Ростислав Самбук
* * *
Глава 1
– Хотите чаю? – спросил Рубцов и, не дожидаясь согласия, открыл дверь и приказал адъютанту: – Два стакана чаю, Володя, только покрепче. И к чаю чего-нибудь, печенья, что ли… – Подошел к закрытой черным репсом карте на стене, раздвинул шторки, постоял, всматриваясь, будто не знал наизусть всех обозначений на ней. Резко повернулся к Воловику, сказал, глядя прямо в глаза полковнику: – Седой сообщает, что немцы готовят какую-то важную операцию. Строго засекреченную, даже Седому не удалось разузнать ничего конкретного. Высадка шпионско-диверсионной группы в районе Сарны, Ковель. Это все, что нам известно. Маловато.
Воловик чуть шевельнулся на неудобном стуле с гнутой спинкой. Подумал: почему такие стулья называют венскими? Наверно, не потому, что их придумали венские мастера, у тех небось была голова на плечах, а ее определенно не хватало человеку, впервые создавшему эту жесткую уродину, на которой и несколько минут усидеть трудно. Особенно человеку с застарелым радикулитом. Ответил четко и сухо:
– Не так уж и мало, Василий Семенович. Сегодня суббота, а высадка планируется на той неделе. У нас есть по крайней мере два дня, чтобы подготовиться. Брать группу придется Карему, опыта ему не занимать…
– Брать? – с сомнением переспросил Рубцов. – Брать-то Карему, но леса… Здесь такие леса… – Снова повернулся к карте, словно хотел там найти ответ на не дававший покоя вопрос. Так и не найдя его, вынул из сейфа другую карту с цифровыми обозначениями по обе стороны от линии фронта – святая святых фронтового управления контрразведки. К этой карте имели доступ только несколько человек: фактически он, генерал Рубцов, и его заместитель полковник Воловик, ну, еще два-три представителя командования – и все.
Рубцов разложил карту на столе, разгладил ее ладонью, ткнул пальцем в синий треугольник на довольно далеком расстоянии от линии фронта и предложил:
– Может, послать к Седому специального связного? С рацией?
Полковник покачал головой:
– А что это даст? Если бы Седой узнал что-нибудь конкретное, успел бы сообщить. Связь с партизанами у него надежная – информация, которую он передает, поступает к нам, как правило, на следующие сутки.
Генерал сидел, разглядывал карту и думал. Как всегда, изучение карты доставляло ему удовольствие и успокаивало. Все словно на ладони. Кружками обозначены места расположения разведывательных и карательных органов врага. В общем, для всего есть свои обозначения: шпионско-диверсионные школы, конспиративные квартиры, пункты переправы, маршруты проникновения гитлеровских шпионов в расположение наших войск, места выброски парашютистов…
Однако сейчас особый случай, что-то задумали в «Цеппелине», возможно, даже не там, а в столице рейха, стало быть, вряд ли будут пользоваться старыми каналами, придумают что-нибудь новое, и большая удача, что дошла хоть такая информация Седого.
В дверь постучали, и Рубцов прикрыл карту. Адъютант принес на подносе два стакана чаю, сахар и печенье в вазочке.
Генерал взглянул и удовлетворенно потер руки:
– Удивительно – с лимоном… И где ты достаешь все это, Володя? – Спросил просто так, для порядка, не надеясь на ответ.
Адъютант только улыбнулся: у каждого свои секреты, не открывать же их начальству… Он вышел, оставив в кабинете запах дешевого одеколона. Генерал оторвался от чая, повел носом и произнес:
– Ну и пройдоха этот Володька! Только скажи, все будет…
– Так я свяжусь с Карим, – предложил Воловик.
– Срочно! – приказал генерал. – Поисковые группы направьте в район Сарны – Ковель. Посты оповещения не должны и муху пропустить. Поддерживать связь с местным активом, докладывать о каждом подозрительном человеке. Да что вам говорить, Иван Филиппович, сами все знаете…
– Я передам Седому, – предложил Воловик, – пусть отложит все и сосредоточит внимание именно на этой операции.
– Да, – согласился Рубцов, – это его первоочередное задание. Хотя, – наморщил лоб, – вдруг немцы забросят группу уже послезавтра, а пока сработает наш канал связи…
– Все равно, – не согласился Воловик, – может случиться и так, что нам не удастся уничтожить шпионов, и они вернутся назад. Если это будут диверсанты, сами узнаем, зачем их посылали, но, кажется мне, пахнет другим. Диверсантов забрасывают часто, и, как правило, они попадают к нам в руки, но вот так засекретить, что даже Седой не мог ничего узнать!..
– Да, перед Седым они не таятся, – кивнул Рубцов. – Седого они уже считают своим.
Даже в беседах с глазу на глаз Рубцов с Воловиком давно уже отвыкли называть Седого его настоящим именем – таким законспирированным и ценным разведчиком тот был. Пехотный лейтенант, который чем-то понравился Рубцову года два назад. Именно тогда у генерала родилась идея послать его в тыл врага с заданием попасть в поле зрения абвера и стать немецким агентом. Так в конце концов и произошло.
– Итак, решили! – произнес Рубцов твердо. – Связывайтесь с Карим, может, ему потребуется помощь… Подбросим кого-нибудь из фронтового резерва. Где-то в этих лесах базируется большая бандеровская банда. Возможно, именно на нее ориентируются господа из «Цеппелина».
– Это только усложнит нашу задачу, – мрачно ответил Воловик.
Генерал погладил большим пальцем левой руки нижнюю губу. Произнес задумчиво:
– Все зависит от того, что хотят немцы. И группа, наверное, не ординарная, а особая.
– Давно абвер не задавал нам таких загадок.
– Не абвер сейчас, а – тьфу ты, черт, и не выговоришь! – фронт-ауфклеругскоманда, кажется, так?
– Да. Канариса нет, нет и абвера. Теперь все – епархия Кальтенбруннера.
– Нам от этого не легче.
– Ох, не легче, Василий Семенович, – согласился Воловик и с трудом поднялся.
Глава 2
«Юнкерс» пошел на посадку, и начальник Главного управления имперской безопасности Эрнест Кальтенбруннер выглянул в окно. Ничего интересного. Леса с полянами, кое-где озерца и болота… Никаких признаков человеческого жилья, и никто никогда не подумал бы, что где-то здесь, среди этих лесов и озер, расположилась ставка фюрера «Вольфшанце», где принимаются важнейшие решения рейха.
Обергруппенфюрер удовлетворенно хмыкнул. Даже он, точно зная, что пролетает сейчас над «Вольфшанце», ничего не заметил, это свидетельствовало о безупречной работе служб РСХА, значит, его, Эрнеста Кальтенбруннера. Что ж, в конце концов так и есть: у них все отшлифовано и отлажено, машина, так сказать, работает безотказно, и, если бы не бездарность фронтового командования, можно было бы сказать, что в Третьем рейхе все отлично – жизнь строго регламентирована, каждый знает, что ему надлежит делать, нежелательные элементы и красные бунтовщики уничтожены, последние доживают свой век в концлагерях, вся страна славит фюрера.
На вытянутом жестком, всегда мрачном лице Кальтенбруннера появилось подобие улыбки: приятно, когда народ так славит своего фюрера, значит, верит ему и беспрекословно подчиняется.
Еще бы, попробовал бы не подчиниться! Кому-кому, а начальнику РСХА известно, что ни в одном государстве мира нет такого карательного аппарата, как в Третьем рейхе. Под его руководством гестапо, СД, криминальная полиция. И стоит ему только пошевелить пальцем…
«Юнкерс» приземлился. Кальтенбруннер с удовольствием спустился по трапу на землю. Увидев, как спешат к нему люди в черном, сделал шаг навстречу и выбросил вперед руку, отвечая на приветствия. Хорошее настроение не покидало обергруппенфюрера, он даже улыбнулся и двинулся вдоль бетонной полосы, ощущая, как пружинят мускулы. Пахло хвоей, Кальтенбруннеру понравился этот запах, он жадно вдохнул воздух и оглянулся.
Начальник охраны ставки, правильно поняв Кальтенбруннера, ускорил шаг и поравнялся с ним.
– Как? – коротко спросил обергруппенфюрер.
Начальник охраны сразу сообразил, что интересует прибывшего. Ответил уверенно:
– Все в порядке, обергруппенфюрер, настроение заметно улучшилось, и фюрер даже вернулся к своим картинам.
Кальтенбруннер еле удержался, чтобы не пожать плечами. В принципе он не одобрял этого увлечения. Рисовать? Фюреру? Пусть бы уж просто собирал картины, как Геринг, это можно было бы понять: хорошие картины стоят бешеных денег. Но сидеть самому с кистью?..
Машина ждала обергруппенфюрера под густыми соснами, и начальник охраны услужливо открыл дверцу перед ним. На переднем сиденье расположился адъютант. Машина тронулась медленно, хотя могла за несколько секунд набрать сто километров. Но здесь негде было разогнаться – вон уже впереди первый шлагбаум и черные фигуры с автоматами преграждают путь.
Несомненно, унтерштурмфюреру, подошедшему к машине, было известно, кто именно едет в ней, кроме того, он не мог не узнать начальника Главного управления имперской безопасности, но тщательно, как и полагалось по инструкции, проверил документы, только после этого вытянулся и приказал поднять шлагбаум.
«Молодец унтерштурмфюрер, именно на таких держится могущество рейха. Чем добросовестнее каждый будет выполнять свои обязанности, тем мощнее станет государство», – подумал Кальтенбруннер.
Возле второго шлагбаума машина съехала на обочину: дальше нужно было идти пешком. И здесь у них проверили документы – еще тщательнее, и гауптштурмфюрер СС предложил Кальтенбруннеру сдать личное оружие.
Начальник РСХА спокойно вытащил из кобуры никелированный офицерский вальтер. Обергруппенфюрер сам установил такой порядок, подписав приказ, в котором никому не делалось исключения, и он безжалостно отправил бы этого подтянутого гауптштурмфюрера на фронт, если бы тот нарушил инструкцию.
– Фюрер ждет вас, – доложил начальник охраны.
– Где? – не поворачивая головы, спросил Кальтенбруннер.
– Прямо по аллее, первый поворот налево.
Кальтенбруннер двинулся, с удовольствием ощущая, как вдавливается гравий дорожки под его начищенными сапогами. Пройдя немного, внимательно осмотрел мундир, обнаружил на рукаве пушинку и с брезгливостью смахнул ее: фюрер должен видеть своих офицеров безупречными, всегда подтянутыми и внутренне собранными – никакого неряшества и расслабленности.
Гитлер сидел на боковой дорожке, точнее, немного в стороне от нее. На траве стояли мольберт и два стула, на одном из них фюрер разложил краски, на другом примостился сам – углубился в работу и не сразу услыхал тихие шаги Кальтенбруннера.
Начальник РСХА шел почти на цыпочках – в конце концов такое приходилось видеть крайне редко: фюрер в экстазе. Когда до мольберта оставалось несколько шагов, Гитлер встрепенулся и резко повернул голову. Кальтенбруннер успел заметить на его лице испуг, а может, это только показалось ему, ибо фюрер улыбнулся и сделал знак приблизиться.
Кальтенбруннер вытянулся и поднял руку, но Гитлер кивнул ему и снова уткнулся в свою картину. Обергруппенфюрер невольно взглянул на нее – дорожка и кусты на переднем плане, ядовито-зеленые, совсем не такие, что растут на самом деле, а на фоне желтоватого неба синяя сосна и фиолетовые тучи над ней.
– Я рад видеть вас, Эрнест, – сказал Гитлер, не поворачивая головы. Наконец вздохнув, отложил кисть и поднялся: – Нравится?
– Очень! – вырвалось у Кальтенбруннера вполне искренне, и Гитлер весело засмеялся.
– А мне не очень!
– Ну что вы, мой фюрер, я бы с удовольствием повесил вашу картину в своей гостиной. – Вот и представился случай и польстить самолюбию фюрера, и невзначай попросить у него картину.
– Она еще не закончена.
– Но когда будет…
– Надеюсь. Я пришлю картину вам, Эрнест, если и впрямь когда-нибудь закончу ее.
– Лучшего подарка у меня никогда не будет.
– Я верю вам, Эрнест. – Гитлер хитро улыбнулся, перевел взгляд на акварель, долго всматривался в нее, наконец, снова посмотрел на обергруппенфюрера и добавил: – Я верю вам, поскольку вы абсолютно не разбираетесь в живописи.
Фюрер взял кисть, что-то подправил на картине, встал и положил руку на плечо Кальтенбруннера:
– Давайте немного походим, Эрнест, а то я засиделся, а врачи рекомендуют прогулки.
Он двинулся по аллее, потягивая левую ногу, ковылял, заложив руки за спину, и казалось, совсем забыл о начальнике имперской безопасности. Но это только так казалось – вдруг неожиданно остановился и впился в обергруппенфюрера пристальным взглядом:
– Докладывайте, Эрнест! Выявили новых участников заговора?
– Конечно, мой фюрер.
– Кто?
– Мелочь, не стоит вашего внимания.
– В этом деле нет мелочей.
– Я знаю, и в первые дни мы взяли всех главных участников заговора.
– Боже мой, Штауффенберг! – воскликнул Гитлер. – Герой войны, которому я верил, как самому себе! – Внезапно лицо его перекосилось, стало каким-то кислым. – Не могу простить, что его расстреляли…
– Штауффенберг не попал в наши руки. С ним расправились армейские офицеры.
– Чтобы замести следы.
– Мой фюрер, вы, как всегда, правы.
– Вы бы подвесили этого одноглазого полковника на крюк за ребро! – злорадно потер руки Гитлер. – Вы вытянули бы из него все их секреты… – Вдруг перешел на фальцет: – Потом вы подцепили бы его на тот же крюк за горло, как простого барана! Он подыхал бы долго и в муках, а так он не успел даже осознать смерть!
– Зато другие хорошо осознали ее, – счел возможным возразить Кальтенбруннер.
– Я ценю это, Эрнест, и никогда не забуду вашей преданности.
В таких случаях надлежало вытянуться и торжественно воскликнуть «хайль», но Кальтенбруннер ответил просто:
– Благодарю, мой фюрер.
– Как Канарис?
– Так, как вы и хотели, мой фюрер. Камера – голый бетон, без койки и нар, хлеб и вода. Я приказал допросить его, – улыбнулся злорадно, – первая категория допроса. Это только цветочки, мой фюрер.
– Он должен жить! – Гитлер остановился и вперился в Кальтенбруннера холодными глазами. – Он должен жить, пока я сам не посмотрю на него, вам ясно, Эрнест? Пока я сам не увижу страха на лице этой грязной свиньи! Это он виновен в наших поражениях, проклятый шпион и предатель! Я никогда не прощу ему, я хочу увидеть, как он будет медленно умирать и просить пощады, но никогда ее не дождется, никогда! – Гитлер произнес все это единым духом, уставясь на Кальтенбруннера.
Обергруппенфюреру на мгновение стало жутко, будто это он очутился на месте Канариса, мороз пробежал по коже. Кальтенбруннер пожал плечами, отвел глаза и подтвердил:
– Никогда!
– Но вы ведь не для того прилетели из Берлина, чтобы рассказать мне о самочувствии Канариса? – вдруг улыбнулся Гитлер. – Я слушаю вас, Эрнест, внимательно слушаю, разговоры с вами всегда приносят мне удовольствие. Кроме тех редких случаев, когда у вас неприятные известия.
– На этот раз неприятностей нет.
– Итак, у вас появилась какая-то идея, Эрнест? – сразу оживился Гитлер.
– Да. – Кальтенбруннер решил не говорить, что идея, собственно, принадлежит не ему, а возникла у никому не известного гауптштурмфюрера из «Цеппелина».
Гауптштурмфюрер получит свое: очередное звание и крест – разве этого мало? Возможно, когда-нибудь его имя станет известно самому фюреру – все возможно в этом мире, но всему свое время, – а пока, в трудные для рейха дни, фюрер должен знать, что Главное управление имперской безопасности не спит и что можно положиться на Кальтенбруннера.
Гитлер остановился. Стоял, заложив правую руку за спину, перекатываясь с носков на пятки, и заинтересованно смотрел на Кальтенбруннера.
– Ну говорите же! – сказал нетерпеливо.
– Есть возможность произвести диверсию, от которой содрогнется весь мир! – не без пафоса ответил обергруппенфюрер.
Водянистые глаза Гитлера ожили.
– Уточните! – приказал.