую работу с любым делом, будь у меня такой шанс. Мне нужно – хорошо, чрезвычайно важно – получить такой шанс. Вот в чем дело.
– Для вас – да, – устало сказал Мюррей. – А мне нужно думать об интересах моего агентства.
– Это окончательно?
– Да.
Харлинген покачал обломки карандаша на ладони. Потом неожиданно спросил:
– Надеюсь, не будете против, если я свяжусь с вами по этому делу еще раз?
– После полудня я каждый день в конторе, – сказал Мюррей.
Глава 2
По окну внезапно забарабанил холодный ноябрьский дождь. Миссис Нэпп поднялась из кресла, включила верхний свет и задернула оконные шторы.
Мюррей подождал, чтобы она снова села за стол и взяла блокнот. Указал пальцем на досье Харлингена, лежавшее перед ним.
– Значит, восемь лет назад он отправил это резюме и заявление о приеме на работу в «Конвей индастиэл», просил место в юридическом отделе. Ему было отказано. Мы это знаем, потому что имели дело с «Конвей», но тут не все на виду. Держу пари на деньги против мраморных шариков, что его резюме были разосланы во многие места. И везде ему было отказано.
– Возможно.
– Вот-вот. Первые несколько раз отец, должно быть, не давал ему рекомендаций, когда он просил. Потом наш мальчик вдруг обнаруживает, что перевалил за четвертый десяток. Судите сами, насколько велика вероятность у человека на пятом десятке получить работу в «Конвей». Или в такой же организации.
Миссис Нэпп искривила губы.
– Если просите пожалеть человека, который имел хорошую должность в конторе Дж. Д. Харлингена и сознательно ушел…
– Угу. Cherchez la femme. А также ищите психиатра. Миссис Харлинген изживает свои комплексы тем, что пишет дрянные стишки и печатает их за свой счет в маленьких, дорогих книжечках. Она и этот их профессор, должно быть, убедили Харлингена, что защита уголовных преступников – как раз то, что необходимо его страдающей душе.
– И что?
– Они упустили одну мелочь. За плохие стихи никто не сядет в тюрьму. Обвинение в лжесвидетельстве – дело другое.
– Это забота клиента, – сказала миссис Нэпп. – Если мы не работаем по этому делу, нам нечего расстраиваться.
– Поверьте, я не расстраиваюсь.
– Ну, если не из-за этого, так из-за чего-то другого. В последнее время вас раздражает многое, мистер Керк. Думаю, вам требуется передышка.
– Пожалуй. Рослая, стройная, белокурая передышка. С холодными глазами, но горячей кровью. Глупая, но привлекательная.
– Странно, – заметила миссис Нэпп, – что у всех мужчин ум работает в одном направлении.
– Правда? Пожалуй. Скажите, миссис Нэпп, когда вы только начали работать здесь, Фрэнк Конми заигрывал с вами?
– Неуместный вопрос, мистер Керк. И у нас еще много работы.
– Заигрывал?
Миссис Нэпп улыбнулась:
– Заигрывал. Это были времена сухого закона, поэтому мне пришлось повести его в замечательный подпольный кабачок на Восточной Тридцать девятой улице выпить после работы. Там он познакомился с моим мужем. Мистер Нэпп был барменом.
Мюррей сполз в кресле, закрыл глаза и удобно сложил руки на пряжке ремня.
– Ужасно гнетущая история, – сказал он. – Давайте лучше продолжим работу.
Была обычная пятница – сопоставляли сообщения из пригородов, давали задания, все это перемежалось бесконечными телефонными звонками, но из-за какого-то смутного беспокойства день казался бесконечным. В четыре часа Мюррей раздвинул шторы и стал смотреть на Нью-Йорк с высоты пятого этажа. Зонты, первые подарки в рождественских обертках, первый Санта-Клаус в этом сезоне, оборванец с непременным ручным колокольчиком и треногой. Мюррей прикидывал шансы попасть с высоты пятьдесят футов монетой в двадцать пять центов в кружку для подаяний, когда вошла секретарша приемной:
– Там юная особа, мистер Керк. Говорит, что пришла по поводу Арнольда Ландина.
Мюррей опустил монету в карман.
– Как она представилась, мисс Уайтсайд? Женой, сестрой или другом семьи?
– Похоже, это его невеста. – Мисс Уайтсайд обладала надменностью старших официанток из кафе-кондитерских, страстью к журналам с исповедями и вниманием к деталям. – У нее на пальце кольцо. Купленное по дешевке с камешком в полкарата.
– Что еще?
– Знаете, – сказала мисс Уайтсайд, – она очень хорошенькая.
Зрение не обмануло ее. Девушка была не просто хорошенькой, а поразительно красивой. Черные как смоль волосы, голубые глаза с длинными ресницами, румянец цвета камелии – или, подумал Мюррей, гардении. Так или иначе, было невероятно, чтобы полицейский, тупой, бесчестный нью-йоркский полицейский, обладал чем-то подобным.
Она села, поставила возле стула небольшую дорожную сумку и расстегнула пальто. Из грубого твида, про который Фрэнк Конми однажды сказал: «Когда вижу красивую женщину в такой одежде, невольно задаюсь вопросом, как, черт возьми, ей не стыдно».
– Я Рут Винсент, – сказала девушка. – Невеста Арнольда Ландина. – Она с чопорным видом сидела на краешке стула, руки сложены на коленях, словно иллюстрируя чинную позу. – Мистер Харлинген позвонил мне утром перед отъездом из города. Сообщил о разговоре с вами накануне вечером, но сказал, что, если я лично поговорю с вами – объясню положение вещей с точки зрения Арнольда, – вы можете передумать. Вот для чего я здесь.