<p>
</p>
Копытца изящной белой лошадки сбивали вечернюю росу с травы, по полянке серебристыми блёстками рассыпался задорный девичий смех. Его обладательница, стройная светловолосая красавица в белом платье для верховой езды, ловко управляла животным, показывая своё искусство наездницы. Лиловатый небосклон озаряли вечерние лучи, цветущие деревья роняли лепестки на золотые локоны девушки и шелковистую гриву её лошадки. Мягкий свет мерцал в чистой глубине её голубых невинных глаз. Заставив лошадку перескочить через поваленное дерево, девушка приосанилась в седле и помахала кому-то рукой, и её свежее личико засияло ласково-кокетливой улыбкой. Кому же она оказывала такие знаки благосклонности?
Её озорной и игривый взгляд был устремлён в жутковатое, но завораживающее пространство ночного мрака, странным образом соседствовавшее с царством солнца, к которому она сама принадлежала. Там серебристо мерцали в сумрачном свете водопады и распускались причудливые бледные цветы; огромный каньон раскинулся в туманной дымке, а на его дне извивалась тёмная, загадочная лента реки. Два пространства, светлое и угрюмое, безо всякого плавного перехода были разделены границей от неба до земли, и из одного в другое можно было перешагнуть, после прохладного царства ночи очутившись в чертоге ясного и тёплого дня.
В тёмном пространстве, под старым кривым деревом с узловатыми ветвями, яркий лучик улыбки светловолосой девушки ловила другая молодая всадница, облачённая в чёрный наряд — бледнолицая брюнетка. Она восседала на чёрном жеребце с длинными сильными ногами. Её костюм состоял из короткой куртки и кожаных брюк, ботфорт со шпорами и плаща, а прямые гладкие волосы мерцали, как атлас, достигая кончиками богатого седла. Брюнетка выглядела строгой и сдержанной, гордой, неприступной, даже некоторая надменность проступала в очертаниях её неулыбчивого рта.
— Неплохо, ваше высочество, неплохо, — проговорила она. — А что вы скажете на это?
С этими словами брюнетка сняла с пояса приспособление, похожее на бумеранг, и бросила его в сторону каньона. В полёте оно распалось на тонкие серебристые пластины и зависло в воздухе, образовав над каньоном что-то вроде моста. Но таким шатким выглядело это сооружение, что при мысли о переходе по нему на другой берег душа леденела. Именно это, похоже, и собиралась проделать темноволосая всадница на глазах у своей светлой визави.
Чёрный жеребец заплясал на месте, встряхивая гривой, и его копыта застучали по каменистой почве. Светловолосая девушка наблюдала с напряжённым волнением, кусая ногти. Брюнетка пришпорила коня, и он взвился над каньоном...
А спустя несколько мгновений ловкая наездница уже была на той стороне — пластины «моста» только качнулись под копытами коня, когда он проскакал по ним над головокружительной пропастью. У светловолосой девушки вырвался вздох облегчения, а брюнетка с невозмутимым видом вернулась точно таким же способом, после чего все зависшие в воздухе части «бумеранга» сорвались со своих мест и вернулись к ней в руку. Вышло это красиво и чуть небрежно — окончательный штрих этого зрелищного трюка. Золотоволосая красавица захлопала в ладоши.
— Великолепно! Великолепно! — воскликнула она, сияя искорками в чистой синеве глаз. И добавила чуть тише: — Но больше не делайте так, прошу вас... Я за вас боюсь.
— Не стоит, ваше высочество, — усмехнулась брюнетка одним уголком губ. — Мрак отлично знает этот трюк, копыто у него не дрогнет.
— Можете звать меня просто Ви́ви, — сказала жительница светлого чертога. — Ни к чему титулы... А у вас есть какое-нибудь уменьшительное имя, У́рирун?
— В нашей стране не принято укорачивать имена, — ответила брюнетка.
— Почему? — вскинула брови ясноглазая Виви.
Урирун на миг смешалась, сдвинула красивые тёмные брови.
— Потому что это звучит... глупо, — проговорила она с запинкой.
— Вот как, — усмехнулась Виви. — Что же, и моё имя тоже глупо звучит, по-вашему?
— Виви — имя для ребёнка, а вы уже не дитя, ваше высочество, — ответила Урирун, хмурясь, а на её скулах проступили пятнышки бледно-розового румянца. — Венивит звучит более серьёзно и взросло. Я бы предпочла звать вас полным именем, если вам угодно отбросить титулы.
Ве́нивит — «утренняя заря» — так звали золотоволосую принцессу. За её плечами раскинулось королевство Дня, её светлая родина. Там никогда не наступала полная темнота, ночами земля лишь погружалась в нежно-лиловые прозрачные сумерки, в которых можно было даже читать. У Венивит было три сестры и два старших брата, одному из которых предстояло занять престол после своего отца. Кому именно, король ещё не решил.
Принцесса Урирун, в отличие от Венивит, была наследницей престола в королевстве Ночи — тёмном чертоге под покровительством богини И́вши. Всех ночных правительниц богиня посылала своему народу сама. В священной Колыбели Власти появлялось божественно-рождённое дитя, пока страной ещё правила его сестра и предшественница. Она воспитывала и обучала наследницу, а в положенный срок покидала землю, сливаясь с богиней-родительницей. И такой порядок царил в чертоге Ночи из века в век.
Два королевства раз в пятьдесят лет воевали, но всегда война заканчивалась ничьей. И это тоже был многовековой порядок. Подрались, помирились, закатили пир — и снова долгие десятилетия спокойствия. Как день никогда не одерживает окончательную победу над ночью, а ночь — над днём, лишь сменяя друг друга, так и они жили — в равновесии.
Виви, живое, яркое и озорное воплощение света, в ответ на напыщенную речь Урирун состроила очаровательную гримаску.
— Ну и зануда же вы! — воскликнула она со смехом. — Верхом вы ездите действительно восхитительно, но временами бываете решительно несносны и скучны со своей «взрослой» серьёзностью. Всего доброго, ваше высочество!
Ни один мускул не дрогнул на лице Урирун. Она лишь слегка нагнула голову в горделивом поклоне:
— И вам всего хорошего.
Белая лошадка, стуча хорошенькими копытцами, понесла прелестную всадницу прочь — в светло-лиловую вечернюю даль. Красивое животное утопало по колено в цветущих луговых травах, а золотой плащ волос наездницы развевался у неё за спиной. Урирун провожала её затуманенным смутной тоской взглядом... Будто почувствовав её бессловесную мольбу, Виви обернулась через плечо и послала ей воздушный поцелуй прощения — сколь детски-наивный, столь же и чувственно-шаловливый, истинно женский.
Этот поцелуй ворвался в ночное пространство золотым мотыльком. Урирун протянула вперёд руку в грубой кожаной перчатке для верховой езды, и он затрепетал над ней нежными полупрозрачными крылышками, рассыпая вокруг себя сияющие искорки. Ни тени высокомерия не осталось на лице принцессы Ночи, озарённом ласковым отблеском этого прощального привета. Уголки губ тронула улыбка, и она потянулась устами к щекочущей ласке крылышек. Веки задрожали и сомкнулись от наслаждения...
Пришпорив Мрака, Урирун помчалась домой. Конь летел быстрее мысли, оставляя позади мрачные скалы, густые тёмные леса и долины извилистых рек. Чёрный плащ реял за плечами принцессы — стройной и сильной, искусной наездницы.
Вскоре показался дворец, окружённый парком. Копыта коня цокали уже размеренно и неторопливо по аллее, озарённой гирляндами огней, растянутых по ветвям вековых деревьев; повсюду журчали фонтанчики и мерцали огоньки светлячков. Растения были приспособлены к скудному освещению: иного они и не знали на этой земле. Более того, многие цветы сами излучали свет, молочно-белый и прохладный.
Урирун оставила Мрака заботам конюхов и стремительным шагом бросилась в свои покои. При каждом её шаге позвякивали шпоры и поблёскивали голенища начищенных ботфорт. Слуги предупредительно распахивали перед нею двери, пока наконец она не достигла своей опочивальни.
Сбросив плащ и перчатки, Урирун достала из-под подушки маленький портрет светловолосой принцессы и долго созерцала его влажным от слёз взором. На обороте портрета было начертано имя: «Виви». Убедившись, что ничей любопытный взгляд не следит за ней, Урирун расцеловала голубоглазое личико, а следом за ним и имя — да, несерьёзное, детское, наивное, но самое драгоценное на свете, крепко проросшее корнями в её сердце.
Потом Урирун бродила по берегу пруда в королевском парке. Уголки её губ были уныло опущены: «Она считает меня скучной занудой». Всё, чему её учили наставники, разбивалось о светлый звонкий смех Виви; все эти уроки королевских манер — пустая чушь, никому не нужная и лишняя ерундистика... Искренняя, милая простота светлой принцессы — вот тот недостижимый идеал, который Урирун тайно лелеяла в своём сердце. С младых ногтей её учили сдержанности; никому не показывать своих истинных чувств — вот высшее искусство, которым обязана владеть каждая правительница Ночи. Это внушали ей с детства, и она верила в науку светского обхождения. Но Виви внесла в её душу сладкий беспорядок.
«Почему я не могу просто сказать ей это?» — размышляла принцесса Ночи, отбросив наскучившие учебники. В учёбе она была прилежна, но сейчас решительно не могла сосредоточиться на науках. Перед её мысленным взором стояла Виви — дразнящая, смеющаяся, ослепительно светлая.
Королева пригласила её в свои покои для серьёзного разговора. Отблески пламени камина играли на её седых волосах, и печальная торжественность проступала в каждом её движении. Они были похожи как две капли воды — как один человек в разных возрастах.
— Урирун, подходит к концу твоё ученичество, — промолвила королева. — Вскоре тебе предстоит сменить меня на престоле. Я надеюсь, ты с должной серьёзностью осознаёшь важность этого шага.
— Да, ваше величество, — проговорила Урирун.
— Ты вступаешь в новую эпоху своей жизни — эпоху зрелости, — продолжала правительница. — Юношескую горячность следует оставить позади: эмоции — не лучший советчик в государственных делах. На этой стезе следует руководствоваться трезвым рассудком.
— Я знаю это, ваше величество, — сказала Урирун с почтительным поклоном.
— Это хорошо, дитя моё, — кивнула королева. — Но при всей важности роли разума, о чувствах тоже не следует забывать. Скажи, в твоём сердце поселилась любовь?
Бледные щёки Урирун снова покрылись румянцем. Белая лошадка, смеющиеся глаза, золотой мотылёк... Но её уста смыкала печать трепещущей тайны, и принцесса смущённо промолчала. Королева проницательно улыбнулась.
— Что-то мне подсказывает, что за твоим молчанием стоит большое чувство. Но я не хочу настаивать и давить: не хочешь — не рассказывай. Позволь дать только один совет: береги это чудо.
С этими словами королева поцеловала наследницу в лоб и величественным жестом руки дала знать, что аудиенция окончена. А Урирун, благодарная царственной сестре за деликатность, поспешила вернуться в свои покои — к размышлениям и сладким сердечным мукам.
Спустя несколько дней она вновь каталась верхом неподалёку от границы. Сердце ей подсказывало, что Виви должна быть там... И предчувствие не обмануло: светлая наездница красовалась на своей белой лошадке среди цветущего луга.
— Желаю здравия, ваше высочество, — поклонилась Урирун, скомкав в тесную шкатулочку светской учтивости весь трепет своей невысказанной нежности.
— А, это снова вы, госпожа зануда, — усмехнулась дневная принцесса.
— Вы несправедливы ко мне, Виви, — пробормотала Урирун. — Я лишь стараюсь следовать той науке, которую мне внушали с детства.
Солнечная синева глаз девушки просияла ласковой улыбкой.
— Поступайте так, как вам подсказывает сердце, и вы не ошибётесь, — засмеялась она.
Урирун протянула ей букет ночных цветов — влажных белых кувшинок, собранных ею собственноручно на королевском пруду. Для этого ей пришлось приблизиться к границе совсем вплотную, так что лиловый закат озарил иссиня-чёрную гриву её коня.
— О, как мило! — смутилась Виви, кокетливо опустив ресницы, но голубой огонь её глаз говорил красноречивее слов. Он был выше любого кокетства — подлинный свет её чистого сердца.
В этот раз они просто катались вдоль границы, беседуя обо всём подряд. Урирун была в ударе, и Виви то и дело покатывалась со смеху над её шутками.
— Вот видите! Вы умеете быть славной, когда захотите, — молвила она, протягивая руку принцессе Ночи.
Урирун вспыхнула, не зная, что делать с этой прелестной ручкой. Прозрачный фарфор этих пальчиков хотелось покрывать поцелуями, но она не смела осуществить такую дерзость. Сняв жёсткую перчатку, она бережно приняла руку Виви на свою жаждущую прикосновений ладонь. Глаза светлой принцессы сияли мягко и поощрительно, и Урирун пролепетала: